Салли Сэйтл - Нейромания. Как мы теряем разум в эпоху расцвета науки о мозге
Одно из главных заблуждений в отношении лжецов заключается в том, что они будто бы непреднамеренно выдают себя. Еще древние греки разработали науку физиогномику для определения мимических признаков — непроизвольных сигналов, таких как подергивание мышц или покраснение щек, которые якобы выдают лжеца. Те же самые методы игроки в покер используют, чтобы выявить блефующего противника. Историки приписывают знаменитому греческому врачу Эразистрату (300-250 гг. до н.э.) выявление скрытой любви одного пасынка к жене своего отца по учащению его пульса в ее присутствии. Зигмунд Фрейд тоже полагал, что всегда можно распознать обман при пристальном внимании, поскольку лжец, писал он, «постукивает кончиками пальцев, а предательская испарина лезет из каждой его поры».
Практически в любой культуре люди верят, что лжецов можно распознать по множеству примет: по тому, как они отводят свои глаза, заикаются, нервничают или трогают свое лицо. Однако исследования не подтверждают эти представления. Действительных признаков, позволяющих определить, что человек лжет, на удивление мало. Да и эти критерии по большей части вербальные. Например, не соответствующие действительности утверждения, как правило, содержат меньше деталей и больше оговорок («Я не убежден, но мне кажется, что рубашка на грабителе в банке могла быть голубой»). Даже опытные профессионалы служб правопорядка, такие как судьи или офицеры полиции, редко определяют ложь лучше, чем на уровне простого угадывания (8).
Наша некомпетентность в выявлении лжи — залог того, что ее так много в этом мире. Опрашиваемые люди признают, что лгут приблизительно в каждом пятом из тех социальных взаимодействий, которые длятся более 10 минут (то есть в среднем по крайней мере один раз в день). По словам одного настойчивого изыскателя, английский словарь содержит 112 различных оттеночных слов для обозначения обмана: “collusion” (сговор), ‘fakery” (лицемерие), “malingering” (притворство), “confabulation” (выдумка), “prevarication” (увиливание, уклонение), “exaggeration” (преувеличение), “denial” (отрицание, отпирательство)
и т.д. Ныне покойный британский психиатр и специалист по обману Шон Спенс (Sean Spence) заметил, что во всех культурах для обмана существует больше слов, чем для честности, возможно, потому, что существует много способов обмануть, но всего один способ сказать правду (9).
На самом деле это не удивительно. Обман других — неотъемлемая сторона социальной жизни. Мы сотрудничаем с другими, искусно манипулируя отношениями и вводя в заблуждение конкурентов. В сексуальных отношениях люди тоже иногда полагаются на эти стратегии, что может подтвердить каждый, кому приходилось быть мишенью талантливого соблазнителя (или кто является талантливым соблазнителем сам). Обман возможен благодаря нашей способности видеть мир глазами других людей и предугадывать их действия. Философы и психологи называют это «теорией психического». У детей она появляется в возрасте 3^ лет. Чем лучше дети интуитивно понимают желания, намерения, убеждения, чувства и знания других, тем более эффективно они обманывают родителей, учителей и сверстников (10).
Приблизительно столетие знаменитый своими недостатками тест на полиграфе был основной технологией детекции лжи. Эта технология основана на предположении, что ложь вызывает стресс у лгущего и что такой стресс будет проявлять себя повышенным кровяным давлением, учащенным дыханием или потными ладонями — реакциями периферической нервной системы. Эта теория была известна уже в Древнем Китае: обвиняемых в преступлениях заставляли держать во рту рис или глотать сухой хлеб. Если рис оставался сухим или хлеб не шел в рот, подозреваемые считались виновными (дознаватели исходили из того, что обман вызывает тревогу — страх быть пойманным, огорчение от того, что пришлось кого-то предать, и чувство вины из-за нарушения собственных моральных стандартов — а это ведет к сухости во рту) (11).
В начале 1900-х годов Уильям Моултон Марстон, будучи студентом Гарварда, изобрел аппарат, который стал предшественником современного полиграфа. Устройство записывало частоту дыхания с помощью движения воздуха в резиновом шланге, обернутом вокруг груди испытуемого, а также кровяное давление с помощью манжеты на его плече. В качестве забавного примечания к истории полиграфа можно сказать, что Марстон позже стал создателем комиксов и под псевдонимом Чарльз Моултон создал Чудо-Женщину, боевую героиню, которая носила на талии «Золотое лассо правды». Когда злодеи попадались в петлю ее магической версии пневматического шланга, им приходилось говорить правду (12).
История самого полиграфа была менее волшебной. Официальное начало его истории, полной научных и правовых противоречий, можно отнести к 1923 году, когда федеральный суд вынес решение о том, что результаты проверки по методике Марстона неприемлемы в качестве доказательства, поскольку метод не является общепризнанным в научном сообществе. Это судебное постановление в деле «Соединенные Штаты против Фрая»[59] было вехой в доказательственном праве, поскольку оно предложило первое четкое судебное заключение о стандартах научных доказательств. В соответствии со стандартом «Фрай», как и с более поздним стандартом «Дауберт», заменившим «Фрай» в федеральных судах и большинстве штатов, доказательства, основанные на данных полиграфа, в течение последних 90 лет были исключены из судебных процессов практически во всех судах штатов и федеральных судах. Однако за пределами судебных залов полиграф стал рутинной процедурой в американских правоохранительных органах. В середине XX столетия это устройство использовалось для охраны ядерных секретов, подтверждения политической благонадежности ученых и для очистки правительственных постов от гомосексуалистов (13).
Акт зашиты наемных сотрудников от полиграфа, принятый в 1988 году, запретил частным нанимателям использовать полиграф
при отсеивании кандидатов на вакансию или при попытках выявить вора среди сотрудников. Десятилетие спустя после вступления закона в силу Верховный суд США принял постановление, что правительства штатов и федеральное правительство могут накладывать запрет на использование данных полиграфа даже в тех случаях, когда обвиняемый настаивает на том, что результаты оправдают его. Суды продолжают Одно из главных заблуждений проявлять недоверчивость. Некоторые i в отношении лжецов заключается федеральные окружные суды и горстка в том, что они будто бы непредна- судов штатов при особых обстоятельст- меренно выдают себя, вах продолжают принимать во внимание свидетельства, полученные с помощью полиграфа, но только суды Нью-Мексико считают это в целом приемлемым. Однако за пределами судебных залов агентства, ведающие национальной безопасностью, и правоохранительные органы в США проводят ежегодно более миллиона проверок на полиграфе только для того, чтобы оценить кандидатов на вакансии или прояснить вопросы в отношении сотрудников, продвигаемых на более ответственные должности (14).
Чтобы понять, почему полиграф заслужил такое пристальное внимание, нужно знать, как он работает. Предположим, наш подозреваемый украл $ 5000. При стандартной процедуре проверки на полиграфе дознаватель задает три типа вопросов. Чтобы установить фоновый уровень физиологической активности для честных ответов, он просит подозреваемого ответить сначала на вопросы, «не относящиеся к делу», например, «Говорите ли вы по-английски?» или «Правда ли, что сейчас октябрь?». Кроме того, он задает контрольные вопросы о незначительных прошлых правонарушениях: «Вы когда-нибудь получали уведомление о нарушении правил дорожного движения?», «Получали от кассира лишнюю сдачу и оставляли ее себе?», «Говорили неправду своему начальнику?»
Практически все мы хотя бы раз в жизни получали уведомления о неправильной парковке, прятали в карман лишний доллар или рассказыва-ли рабочие небылицы, но поскольку мы не захотим признаваться в этих мелких грешках во время проверки на полиграфе, то, предположительно, должны будем солгать, и это приведет к небольшим изменениям пульса или вспотевшим ладоням. Эти «контрольные» вопросы служат для того, чтобы специалист по полиграфу мог установить фоновый уровень для «невинной лжи», с которой сравнивается более актуальная, относящаяся к преступлению, ложь и, предположительно, связанное с ней состояние большего психического возбуждения. Таким образом, когда виновные подозреваемые отвечают «нет» на тестовый вопрос дознавателя «Вы украли деньги?», будет регистрироваться более активная реакция, чем когда они слегка искажают действительность при «невинной лжи». И наоборот, если они невиновны, ответ «нет» на вопрос дознавателя должен вызвать более слабую реакцию, чем при «невинной лжи».
