Майкл Шермер - Тайны мозга. Почему мы во все верим
Это результат так называемой иллюзорной корреляции, восприятия причинно-следственной связи между двумя наборами переменных, между которыми этой связи нет, или переоценка связи между двумя переменными. Эффект иллюзорной корреляции особенно силен, когда у людей образуется ложная ассоциация между (Х) причастностью к статистически небольшой группе и (Y) редкими и обычно негативными характеристиками или поступками. Так, обычным явлением оказывается запоминание людьми тех дней, когда они (Х) вымыли машину и (Y) пошел дождь, сравнительно редким – свойственное белым американцам переоценивание количества арестов (Y) в среде афроамериканцев (Х).[63]
Что можно поделать с иллюзорной корреляцией и более общей проблемой выявления иллюзорных паттернов? В заключительном эксперименте Уитсон и Галински создавали ощущение утраты контроля у двух групп участников, а затем просили представителей одной группы обдумать свои главные жизненные ценности и утвердиться в мнении о них. Это испытанный метод снижения уровня усвоенной беспомощности. Затем исследователи представили участникам все те же «зашумленные» изображения и убедились: те участники, которые ощутили нехватку контроля, но не получили возможности самоутвердиться, увидели больше несуществующих паттернов, чем те, кто прошел этап самоутверждения.
Примечательно, что, как призналась Уитсон в разговоре со мной, этот протокол исследования она разрабатывала в один из особенно стрессовых периодов своей жизни, когда сама чувствовала, что почти полностью утратила контроль. Вот вам и лечебные свойства науки. Способ сработал. «Когда перед хирургической операцией, – продолжала рассуждать Уитсон, – людям подробно рассказывали о том, что им предстоит, уровень тревожности снижался, выздоровление проходило быстрее. Знание – еще одна форма контроля». Это напоминает исследование, проведенное в одном из домов престарелых Новой Англии в 1976 году гарвардским психологом Эллен Лангер и ее коллегой Джудит Родин, ныне президентом Рокфеллеровского фонда. Жителям этого дома престарелых давали растения и возможность раз в неделю смотреть фильмы, но с разной степенью контроля. Например, подопечные дома престарелых с четвертого этажа, которым поручили поливать растения и дали возможность выбирать один вечер в неделю, когда им хотелось бы посмотреть фильм, жили дольше и оставались более здоровыми, чем прочие обитатели того же дома, даже те, которым дали растения, но поливать их поручили обслуживающему персоналу. Именно ощущение контроля так явно отразилось на состоянии здоровья и благополучии.[64] Возможно, это имел в виду Вольтер, когда в финале «Кандида» главный герой отвечает на заявление доктора Панглоса о том, что «все события неразрывно связаны в лучшем из возможных миров»: «Это вы хорошо сказали, – отвечал Кандид, – но надо возделывать наш сад».
Опасный вред суеверий, предрассудков и псевдонауки
Временами мои слова о вреде суеверий оспаривают примерно в таких выражениях: «Ладно вам, Шермер, пусть у людей будут свои заблуждения. Что в этом плохого?» Если пока оставить без внимания такие развлечения, как чтение гороскопа в газете или предсказания, найденного в печенье, обычно я отвечаю, что жить лучше в реальном, а не в вымышленном мире. А вред в последнем случае может быть весьма серьезным, если наша паттерничность относится к ложноположительному срабатыванию первого рода.
В чем заключается этот вред? Спросите у жертв Джона Патрика Беделла, который напал на охранников у входа в Пентагон в марте 2010 года, – того самого Беделла, который теперь называет себя правым экстремистом и «знатоком истины» об 11 сентября. В одном из постов в интернете он утверждал, что намерен предать огласке всю правду о «сносе небоскребов» 11 сентября. По-видимому, в состоянии бредового расстройства Беделл намеревался стрельбой проложить себе путь в Пентагон и узнать, что на самом деле произошло в упомянутый день. Смерть посредством заговора.
Смерть посредством теории – еще один наглядный пример. В апреле 2000 года десятилетнюю Кэндас Ньюмейкер начали лечить от некой болезни под названием «расстройство привязанностей» (РП). Джин Ньюмейкер, удочерившая Кэндас за четыре года до этого, не справлялась с девочкой, у которой, по ее мнению, были проблемы с дисциплиной. Когда Джин обратилась за помощью к терапевту, состоящему в Ассоциации лечения и воспитания детей с проблемами привязанности,[65] ей объяснили, что Кэндас нуждается в терапии привязанности (ТП) на основе теории, которая гласит: если в решающие первые два года нормальная привязанность не была сформирована, значит, ее можно повторно сформировать в более позднем возрасте. Чем-то это сродни утверждению о том, что если импринтинг у только что вылупившегося утенка не произошел в ранний критический период, то его можно осуществить позднее (на самом деле нельзя).
Согласно теории, на которой основана ТП, для того чтобы процесс позднего создания привязанности прошел успешно, ребенка следует сначала подвергнуть «конфронтации» и «сдерживанию», чтобы способствовать выбросу предположительно подавленного гнева, вызванного тем, что ребенка бросили. Этот процесс продолжается настолько долго, насколько это необходимо – на протяжении часов, дней, даже недель, – пока физические силы ребенка не истощатся и он не вернется эмоционально к «младенческому» состоянию. После этого родителям полагается укачивать ребенка в кроватке и на руках, кормить его из соски, формируя «повторную привязанность». Это все равно что взять взрослую утку и пытаться с помощью физических и эмоциональных ограничений вернуть ее в состояние, свойственное утенку, а потом ждать, что она привяжется к своей матери. Но такова теория. А на практике результаты оказываются совсем иными. И ужасающими.
Кэндас отвезли в Эвергрин, Колорадо, где ее лечением занялась Коннелл Уоткинс, известный на всю страну специалист по терапии привязанности, в прошлом – директор Центра лечения привязанности в Эвергрине, а также ее коллега Джули Пондер из Калифорнии, незадолго до того получившая лицензию семейного консультанта. Лечение проводилось в доме Уоткинс и снималось на видеопленку. Согласно копиям судебных протоколов Уоткинс и Пондер на протяжении более чем четырех дней проводили «терапию сдерживания»: 138 раз хватали Кэндас или накрывали ей лицо, 392 раза встряхивали или били ее по голове, 133 раза кричали ей в лицо. Когда и это не сломило Кэндас, хрупкую девочку весом 30 кг завернули во фланелевую простыню, накрыли диванными подушками, и несколько взрослых (общим весом почти 315 кг) улеглись сверху, чтобы пациентка «вновь родилась». Пондер объяснила Кэндас, что теперь она «совсем крошечный младенец» в материнской утробе, и приказала ей «выходить головкой вперед, толкаясь ножками». В ответ Кэндас кричала: «Я не могу, мне нечем дышать! Что-то давит меня. Я не хочу умирать! Пожалуйста, дайте воздуха!»
Согласно теории ТП реакция Кэндас являлась признаком эмоционального сопротивления; ей требовалось обострение конфронтации, чтобы прийти в состояние ярости, необходимое, чтобы «пробить» барьер и достичь эмоционального исцеления. Воплощая теорию на практике, Пондер предупреждала девочку: «Ты умрешь». Кэндас умоляла: «Не надо, прошу вас, мне нечем дышать». Пондер велела остальным «немного усилить давление», объясняя это тем, что детям с расстройством привязанности свойственно преувеличивать свои страдания. Кэндас вырвало, потом она закричала: «Я обкакаюсь!» Ее мать уверяла: «Понимаю, тебе нелегко, но я жду тебя».
После сорока минут этой пытки Кэндас затихла. Пондер принялась упрекать ее: «Ах ты лентяйка!» Кто-то пошутил, что надо бы сделать кесарево сечение, тем временем Пондер гладила подошедшую собаку. Молчание продолжалось полчаса, потом Уоткинс саркастическим тоном предложила: «Ну-ка, посмотрим на эту негодницу – что там с ней? Может, там вообще нет ребенка? Ну, что ты валяешься в луже собственной рвоты – и не надоело?»
Кэндас Ньюмейкер не надоело: она была мертва. «Десятилетний ребенок умер от отека головного мозга и образования грыжи, вызванного гипоксически-ишемической энцефалопатией», – сухо отмечает отчет о вскрытии. Непосредственной причиной смерти Кэндас стало удушение, ее терапевты получили минимальную меру наказания – шестнадцать лет за «неосторожность, проявленную при жестоком обращении с ребенком, которая привела к его смерти». Первопричиной стало псевдонаучное шарлатанство, замаскированное под психологию. В углубленном анализе этого случая «Терапия привязанности в суде» (Attachment Therapy on Trial) Джин Мерсер, Ларри Сарнер и Линда Роса пишут: «Но какими бы специфическими и дикими не выглядели эти методы лечения, какими бы неэффективными и вредными они не оказывались для детей, они порождены сложной внутренней логикой, увы, основанной на ложных предпосылках».[66]
