Роман Елизаров - Сборник бихевиорационализма
Сартр в своей «Тошноте» пишет «пугающие» страницы:
«Каким далеким от них я чувствую себя с вершины этого холма. Словно я принадлежу к другой породе. После рабочего дня они выходят из своих контор, самодовольно оглядывают дома и скверы, и думают: «Это НАШ город, красивый буржуазный город». Им не страшно, они у себя. Воду они видят только прирученную, текущую из крана, свет – только тот, который излучают лампочки, когда повернешь выключатель, деревья только гибридных, одомашненных видов, которые опираются на подпорки. Сто раз на дню они лицезрят доказательство того, что все работает как отлаженный механизм, все подчиняется незыблемым и непреложным законам. Тела, брошенные в пустоту, падают с одинаковой скоростью, городской парк каждый день закрывается зимой в шестнадцать часов, летом в восемнадцать; свинец плавится при температуре 335 градусов; последний трамвай отходит от ратуши в двадцать три часа пять минут. Они уравновешенны, мрачноваты, они думают о Завтрашнем дне, то есть, попросту говоря, – об очередном сегодня: у городов бывает один-единственный день – каждое утро он возвращается точно таким, каким был накануне. Разве что по воскресеньям его стараются слегка прифрантить. Болваны! Мне противно думать, что я снова увижу их тупые, самодовольные лица. Они составляют законы, сочиняют популистские романы, женятся, доходят в своей глупости до того, что плодят детей. А между тем великая, блуждающая природа прокралась в их город, проникла повсюду – в их дома, в их конторы, в них самих. Она не шевелится, она затаилась, они полны ею, они вдыхают ее, но не замечают, им кажется, что она где-то вовне, за двадцать лье от города. А я, я ВИЖУ ее, эту природу, ВИЖУ… Я знаю, что ее покорность – не покорность, а лень, знаю, что законы для нее не писаны: то, что они принимают за ее постоянство… Это всего лишь привычки, и завтра она может их переменить.
Ну, а если что-то случится? Если вдруг она встрепенется? Тогда они заметят, что она тут, рядом, и сердце у них захолонет. Что проку им будет тогда от их плотин, насыпей, электростанций, от их домен и копров? Случиться это может когда угодно, хоть сию минуту, предзнаменований много. И тогда, например, отец семейства на прогулке увидит вдруг, как навстречу ему по дороге, словно подгоняемая ветром, несется красная тряпка. И когда тряпка окажется с ним рядом, он увидит, что это кусок запыленного гнилого мяса, которое тащится то ползком, то вприпрыжку, кусок истерзанной плоти в ручейках крови, которую она выбрасывает толчками. Или какая-нибудь мать взглянет на щеку своего ребенка и спросит: «Что это у тебя? Прыщик?»– и увидит, что щека вдруг припухла, треснула, приоткрылась и из трещины выглядывает третий глаз, смеющийся глаз. Или они почувствуют, как что-то мягко трется обо все их тело – так камыши в реке ласково льнут к пловцам. И они узнают, что их одежда ожила. А один из них почувствует как что-то скребется у него во рту. Он подойдет к зеркалу, откроет рот – а это его язык стал огромной сороконожкой и сучит лапками, царапая ему небо. Он захочет ее выплюнуть, но это часть его самого, придется вырвать язык руками. И появится множество вещей, которым придется дать новые имена: каменный глаз, громадная трехрогая рука, ступня-костыль, челюсть-паук. И тот, кто заснул в своей мягкой постели, в своей теплой, уютной комнате, проснется голым на синеватой земле в шумящих зарослях детородных членов – красные и белые, они будут устремлены в небо, словно трубы Жукстебувиля, и огромные их мошонки вылезут из земли на поверхность, мохнатые, похожие на луковицы. А над фаллосами будут кружиться птицы и клевать их своими клювами, и из них будет сочиться кровь. И еще из ран потечет сперма, медленно, вяло потечет смешанная с кровью сперма, студенистая, теплая, в мелких пузырьках. Или ничего этого не случится, никаких явных изменений не произойдет, но люди проснутся однажды утром и, открыв ставни, удивятся какому-то жуткому смыслу, который внедрился в вещи и чего-то ждет. Только и всего, но стоит этому хоть немного продлиться, и люди сотнями начнут кончать с собой. Ну что ж, и пусть! Пусть хоть что-то изменится, лучшего мне не надо, поглядим, что тогда будет. Многие погрязнут вдруг в одиночестве. Одинокие, совершенно одинокие, зловещие уроды побегут тогда по улицам, вяло повалят мимо меня, глядя в одну точку, спасаясь от своих бед и унося их с собой, открыв рот и высунув язык-насекомое, хлопающее крыльями. И тогда я расхохочусь, даже если мое тело покроет подозрительная грязная короста, которая расцветет цветами плоти, лютиками и фиалками. Я привалюсь к стене и крикну бегущим мимо: «Чего вы добились вашей наукой? Чего вы добились вашим гуманизмом? Где твое достоинство, мыслящий тростник?» Мне не будет страшно – во всяком случае, не страшнее, чем сейчас. Разве это не то же самое существование, вариации на тему существования? Третий глаз, который постепенно распространился по всему лицу, конечно, лишний, но не более чем два первых. Существование – вот чего я боюсь.»
191.Боюсь ли я? Не знаю, но думаю, что в любом случае мы сохраним способность действовать инструктивно. Пусть мир «выглядит» как ему хочется. Я его все равно зачастую не вижу и не стыжусь этого.
192.Я собственно говоря порою рад его не видать. Важно, каков мир в восприятии, но не менее важно каков мир, который вы можете создавать в своем воображении. Если мир прекрасен, но ваше воображение нездорово, то что вам с красоты этого мира и наоборот, если мир отвратителен, но ваш воображаемый мир прекрасен, то что вас с того, что мир отвратителен? Творец не обязательно пишет реально существующую наблюдаемую модель, но может писать воображаемую модель. В уродливом мире он может создать прекрасное.
193.Ниже я позволю себе высказать гипотезу, которую называю гипотезой биологического программирования.
194.Несомненно важной является в теории науки проблема, которая формулируется следующим образом: «как мы приобретаем новые знания?»
195.В программировании эта задача не ставится. Основная задача современного программирования это проблема хранения, обработки и передачи информации. Таким образом специалисты интересующиеся формальной логикой кажутся философу, теоретику науки техническими специалистами, мало заслуживающими внимания.
196.Я же скажу задача передачи информации является не менее интересной, чем задача приобретения новых знаний.
197.В свое время философ Джон Локк справедливо заметил, что мы не имеем «врожденных идей». Знание, при современной Локку форме его организации является только лишь виртуальным. Концепция Джона Локка это концепция «чистого листа». Согласно этой концепции младенец лишен каких бы то ни было познаний, т. е. процесс обмена, приобретения информации возможен только в пределах одной жизни. Приобретенные познания со смертью теряются. Знание как таковое лишено биологической фундаментальности, оно виртуально. Наши познания не материальны, они интеллигибельны.
198.Нам приходится признать, что сознание, память, которыми мы обладаем, являются виртуальными, мы не можем сохранить свои знания на жестком диске. Однако же вполне возможно, что этот «жесткий диск» есть, просто мы не имеем к нему доступа. Еще Декарт замечал, что некоторые высказывания ясны нам интуитивно, до всякого опыта, как например «если к равным величинам прибавить равные, то полученные величины будут тоже равны».
199.Современная биология утверждает, что можно предположить возможность ненаследственной передачи навыков. Боген в своей замечательной «Современной биологии» приводит следующий эксперимент:
«Восемь крыс одного возраста, веса и происхождения помещали в отдельные небольшие клетки; до того они два дня голодали. В каждой клетке находилась кормушка, в которую клали корм в виде двух пилюль (весом всего 4.5 миллиграмма каждая). После того как крыса привыкает к новой обстановке, она начинает обследовать клетку и, конечно, миску. Обе пилюли немедленно съедаются. В этот момент раздается звонок и одновременно в кормушку падает еще одна пилюля. Это повторяется много раз, всегда в сопровождении звонка, сначала быстро, позднее с большими промежутками. В дальнейшем ходе обучения звонок (в сопровождении пилюли) дается лишь в том случае, если крыса находится на расстоянии (вначале на небольшом, а затем на все более дальнем) от кормушки. В остальное время она может сколько угодно обследовать миску – звонок молчит и вознаграждение в виде пилюли отстутствует.
В первые 4 дня опыт повторялся по 200 раз, в пятый и последний день – только по 100 раз. После этого все крысы научились по звонку немедленно и возможно быстрее устремляться к кормушке, где бы она не стояла в ящике. Напротив, без звонка они практически не обращали на нее внимания.
