Вячеслав Манягин - Хазары: таинственный след в русской истории
Первыми нам попались погребения самих тюркютов, потом их союзников — теле, силами которых тюркюты «геройствовали в пустынях севера»{1}. Затем открылся старичок печенег, и под конец раскопок 1961 г. мы нашли барсила. Больше нигде такого разнообразия не встречалось, зато хазарские погребения были разбросаны по всей дельте. Поэтому описание хазарских могил мы дадим в конце главы. Как видно, степняки-кочевники и хазары умирали и жили в близости и согласии, вместе ходили громить персов и вместе отражали натиск арабов. Хазар, барсил, тюркютов, телесцев связывала не общность быта, нравов, культуры или языка, а общность исторической судьбы. Они были различны, но они были друзьями. И с этой точки зрения понятно, почему лишенная престола и гонимая на родине западная ветвь династии Ашина нашла убежище в Хазарии и правила там до начала IX века, когда власть от тюркских ханов перешла в руки еврейских царей.
Вот первое, что рассказали о былой жизни могилы, будучи нанесены на план. Посмотрим, что смогут добавить они, взятые по отдельности.
Тюркюты. Покойников сжигали, а пепел прикрывали землей{2}. На Алтае, где грунт очень тверд, они закидывали прах мертвецов камнями из соседних древних могил. Благодаря этому удалось установить, что площадки, куда складывали пепел, были четырехугольными{3}. Вот такие же площадки были встречены нами на бугре Степана Разина, с той лишь разницей, что прах был засыпан супесью, спекшейся в корочку, прикрывавшую остатки обожженных костей и обломки железных ножей{4}.
Трупосожжение — обычай воинственных народов. Потомки завоевателей Индии — ариев — индусы сжигали покойников и бросали пепел в воду. Но так как сжечь человеческое тело нелегко, то с течением времени стали бросать в реку на съедение крокодилам полуобожженные трупы. Норманны клали умершего на ладью, поджигали и отталкивали от берега. В море плыл факел, погружавшийся потом в бездну. Сжигали трупы и римляне, причем со свойственной им точностью они дали объяснение возникновения обычая: «Сожжение трупа не было у римлян древним установлением; умерших хоронили в земле, а сожжение было установлено, когда ведя войну в далеких краях, узнали, что трупы вырывают из земли»{5}. Надо полагать, что тюркюты, такие же воины, какими были древние индусы, римляне и норманны, также боялись, что враг осквернит или оскорбит прах их богатыря, при жизни наводившего на него ужас. Судьба трупа в то время интересовала не только родных и друзей, но и врагов. Все степные и сибирские народы верили в загробную жизнь. Тело казалось им своего рода одеждой, которую можно при случае сменить, но жалко, потому что она красивая, удобная и привычная. Поэтому в тюркских надгробных надписях часто упоминается слово «отделился» от стад, жен, друзей. Иногда его подменяет слово «не насладился» тем же самым. Но все-таки покойник продолжал говорить от своего лица. Иначе говоря, памятник для тюркютов по значению и смыслу был противоположен надгробию нашего времени: ведь у нас родные и друзья обращаются к покойнику, а у тех было наоборот.
Вера в посмертное существование была настолько сильна и отчетлива, что в 649 г. Ашина Шоно (Волк), один из самых видных кавалерийских генералов империи Тан, на похоронах императора Ли Шиминя, бывшего его личным другом, хотел заколоться, чтобы не разлучаться с любимым вождем. Китайские вельможи, скептики и киники, не допустили самоубийства{6}.
Такое отношение к смерти влекло за собою жестокий обычай человеческих жертвоприношений. На похоронах Истеми-хана в 576 г. было убито четыре военнопленных, чтобы сопровождать хана в посмертном существовании{7}. Археологической проверке это свидетельство не поддается, потому что огонь не оставляет после себя ничего, но аналогичный обычай был у телесских племен, близких по языку и быту к тюркютам, а их погребения тоже найдены в нашем могильнике.
Телесцы, не менее храбрые и неукротимые, чем тюркюты, были не войнолюбивы, а вольнолюбивы. Их идеалом была не победа над врагом, хота они одержали их немало, а пастьба скота на приволье степей, песни и сказки у очага в юрте, и поэтому они проявляли огромный интерес к любой чужой культуре, кроме китайской. Их обряд погребения был иным, тоже не похожим ни на какой другой. «Мертвых относят в выкопанную могилу, ставят труп посередине, с натянутым луком, опоясанный мечом, с копьем под мышкою, как будто живой; но могилу не засыпают»{8}. Подобных могил до сих пор в Центральной Азии не найдено, и немудрено, потому что труп растаскивали птицы и волки. Но на бугре Степана Разина могильная яма в легкой супеси заплывала быстро, и нам удалось обнаружить четыре телесских погребения.
Телесца не узнать очень трудно. Вертикальное положение, приданное трупу, сохранялось недолго. Тело сгнивало, а кости падали на дно неглубокой могильной ямы. Самое досадное для археолога, что при этом обряде в первую очередь портился череп, наиболее открытый дождю и ветру. Сохранялись тазовые кости, по которым можно установить, что похоронены были мужчины.
Едва мы решили загадку перепутанных костяков на западном конце бугра, как были поражены находкой ценной, но малоприятной. Рядом с остатками телесца лежал скелет женщины, у которой шейные позвонки были смещены. Бедняжке свернули шею. Такая же девица была найдена на восточной половине кладбища. Обе были без вещей, может быть, их отправили на тот свет сопровождать повелителя нагими. А вот лошадиных костей не оказалось. Видимо, в походе лошадь ценилась дороже пленницы. Ведь телесцы были не на родине, а на войне.
Еще интереснее оказалось третье погребение в могиле глубиной 0,75 м, где были перемешаны кости зрелого мужчины с костями коня. Скелета девушки рядом не оказалось, хотя это было не исключено. Возможно, что он был сдан современными предприимчивыми аборигенами в утиль. В этом погребении наибольшую сложность представляло то, что наряду с телесским обрядом были видны следы огня: много золы и кости слегка обожжены. По-видимому, этот воин был особо любим своим командиром, и они почтили его огненным очищением, в котором отказывали простым ополченцам из союзных племен. Западные тюркюты умели ценить доблесть и верность своих иноплеменных соратников. Поэтому их династия так долго продержалась на престоле, сначала в Семиречье, а потом на Волге. И в самом деле, система объединения орды, т. е. войска, составленного из богатырей, и родо-племенных союзов, где было не меньше храбрых воинов, нуждавшихся только в организации, была выгодна для обеих сторон. Эта система, носившая название «эль»{9}, позволяла кочевникам долго отбивать нападения цивилизованных соседей с юга и востока, ибо, как известно, цивилизация не всегда связана с миролюбием и справедливостью. А кочевники имели право жить в родной степи, не подчиняясь захватчикам.
Печенег был почти дома, и потому определить, что найденный нами скелет старика с конем не может быть никем иным, оказалось несложным{10}. Впрочем, сказать «с конем» — значит допустить преувеличение. Большая часть старого, пятнадцатилетнего коня была, видимо, съедена на поминках, а в могилу положены только голова с уздечкой да четыре ноги. Это было тоже «сопровождение», но оно кажется более приемлемым, нежели убийство пленных девушек. Пусть лучше в могилу кладут вещи, как, например, этому печенегу положили седло с круглыми стременами. Сразу стало ясно, что он носил мягкую обувь вроде ичигов, потому что, когда у всадника есть сапоги на твердой подошве, он предпочитает стремена с прямой подставкой. И седло и стремя подсказывают своими формами, что этот печенег попал на Волгу с востока, из Рын-песков, еще задолго до того, как его потомки пробрались к берегам Днепра и убили там князя Святослава в 972 году. С тех пор у нас держится дурное отношение к печенегам, хотя за тысячу лет можно и пересмотреть проблему. Правда, печенегов не хвалят, кроме русских, еще и греческие хронисты, и весьма скептически о них отзываются арабские и персидские географы, потому что от печенегов всем этим народам досталось изрядно. Но так ли уж они правы? Мне невольно вспомнилось стихотворение Саади, которое я тут же перевел.
Когда-то я в книге какой-то читал,Что некто во сне сатану увидал.Тот был кипариса стройнее на вид,И свет исходил от прекрасных ланит.Сказал человек: «О отец суеты!Пожалуй, красивее ангелов ты,А в банях украдкой рисуют тебя,Противно и гадко рисуют тебя».Тут див, испустивши рыданье и вздох,Ответил: «Ты видишь, не так уж я плох.Во мне безобразного нет ничего,Но кисти в руках у врага моего».
Подумать только, сколько исторического хлама несем мы в своем сознании, даже не подозревая об этом. Мы мыслим привычными категориями симпатий и антипатий, совсем забыв о том, как и почему они возникли, даже не думая о том, насколько они справедливы. К примеру сказать: печенегов победил еще Ярослав Мудрый, и зла они наделали Руси куда меньше, чем половцы или ногайские татары. И вряд ли они были действительно более дикими, чем прочие кочевые племена степи или охотники верховий Волги — угры и финны?! Расцвет культуры печенегов падает на период первых веков нашей эры, когда они населяли восточный и центральный Казахстан. В то время к их державе, Кангюю, соседи относились с уважением и опасением. Засуха в III веке подорвала их могущество. Только в VIII веке они обрели свободу и отстояли себя от тюргешей и уйгуров, но были вытеснены в бесплодные приаральские степи. Жилось им там неважно. Соседние племена хватали печенежских детей и продавали их в рабство. Затем половцы и гузы надавили на остатки печенежского народа и вытеснили их на запад. Печенеги держались до последней возможности, пока Алексей Комнин при Лебурне в 1091 г. не нанес им жестокого поражения, подорвавшего силы народа. Тем не менее они попытались еще раз найти место под солнцем для своих детей и стад, но снова были разбиты Иоанном Комнином в 1122 году. После этого уцелевшие от побоища поселились в низовьях Дуная и слились с болгарами. Их потомками считают племя гагаузов, забывших тюркский язык только в начале XX века.
