Александр Ивин - По законам логики
В «Алисе в Зазеркалье» есть диалог, косвенно связанный с «Джабберуоки».
— А языки гы знаешь? — спрашивает Алису Черная Королева. — Как по-французски «фу ты, ну ты»?
— А что это значит? — спросила Алиса.
— Понятия не имею!
Алиса решила, что на этот раз ей удастся выйти из затруднения.
— Если вы мне скажете, что это значит, — заявила она, — я вам тут же переведу на французский!
В самом деле, как можно перевести на другой язык бессмысленное? При переводе нормального текста вместо слов одного языка ставятся слова другого языка, имеющие такой же смысл. И главная задача переводчика — передать адекватно смысл оригинала, не исказив этот смысл и не утратив каких-то его оттенков. Иногда, и в общем-то нередко, смысл так прямо и определяется как то, что остается неизменным при переводе на другие языки. Если нет смысла, то нет и перевода, поскольку перевод — это только передача смысла средствами другого языка.
Всё это так, но бессмысленное тем не менее переводимо. В частности, «Джабберуоки» переводили, и обычно удачно, на несколько языков. Есть два латинских перевода, французский, немецкий.
Цитировавшийся выше русский перевод сделан Д. Орловской. Есть более ранний перевод Т. Щепкиной-Куперник. Между ними очень мало общего, что вполне естественно, раз речь идет о переводе нонсенса. Например, герой английского оригинала, Джабберуоки, в одном случае назван Бармаглотом, а в другом — Верлиокой. Первое имя кажется более удачным, хотя оба они не имеют никакого смысла.
А что, собственно, означает английское слово «Jabberwocky»? Сам Кэрролл писал об авторе этого слова, то есть о самом себе; «Ему удалось установить, что англосаксонское слово «wocker» или «wockor» означает «потомок» или «плод». Принимая обычное значение слова «jabber» («возбужденный или долгий спор»), получим в результате «плод долгого и возбужденного спора».
Англо-русский словарь говорит, однако, что «jabber» — это «болтовня, трескотня, бормотание, тарабарщина».
Впрочем, все это совершенно неважно, ведь переводится бессмыслица. И задача состоит в том, чтобы найти в другом языке аналогичную бессмыслицу, которая навевала бы и внушала примерно такие же идеи и настроения, как и переводимое выражение в рамках исходного языка. И, переводя на другой язык, скажем, даже «дыр бул щыл, убещур», вряд ли можно ограничиться передачей этих же звуков другими буквами.
Бессмысленное, даже в своих крайних вариантах, остается интимно связанным со строем и духом своего языка. Переведенное на другой язык, оно должно как-то укорениться в нем, войти в его новый строй и впитать его новый дух.
Переводы бессмысленного не просто теоретически возможны. Они реально существуют, и один из них может быть лучше другого.
Этим вовсе не опровергается мысль, что перевод — это всегда передача смысла. Слова и фразы живут только в рамках определенного языка. Помимо собственного, узкого значения, они несут на себе отблески значений других слов и фраз этого языка. И даже если собственное значение ничтожно или вообще отсутствует, перед переводчиком остается задача «осветить» переводимое выражение смысловыми отблескам, характерными для нового языка.
Перевод бессмысленного наглядно показывает, что значения слов и высказываний всегда связаны с контекстом их употребления. Изолированные значения, столь любимые составителями словарей, — это только отдельные части живого ранее организма, выставленные на обозрение в банках с формалином.
ТУМАННОЕ И ТЕМНОЕ
Есть градации света: от ослепляющего сияния через постепенно сгущающиеся сумерки до полной, беспросветной темноты. Сходным образом есть в естественном языке разные степени осмысленности: от полного и ясного смысла через туманное и невнятное до совершенной бессмысленности, лишенной даже структурной определенности.
Это хорошо показано в «Джабберуоки». По мере развития действия рассказ все более проясняется, но остается все-таки как бы разглядыванием через мутное стекло: видны какие-то предметы, движения, но все равно как-то неотчетливо. В конце рассказа стекло мутнеет почти до непроницаемой черноты.
Мотив постепенности перехода от вполне осмысленного к совершенно бессмысленному звучит в «Алисе в Зазеркалье» и в разговоре Алисы с Черной Королевой:
— Разве это холм? — перебила ее Королева. — Видала я такие холмы, рядом с которым этот — просто равнина!
— Ну, нет! — сказала вдруг Алиса… — Холм никак не может быть равниной. Это уж совсем чепуха!
— Разве это чепуха? — сказала Королева и затрясла головой. — Слыхала я такую чепуху, рядом с которой эта разумна, как толковый словарь!
Известный английский астроном А. Эддингтон, не раз обращавшийся к этой сказке в сугубо научных контекстах, связывал слова Черной Королевы с тем, как физики понимают «проблему нонсенса». Физику кажется бессмысленным утверждать, что существует какая-то иная реальность, помимо той, которая подчиняется законам его науки. Но даже это утверждение осмысленно, как толковый словарь, в сравнении с бессмыслицей предположения, что этой реальности вовсе не существует.
Не только в обыденном рассуждении, но и в физике имеются разные уровни осмысленности, а значит, и бессмысленности. Они есть вообще в любой сколь угодно строгой и точной научной теории. И это особенно заметно в период ее становления и в период ее пересмотра.
В формирующейся теории, не имеющей еще полной и цельной интерпретации, всегда присутствуют понятия, не связанные однозначно с исследуемыми объектами. Утверждения с подобными понятиями неизбежно являются только частично осмысленными. С другой стороны, такая теория способна объяснить и сделать понятным далеко не все из того, что дано в эксперименте и опыте.
Хорошие в этом плане примеры дает квантовая механика начала века. Один из ее создателей, немецкий физик В. Гейзенберг, вспоминает в своей книге «Часть и целое» примечательный спор между А. Шредингером и Н. Бором по поводу осмысленности введенной последним модели атома.
А. Шредингер. «Вы должны понять, Бор, что все представления о квантовых скачках необходимым образом ведут к бессмыслице. Здесь утверждается, что в стационарном состоянии атома электрон сначала периодически вращается по той или иной орбите, не излучая. Не дается никакого объяснения, почему он не должен излучать… Потом электрон почему-то перескакивает с этой орбиты на другую, и происходит излучение. Должен ли этот переход совершаться постепенно или внезапно?.. И какими законами определяется движение электрона при скачке? Так что все представление о квантовых скачках оказывается просто бессмыслицей».
Н. Бор. «Да, во всем, что вы говорите, вы совершенно правы. Однако это еще не доказательство, что квантовых скачков не существует. Это доказывает только, что мы не можем себе их представить…»
А. Эддингтон замечал, что описание элементарной частицы, которое дает физик, есть на деле нечто подобное «Джабберуоки»: слова связываются с чем-то неизвестным, действующим неизвестным нам образом. И лишь потому, что это описание содержит числа, физика оказывается в состоянии внести некоторый порядок в явление и сделать относительно его успешные предсказания. А. Эддингтон пишет: «Наблюдая восемь электронов в одном атоме и семь электронов в другом, мы начинаем постигать разницу между кислородом и азотом. Восемь «хливких шорьков» «пыряются» в кислородной «наве» и семь — в азотной. Если ввести несколько чисел, то даже «Джабберуоки» станет научным. Теперь можно отважиться и на предсказание: если один из «шорьков» сбежит, кислород замаскируется под азот. В звездах и туманностях мы действительно находим таких волков в овечьих шкурах, которые иначе могли бы привести нас в замешательство. Если перевести основные понятия физики на язык «Джабберуоки», сохранив все числа — все метрические атрибуты, ничего не изменится; это было бы неплохим напоминанием о принципиальной непознаваемости природы основных объектов».
Впрочем, сопоставляя физическое описание со стихотворным нонсенсом, А. Эддингтон определенно увлекается. Литературный текст имеет дело с вымышленными событиями, существующими только в голове его автора.
Научный же текст говорит о реальных объектах и cобытиях, и его темнота может быть постепенно рассеяна в ходе дальнейшего их исследования.
Как показывают эти примеры, взятые из одной из самых точных наук — современной физики, научное изложение временами бывает туманным и даже темным, и притом в силу вполне объективных причин. Естественно ожидать, что по мере удаления от современной, высокоразвитой науки в глубь веков непрозрачность исследовательских текстов должна все более возрастать.
Для подтверждения этой мысли хорошо обратиться к алхимии — своеобычной средневековой предшественнице нашей химии.
