Константин Максимов - Заговор конца света
Третья революция отменила монополию на информацию. Более того, информация стала самостоятельной ценностью, то есть - товаром. И чем быстрее она обновляется, тем выше ее ценность. Обязательная для всех Норма, чье существование обеспечивал целый комплекс запретов, уже принадлежит прошлому. Ведь исчерпанность любой области информационного пространства - лишь вопрос времени. Поэтому установка на новизну в конечном итоге неизбежно ведет к разрушению прежде незыблемых границ.
Наступила эпоха "political correctness" - прямое следствие "права на информацию", возведенного в ранг обязательного закона. Любая норма - некорректна, поскольку она ограничивает в правах ненормативные вещи. Также некорректен личный выбор, выделяющий выбранное из всего остального. Корректным здесь является только непрерывный процесс выбора сменяющих друг друга новинок, главный движущий механизм потребительского общества.
"Если раньше истина определялась характером религиозного откровения или принципами разума, то теперь она зависит от того, в каком информационном поле оказывается человек.
Под информационным полем следует понимать то пространство, в котором действуют носители информации, способные вызвать ее восприятие, индуцировать тип образа жизни и направленность действий. Индивиды теперь узнают друг друга и определяют свое внутреннее тождество по типу информационного поля, в котором они находятся" [56].
На смену идеологам приходят теоретики постидеологического сознания. Претензии на некое универсальное описание реальности объявляются ими как заведомо несостоятельные. Но даже идеология, понимаемая как система идей, рационализирующая конкретные интересы власти, не отказывалась от разделения явлений на истинные и неистинные. Теперь же под предлогом критики идеологии постулируется потенциальная равнозначность всех явлений. Ведь абсолютно любая ситуация мыслима как адекватная при соответствующем социальном контексте.
Действительно, на уровне инфосферы невозможно найти критерий, выделяющий одно из информационных полей по отношению к другому. Отныне все определяет чисто утилитарный подход. "Быть или не быть?" подменяется более корректным "что делать?", и затем "какова последовательность действий?". Причем рациональная аргументация воспринимается как пережиток идеологического сознания - когда отсутствуют нормативные константы, в пропагандистских целях гораздо эффективнее обращаться к бессознательному напрямую. "Пропаганда как рациональное манипулирование иррациональными элементами заменила собой ведущие формы политической идеологии" [68].
Роль поставщиков информации в постиндустриальном мире изменилась радикально и бесповоротно. Если раньше было достаточно простой механической трансляции предзаданного набора стереотипов (идеологических клише), то сейчас требуется удовлетворять непрерывно растущие "индивидуальные" запросы "человека массы". В США, например, около 80 процентов работающих заняты в сфере услуг и производства информации. Для деградантов поистине наступил Золотой век. "Четвертая власть", всегда бывшая их удельным княжеством, ныне переживает период беспримерного расцвета, не без оснований претендуя на роль "первой".
Интересно, что теория смены элит, разработанная В. Парето еще к началу двадцатого века, долгое время оставалась невостребованной. Все-таки идеалы либеральной демократии плохо сочетаются с элитарностью. Лишь во второй половине века появилась компромиссная демо-элитарная концепция, согласно которой в демократическом обществе элиты объективно занимают командное положение, хотя их власть ограничена "снизу". Довольно точное отражение нынешней ситуации, когда интеллектуалы становятся правящей элитой: с одной стороны, они призваны быть проводниками господствующих интересов, а с другой - обрели господство сами.
Их инициатива в минимальной степени скована жесткими предписаниями, но зато отсутствуют и глобальные целеполагающие установки. К тому же элита, состоящая из деградантов, не имеет достаточной политической воли для реализации сколь-нибудь долгосрочных проектов. Реально они вообще не управляют, идя на поводу у "человека массы". В этих условиях все более значительную роль начинают играть средства массовой коммуникации - основной инструмент власти. "Сетевые информтехнологии - поистине чудище обло, озорно, стозевно..." [11]. Монстр, порожденный инфосферой, функционирует по своим собственным законам, о которых пользователи-интеллектулы имеют весьма смутное представление. По этой же причине невозможен и контроль за его эволюцией.
В мире "Леса" мы можем наблюдать, как лиловый туман, когда-то служащий обычным средством коммуникации, с равным успехом окутывает не только деревенского слухача, но и саму "повелительницу леса". Вывод очевиден: "лиловый туман здесь везде хозяин" [40].
Глава 14.
Парни были одеты в серые плащи с лиловыми огненноглазыми пауками. В Твинзе все знали этот символ - эмблему невинного клуба игроков в го...
Н. Ютанов.
В "Улитке" подлинный смысл "гигантской возни в джунглях", по-видимому составляющей сущность загадочной цивилизации "Леса", закодирован в ряде символических образов. "Все эти Великие Разрыхления и Заболачивания", к которым почему-то причастны исключительно женщины, "жрицы партеногенеза", на самом деле на редкость точно соответствуют природе ныне господствующих тенденций. И можно только поражаться интуиции Стругацких, сумевших описать то, для чего еще не были придуманы слова.
Мифологическая подкладка используемых ими символов наиболее очевидна. Мрак и хаос изначального состояния мира во всех преданиях ассоциируется с Великой богиней, Матерью всего сущего. Но вне централизующего мужского начала она остается бессмысленной потенциальностью, чем-то наподобие лесной клоаки, периодически извергающей случайные, незавершенные формы. Так Гея рождает хтонических чудовищ.
Факт, хорошо известный биологам: организмы всех без исключения млекопитающих начинают развиваться как женские. Лишь к концу второго месяца внутриутробного развития плода, при наличии нормального гена мужского пола, происходит переключение на мужское развитие.
"С древнейших времен женская магия знает секреты деторождения без всякого участия мужского начала. Здесь, разумеется, можно сообщить много пикантных подробностей, но нас в данном случае интересует только философская сторона вопроса: тайные женские культы лишь имитируют великую мать - богиню, которая благодаря бесконечной своей потенции вечно рождает многоликие формообразования. Мужчине остается роль раба, почитателя или жреца, поскольку научное познание есть не что иное, как способ ухаживания или дань восхищения" [69].
Любой метод познания несовершенен. Но табу не случайно составляют первооснову культуры. Ограничения, внешние или внутренние, зачастую являются для личности единственными ориентирами в джунглях бессознательного. Поэтому деятельность, направленная на постепенное ослабление ("разрыхление") запретов, далеко не безобидна. Впуская коллективное бессознательное на территорию сознания, человек должен быть к тому, что рано или поздно гость займет место хозяина - слишком неравны их силы. А когда новоявленный оккупант вытеснит на периферию последние остатки самосознания, человек окончательно превращается в биоробота.
Из лилового тумана выходят только "мертвяки"...
Именно подобная "оккупация" служит истинной причиной роста иррациональных настроений, выражающихся в немотивированной агрессивности, тотальной подозрительности и неуверенности. Наряду с культурной интеграцией наблюдается прямо противоположное явление - мультикультурализм. Множится мозаика культурных анклавов, искусственно воздвигаемых барьеров против грядущего "одержания". Правда, эффективность такого противостояния сравнима с попыткой деревенских жителей в "Улитке" сопротивляться наступлению леса.
Не произошло и ожидаемого выравнивания уровня жизни. Пропасть между абсолютно благополучным "золотым миллиардом" и абсолютно обездоленным "голодным миллиардом" продолжает увеличиваться. На этом фоне все отчетливее виден кризис гуманизма, который в новую эпоху начинает проявляться как антигуманное мировоззрение. Под предлогом сохранения привычного уровня комфорта, соответствующего современным стандартам и достоинству человека, уже звучат "слабо завуалированные предложения о стабилизации положения посредством "коррекции" численности населения планеты" [64].
Наибольшие шансы выжить в будущем информационном обществе, как уже отмечалось, имеют люди с высокими интеллектуальными способностями, могущие без проблем включиться в процесс функционирования информтехнологий. Что касается остальных, то их судьба печальна: вспомним отупевших, ведущих чисто растительное существование обитателей лесных деревень. У подавляющего большинства людей "информационная перегрузка ослабляет способность "думать" [61]. Здесь имеется в виду обыденное значение этого слова, которое сводится все к тому же процессу обработки информации.
