Ирина Семашко - 100 великих женщин
Впрочем, если смотреть на престол, как на своего рода профессию, то Екатерина прошла бы все тесты на соответствие занимаемой должности. Приняв решение после некоторых колебаний, она действовала уже без раздумья. Самым сложным для императрицы было сомнение в чём-либо. «Для людей моего характера, — признавалась она, — ничего нет в мире мучительнее сомнения». Бодрость и энтузиазм были одними из самых счастливых свойств характера Екатерины, и она старалась сообщить их своим подданным.
Только раз, когда получено было известие, что турки объявили вторую войну, замечена была её минутная робость, и она, расстроенная, начала было говорить об изменчивости счастья, о непрочности славы и успехов, но скоро пришла в себя, с весёлым видом вышла к придворным и во всех вдохнула уверенность в успехе.
Екатерина подчёркивала в себе мужской склад характера и в свой сентиментальный, чувственный век ни разу не падала в обморок. До последних лет царствования, на седьмом десятке, и в счастливые, и в трудные дни она встречала являвшихся по утрам статс-секретарей со всегдашней улыбкой.
Как все великие люди, Екатерина отличалась огромной работоспособностью. Она во все вникала сама, хотела за всем уследить.
Находя, что человек счастлив только тогда, когда у него есть дело, она любила, чтобы её тормошили, не давали засиживаться на одном месте. Каждодневная, размеренная работа стала для неё привычкой. Когда необходимо было решить очень важные вопросы, она работала особенно усердно, по её выражению, суетилась, не двигаясь с места, как осел, с 6 часов утра до 10 вечера, до подушки, «да и во сне приходит на мысль всё, что надо было бы сказать, написать или сделать». Фридрих II, прусский король, дивился этой неутомимости и с некоторой досадой спрашивал русского посла: «Неужели императрица в самом деле так много занимается, как говорят? Мне сказывали, что она работает больше меня».
Екатерина была прекрасно образована. Ещё в годы томительного одиночества при елизаветинском правлении она пристрастилась к сложным философским книгам и вначале с трудом продиралась через заумные выражения учёных мужей, однако склонная к преодолению трудностей сделала чтение сложной литературы своего рода увлекательным спортом и впоследствии уже не могла существовать без серьёзной книги. Интеллектуальные занятия входили в обязательный распорядок дня императрицы, причём интересы её были необычайно разносторонними. Она подробно изучала историю Германии, штудировала астрономию Бальи, торопила свою Академию наук с определением широты и долготы городов Санкт-Петербургской губернии, изучала работы английского законоведа Блекстона, обрабатывала русские летописи и даже увлеклась сравнительным языковедением. Когда умер один из её любовников, Екатерина опасно заболела, не могла ни есть, ни спать, не выносила общества. Её спас многотомный филологический труд Жебеленя. Увлёкшись мыслью автора о первобытном, коренном языке, императрица обложилась всевозможными книгами и принялась составлять сравнительный словарь всех языков, положив в его основу русский. В конце концов работа закончилась тем, что все материалы, собранные императрицей, были переданы академику Палласу, который и подготовил первый том издания.
Царствование Екатерины нельзя назвать спокойным. Она не дала благоденствия стране и сытости её гражданам. Однако, не трогая основ государства, Екатерина Великая смогла воздействовать на умы своих подданных. Не дав свободы и просвещения, она дала почувствовать русскому народу цену этих благ как лучшую основу личного существования.
САЛТЫЧИХА (САЛТЫКОВА ДАРЬЯ НИКОЛАЕВНА)
(1730—1801)
Помещица Подольского уезда Московской губернии, замучившая более 100 человек крепостных. Была приговорена к смертной казни, которую потом заменили заключением. С 1768 года в монастырской тюрьме.
Случай в истории уникальный. Когда речь идёт о маньяках-убийцах, то само собой разумеется, что в этих рассказах фигурирует только сильный пол. Особа же, известная под именем Салтычиха, убивала без всякой мотивации, с «особенной», как бы сейчас выразились, «жестокостью», просто так, из любви к этому делу, не уступая самым отъявленным монстрам рода человеческого.
Мы не имеем психологического портрета этой дамы. Исследователи, шедшие по горячим следам её зверств, были настолько ошеломлены размахом преступлений и необъяснимостью их, что предпочитали лишь констатировать события, теряясь в догадках по поводу причин. Да и что могли они сказать? Вездесущих журналистов, интервьюирующих маньяка прямо на скамье подсудимых, тогда ещё не было, психологии, как науки, не существовало, а Достоевский ещё не написал своих гениальных прозрений. История её кровавых деяний скорее напоминает криминальные хроники, хотя кое-какие крупицы личной жизни Салтычихи всё-таки попали в анналы.
Она была третьей дочерью обычного дворянина, каковых много на необъятных российских просторах служило государю и отечеству. И фамилию она в девичестве носила самую что ни на есть банальную — Иванова. Но, кроме такого заурядного фона, нам больше ничего не известно о детстве маньячки. Наверное, сегодняшние биографы обязательно «докопались» бы до какого-нибудь фактика, который указал бы на сдвиги психики юной барыни — может, кошку она в своё время задушила или матушку ненавидела лютой злобой, а может, и папаша руку приложил к развитию в дочери подобных наклонностей. Оставим догадки для будущего фильма ужасов о Салтычихе. Мы же только знаем, что Дарья Николаевна в положенные ей сроки удачно (в смысле материальном) вышла замуж за ротмистра лейб-гвардии конного полка Глеба Алексеевича Салтыкова, родила ему двоих сыновей и овдовела двадцати шести лет отроду.
Со смертью мужа Салтычиха стала единоличной хозяйкой тысяч душ крепостных крестьян и огромных имений, которые находились, говоря языком современной географии, на юго-западной окраине Москвы. Постоянно барыня проживала на Сретенке, а к вящему «удовольствию» местных жителей отдыхать любила в поместье Троицком — красивейшем, благословенном месте Центральной России. Вот тут-то, среди этого благолепия, и разыгрывались основные акты душераздирающей трагедии.
Поначалу по окрестным деревням поползли слухи о лютой помещице, которая собственноручно забивает до смерти своих крепостных. Люди шептались о подробностях: бабы крестились, мужики крякали от удивления — о таких зверствах они ещё не слыхивали.
Потом мимо потянулись телеги с подозрительным, едва прикрытым рогожей грузом. Сопровождающие не слишком таились от невольных свидетелей — дескать, везём трупы в полицейскую канцелярию на освидетельствование, умерла очередная девка, царство ей небесное, сбежала, дурочка, а по дороге-то и отдала Богу душу, теперь нужно все, как положено, зафиксировать. Но случайно сползшая рогожа открывала взору жуткий обезображенный труп — обваренная кожа, струпья вместо волос, колотые и резаные раны.
Утечка информации шла и из тайных сыскных контор. Сюда проникали смельчаки, вырвавшиеся из Салтычихиного ада, с них брали показания и… отправляли назад, под надзор помещицы. Власти предпочитали молчать, а по Москве уже вовсю судачили об убийце.
Между тем один из её дворовых, который впоследствии и «сдал» свою барыню правосудию, справедливо потом заметил: «Когда б ей послабления не было, то она от таковых непорядков уняться могла».
Разоблачение Салтычихи началось с воцарением на престол великой государыни Екатерины II. Убийцу подвела крайняя её невежественность и смекалистость двух крепостных. Помещица грамоте не разумела и, что называется, политической конъюнктуры нового правления не поняла, зато простые дворовые отлично учуяли ветер перемен. Савелий Мартынов и Ермолай Ильин (у последнего Салтычиха умертвила трех жён) бежали в столицу и подали императрице жалобу на злодейку.
Молодая государыня, стремившаяся установить в отдельно взятой стране гуманистический рай, прореагировала немедленно. Для Дарьи Николаевны словно гром среди ясного неба грянул, когда к ней приехали высокопоставленные чиновники и взяли помещицу под домашний арест. Но привыкшая к безнаказанности Салтычиха по недоумию решила, что ей снова всё сойдёт с рук. Она отрицала любые обвинения. Однако Екатерина лично взяла под контроль дело своей подданной. На запрос канцелярии о возможности подвергнуть непокорную пыткам в целях получения признания, государыня проявила поистине царское великодушие и приказала поначалу нечестивицу попробовать устыдить, для чего предписывалось определить в дом Салтычихи самого честного и знающего священника. Духовное лицо «работало» со злодейкой четыре месяца, потом с сожалением объявило, что «сия дама погрязла в грехе» и добиться от неё раскаяния невозможно.
17 мая 1764 года на Дарью Николаевну было наконец заведено уголовное дело. Два чиновника, отправившиеся на места преступлений — на Сретенку и в Троицкое — трудились около года, опрашивая сотни свидетелей. Многие местные крестьяне, запуганные чудовищем, соседи и знакомые предпочитали молчать, однако нашлись люди, рассказавшие правду о событиях, очевидцами которых они стали. Открывшаяся следствию картина леденила кровь количеством убитых и бесчеловечной жестокостью Салтычихи.
