Джон Кампфнер - Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи
Сын Джованни, Козимо ди Джованни де Медичи, родился 27 сентября 1389 года, в день памяти христианских мучеников Космы и Дамиана, считавшихся святыми покровителями врачей (впоследствии Козимо велел изображать их на заказанных им картинах)[173]. В честь святых и назвали Козимо и его брата Дамиано, но последний умер сразу после рождения. Эта смерть стала вечным приговором, и Козимо всегда беспокоили обстоятельства его появления на свет. Он и его младший брат Лоренцо получили образование в монастыре Санта-Мария-дельи-Анджели. Это была особенная школа: там изучали главным образом вновь обнаруженные тексты классического мира. Он также овладел немецким, французским и латынью, освоил основы иврита, греческого и арабского. Мальчики оказались под попечительством Роберто де Росси, который представил их ученым-гуманистам вроде Поджо Браччолини, Леонардо Бруни и Никколо де Никколи. Они привили Козимо увлечение дохристианским, классическим миром, возрождением языков, наук и искусств древних греков и римлян. У его отца, однако, оказались другие приоритеты: он отправил Козимо на ученичество в семейную фирму, где тот продемонстрировал врожденные склонности к бизнесу.
Это двоякое образование, полученное Козимо, и сделало его тем, кем он стал. Поколение спустя в своей «Истории Флоренции» восхищенный Макиавелли писал: «Роста он был среднего, лицо имел смугло-оливковое, но вся внешность его вызывала почтение. Не обладая ученостью, он был весьма красноречив и от природы одарен рассудительностью. Он был отзывчив к друзьям, милосерден к бедным. Поучителен в беседе, мудр и осмотрителен в советах, никогда не медлил в действиях, а речи его и ответы всегда бывали содержательны и остроумны»[174].
В момент учреждения Банка Медичи Козимо исполнилось восемь лет. Отец уже готовил его, старшего сына, себе на смену. Даже в семейных делах Джованни весьма прозорливо обнаруживал бизнес-возможности. В начале 1416 года он потребовал от 27-летнего Козимо жениться на племяннице своего партнера по банковскому делу — Контессине Барди. Для Барди, чьи финансы и общественное положение потерпели крах, это была выгодная сделка. А для Медичи — шаг к более высокому статусу. Козимо не жаловался; он столь же по-деловому отнесся к своему браку, как и другие члены двух семей. Это был брак по расчету, стратегический брак. Такие контракты считались в то время нормой. Она — Барди, он — Медичи. Они должны были лишь выполнить свои обязательства.
Приданое Контессины было невелико, хотя в него входил семейный дворец, Палаццо Барди. Она была суетливой и жизнерадостной толстушкой, обожала сыр. Ей запрещалось входить в кабинет мужа, как нередко было заведено в те времена, и она терпела его долгие отлучки без каких-либо жалоб. Козимо был вежлив с женой, но не часто давал себе труд написать ей, будучи в отъезде. Контессина принесла ему двух сыновей — Пьеро по прозвищу il Gotoso (Подагрик) и Джованни. У Козимо имелся и третий сын, от рабыни, который был зачат во время его деловой поездки в Рим. Его агент в городе получил задание раздобыть рабыню и гордо представил ему «явно девственницу, не страдающую никакими болезнями, возраста примерно двадцати одного года». У их сына Карло были явно черкесские черты лица. Он воспитывался вместе с другими мальчиками в семейном доме. Козимо готовил сыновей к разным карьерам. Пьеро, старший, воспитывался в расчете, что займется государственными делами; Джованни, любимому сыну, предстояло возглавить банк; Карло, незаконный сын, должен был сразу по достижении совершеннолетия стать прелатом.
Одна из многих этических странностей этой эпохи заключалась в том, что владеть рабынями и иметь от них детей было вполне респектабельно, а заниматься повседневными банковскими делами — нет. Козимо, по крайней мере тогда, не забивал себе голову такими вопросами, и банк развивался энергично. Отец назначил его постоянным управляющим римского филиала, имевшего прямой доступ к церкви и бывшего главным источником прибыли для всего бизнеса.
Медичи были не только банкирами, но и торговцами. Опираясь на растущую сеть своих агентов по всей Европе, они закупали и поставляли для богатых клиентов разнообразные товары: гобелены, картины, иконы, канделябры, рукописи, столовое серебро, драгоценности, рабов. Они занимались спекуляциями, покупали крупными партиями квасцы (для текстильных фабрик), шерсть, специи, миндаль или шелк, перевозили их из северной Европы в южную и наоборот и продавали с выгодой для себя.
Таким же арбитражем[175] они занимались и в банковском деле: играли на разности валютных курсов, пользуясь тем, что на путешествие из одного финансового центра в другой требовалось время. Методы международных финансов тогда уже вполне устоялись: двойная запись (бухгалтерский учет, при котором записываются как дебет, так и кредит), переводной вексель (письменный приказ, обязывающий две стороны к определенной сделке в определенный момент в будущем), аккредитив[176], депозитный счет. В 1420 году, когда Джованни отошел от дел, у его банка были филиалы не только во Флоренции и Риме, но и в Венеции и Женеве. Под его руководством бизнес стабильно рос. Его первоначальные инвестиции составляли 5500 золотых флоринов, а двое его бизнес-партнеров вложили 4500. За следующие двадцать три года банк получил в общей сложности более 150 тысяч флоринов прибыли, из которых Джованни достались три четверти — это в двадцать с лишним раз превышало его первоначальные вложения[177].
В 1429 году, когда Джованни умер, преемником мог стать лишь один человек. Козимо было сорок лет, его хорошо знали как во Флоренции, так и за ее пределами. Хотя он проявлял осторожность и держался поближе к правильным людям, Козимо был куда менее осмотрителен, чем его отец. Макиавелли делился наблюдениями:
После кончины Джованни Медичи сын его Козимо стал проявлять к делам государственным еще больший пыл, а к друзьям своим еще больше внимания и щедрости, чем даже его отец. Так что те, кто радовался смерти Джованни, приуныли, видя, что представляет собою его сын. Человек, полный исключительной рассудительности, по внешности своей и приятный, и в то же время весьма представительный, беспредельно щедрый, исключительно благожелательный к людям, Козимо никогда не предпринимал ничего ни против гвельфской партии, ни против государства, а стремился только всех ублаготворить и лишь щедростью своей приобретать сторонников. Пример его был живым укором власть имущим[178].
Если Джованни заложил прочный фундамент, то Козимо возвел ослепительный храм могущества Медичи и закрепил их будущее. Он унаследовал от отца острое осознание опасности своей профессии и прибавил к этому безжалостность, подпитываемую жестокой борьбой за власть. Используя деньги и влияние, он манипулировал флорентийской политикой, не принимая никаких формальных званий. Это мнимое самоуничижение было лишь тактическим приемом; за кулисами именно он нажимал все пружины.
Еще до того, как Козимо встал во главе банка, его амбиции привлекли внимание конкурирующих семей. Против растущей власти нуворишей Медичи выступили старые семьи Флоренции под предводительством Ринальдо Альбицци. Они видели в Козимо угрозу своему правлению и были возмущены новой налоговой системой, введенной в 1427 году, — в ее появлении они винили отца Козимо. Козимо тщательно соблюдал приличия, но, как замечает писатель-гуманист Веспасиано да Бистиччи, его дипломатичное поведение было лишь маской: «Он был человеком стремительным, сурового склада, склонным к общению с людьми высокого положения, не любителями фривольности, и питал отвращение к фиглярам, актерам и всем тем, кто проводил свое время неприбыльно». Веспасиано также пишет: «К двадцати пяти годам он создал себе в городе прекрасную репутацию, и как стало ясно, что он нацеливается на высокие позиции, настроения резко обратились против него»[179].
Флоренция была одним из пяти крупнейших городов Европы, ее население составляло почти сто тысяч человек. Ее экономическая мощь не всегда соответствовала ее влиянию и амбициям. Деньги часто были в дефиците, главным образом ввиду множества войн, которым предавались города-государства. Последние столкновения на тот момент были с Миланом. Альбицци и его союзники попытались вернуть себе народную поддержку, объявив войну городу Лукка, у которого хватило опрометчивости поддержать Милан. Козимо сомневался в таком решении, но боялся, что его переиграют, и потому держал сомнения при себе, вступив в Комитет Десяти, отвечавший за ведение войны. Кампания обернулась катастрофой: Милан заплатил устрашающему кондотьеру (командиру отряда наемников) Франческо Сфорца за защиту Лукки. После многодневных атак на город, которые ни к чему не привели, флорентийской армии тоже пришлось заплатить Сфорце огромную взятку в пятьдесят тысяч флоринов — за возможность покинуть город. Козимо пришел в ужас от этих бессмысленных трат[180]. Но даже когда Сфорца вышел из игры, флорентийское войско под руководством Альбицци все равно потерпело поражение. Козимо ушел в отставку из Комитета Десяти и уехал в Верону, что позволило Альбицци настроить против него публику ввиду его предполагаемой непатриотичности.
