Борис Флоря - Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)
В конце августа в царской ставке под Ригой были получены отписки Н.И. Одоевского о первых встречах с польско-литовскими комиссарами и их первой реакции на его предложение избрать на польский трон Алексея Михайловича. В грамоте от 25 августа, написанной уже в лагере под Ригой, царь одобрил инициативу послов, предложив и дальше действовать «по тайному наказу»[447].
Царю и его советникам было известно, что Н.И. Одоевский говорил польским послам «о случание обоих великих государств», но было неясно все же, как отнесутся к этой инициативе представители Речи Посполитой.
Указания, направленные царем великим послам, предусматривали два возможных варианта действий. Предполагалось, что представители Речи Посполитой о «избрании» царя «желательство свое объявят», т. е. согласятся избрать Алексея Михайловича на польский трон. Предлагалось похвалить представителей польско-литовской стороны за их согласие «высокими словами», характерными для слога бумаг, выходивших из-под пера самого Алексея Михайловича[448]. Вместе с тем следовало заявить, что «превысокому и великому сему делу малым временем совершитися невозможно», в частности, потому, что для этого необходимо созвать земский собор с участием «от вышних чинов даже и до нижних». Вместе с тем послы получили право обещать, что в случае его избрания Алексей Михайлович «изволит многие городы Княжества Литовского уступить». Великим послам предписывалось договориться о заключении с комиссарами Речи Посполитой перемирия «на пол-года и болыии» и соглашения о союзе против Швеции. В соглашение должно было быть включено обязательство сторон не вести сепаратных мирных переговоров со шведами.
Что касается главного вопроса – вопроса об избрании царя, то для заключения соответствующего соглашения послы Речи Посполитой должны были прибыть в Москву. Об этом послам следовало «договариватца всячески накрепко». Русские послы должны были направиться в Варшаву «о совершении дела», т. е. уже для ратификации королем и «чинами» Речи Посполитой подготовленного в Москве соглашения. Если бы комиссары Речи Посполитой на предложение об избрании царя не реагировали («не объявят»), то послам следовало заключить перемирие, во время которого Речь Посполитая должна была отправить в Москву посольство для обсуждения поднятых русской стороной предложений.
В документе очевидно желание царя и его советников отложить решение поднятых на переговорах под Вильно вопросов: о избрании царя на польский трон и об условиях мирного договора между Россией и Речью Посполитой. Единственно, чего следовало добиваться послам, это заключение соглашения о союзе против Швеции с обязательством не вести сепаратных переговоров со шведами. Заключение такого соглашения предотвратило бы опасность выхода Польско-Литовского государства из войны.
Почему царь и его советники добивались отсрочки? На этот счет можно высказать лишь общие соображения. Возможно, в ставке под Ригой считали, что после успешного окончания военной кампании на Западной Двине переговоры с Речью Посполитой можно было бы вести с более сильной позиции. О том, как в походной ставке оценивали общий характер отношений с Польско-Литовским государством, явно говорит предложенная в грамоте процедура переговоров – послы Речи Посполитой должны были приехать в Москву и никаких альтернативных вариантов не предусматривалось. Это ясно показывает, что, по представлениям царя, содержание соответствующих соглашений должно было быть определено только в русской столице. Правда (и в этом можно видеть определенную реакцию на поведение комиссаров Речи Посполитой на первых заседаниях), в случае своего избрания царь обещал уступки на территории Великого княжества Литовского, но объем этих уступок должно было определить само русское правительство, руководствуясь своими интересами. В грамоте не выражалось никаких сомнений в том, что польско-литовская сторона согласится на предложенную процедуру переговоров. Образ Речи Посполитой времени «Потопа» продолжал жить в сознании русских политиков[449]. Имело значение и то, что этот этап переговоров проходил в условиях, когда русские войска в Ливонии добились новых заметных успехов. После того, как 1 августа был взят штурмом Кокенгаузен, русская армия двинулась к Риге. Попытка М. Делагарди остановить русские войска перед городом оказалась неудачной, и он отступил. 22 августа воеводы «взяли у Риги большой земляной город» – укрепления, спешно построенные, чтобы защищать город еще на подступах к нему, – и начали «для приступу копать шанцы»[450].
Время, когда русская армия двигалась к Риге, и первые дни осады оказались заполнены очень интенсивными дипломатическими переговорами. Среди них для царя и его советников особое значение имели контакты с Данией. 9 августа в царскую ставку прибыл Д. Мышецкий с датским послом, уже на следующий день царь принял их обоих[451], что ясно показывает, какое значение царь придавал результатам этой миссии. Какого рода сведения привез в царскую ставку Д. Мышецкий, можно судить по содержанию его статейного списка. Посланец был свидетелем прихода в Зунд голландского флота, направлявшегося на помощь осажденному шведами Гданьску. Командующий флотом адмирал Обдам сообщил ему, что получил приказ идти к этому городу, чтобы «над шведскими людьми учинить промысл». Сотрудники королевской канцелярии сообщили Мышецкому о том, что существует датско-голландское соглашение о совместной помощи Гданьску[452]. Когда в Копенгагене стало известно о начале русско-шведской войны, один из советников короля в беседе с Мышецким выражал пожелание, чтобы царь овладел Ригой. Это, – говорил он, – привело бы к росту торговли на Балтийском море и к пополнению казны обоих монархов: «[от] таких великих торгов царскому величеству в пошлинах будет прибыль большая, а у королевского величества с тех же Кораблев в проезжих пошлинах в Зунте будет прибыль»[453]. В царскую ставку приходили сообщения, что датский флот вышел в море и потопил шведские корабли, идущие к Риге[454].
Поэтому Д. Мышецкий уже 17 августа был отправлен снова в Данию. В грамоте Фредерику III[455] царь, сообщая об успехах русских войск и движении его армии к Риге, призывал датского короля уже «нынешним летом» начать войну со Швецией «и быти б в войне обоим великим государем и одному без одного года два или три не миритца». Из этих слов видно, что в начале осени 1656 г. русское правительство добивалось тесного союза с Данией и предполагало в перспективе возможность длительной, может быть, в течение нескольких лет, войны со Швецией.
Вместе с тем текст этого документа показывает, что, считая, что в скором времени он станет хозяином Риги, царь стремился обеспечить и своим новым ливонским и литовским подданным и русским купцам полноправные условия для участия в международной торговле на Балтийском море. Царь просил датского короля «поволити нашего царского величества всяким купецким людем с товары Варяжским морем ходить и всяки товары торговать и товары на товары менять и с собою вывозить… и с товаров никаких пошлин имать не велеть». Заинтересованность датских политиков в союзе против Швеции правительство Алексея Михайловича стремилось использовать, чтобы обеспечить своим подданным возможность свободной и беспошлинной торговли во владениях Датского королевства.
Согласно наказу Д. Мышецкий должен был ехать через нейтральную Курляндию, где ему не угрожало нападение «польских и свейских людей»[456].26 августа он был в Виндаве, откуда в начале сентября должен был выехать в Копенгаген[457]. В царской ставке рассчитывали, что такие шаги приведут к появлению датского флота в рижском порту и защитники города будут вынуждены капитулировать.
При отправлении Д. Мышецкий получил еще одно важное поручение. Он должен был просить у курляндского герцога разрешения привозить в русский обоз «продавать хлеб всякой и конские кормы, и сено, и овес». Вопрос о снабжении армии продовольствием приобретал все более важное значение по мере того, как русское войско переходило к правильной осаде рижской крепости, располагаясь на территории разоренной военными действиями городской округи. Эту часть миссии Д. Мышецкий выполнил быстро и успешно. Курляндский герцог такое разрешение дал[458]. 30 августа было заключено соглашение о поставках для русской армии продовольствия и фуража[459]. Посетивший в начале сентября царскую ставку канцлер герцога Мельхиор Фелькерзам привез сведения о заготовленных запасах (мука, овес, пиво), и А.Л. Ордину-Нащокину было поручено обеспечить их доставку «з границы до государеву стану»[460].
