Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова
Постановлением Святейшего Синода от 25 февраля – 8 марта 1860 г. был учрежден особый Комитет под председательством члена Синода архиепископа Херсонского Димитрия (Муретова) для рассмотрения отзывов епархиальных архиереев и ректоров духовно-учебных заведений[279]. Членами Комитета из духовных были назначены: ректор СПбДА епископ Нектарий (Надеждин) (потом епископа Нектария заменил новый ректор СПбДА – архимандрит, затем епископ, Иоанникий (Руднев)); ректор Санкт-Петербургской семинарии архимандрит Платон (Троепольский); два архимандрита, вызванных на чреду служения в столицу, – Феофилакт (Губин) и Феодосий (Шаповаленко); настоятель Казанского собора протоиерей Г.С. Дебольский и законоучитель военного ведомства протоиерей К.К. Крупский, введенные в состав Комитета по избранию Санкт-Петербургского митрополита. Из светских лиц в Комитет вошли: директор ДУУ князь С.Н. Урусов, чиновник за обер-прокурорским столом в Святейшем Синоде И.С. Гаевский и чиновник особых поручений при обер-прокуроре Т.И. Филиппов, на которого было возложено и делопроизводство. Реальную работу Комитет начал лишь в мае.
Деятельность Комитета 1860–1862 гг. имела значение для будущей реформы духовных академий. Во-первых, там были высказаны определенные идеи, имеющие отношение к самим академиям. Во-вторых, это был первый Комитет 1860-х гг. по духовно-учебным делам, показавший соотношение идей, мнений, сил[280]. В нем впервые обсуждались вопросы, задавшие тон всей реформационной духовно-учебной эпопее 1860-х гг. и отразившиеся на ее «академической» части.
Естественно было бы видеть в составе Комитета представителей всех четырех академий, исполнявших функции окружных учебно-методических центров и педагогических институтов. Большая часть обсуждаемых вопросов так или иначе касалась и проблем самих академий[281]. Предположения о введении в Комитет академических членов были, однако ограничились лишь столичными. В письме от 17 мая граф А.П. Толстой, по поручению митрополита Григория (Постникова), предложил Московскому митрополиту Филарету (Дроздову) прислать в Комитет и своего представителя. Этим представителем стал профессор МДА А.В. Горский[282].
Разнородный и недостаточно продуманный состав Комитета вызывал недовольство даже самих его членов. Делопроизводитель Т.И. Филиппов отмечал через несколько месяцев после начала работы Комитета недостатки его подготовки и состава, главным из которых было недостаточно активное привлечение к делу преподавателей духовных академий – «лучших судей дела» по своему образованию, опыту и обязанности наблюдать за семинариями. Все члены Комитета, кроме чиновников, имели академическое образование, но не было действующих академических сил[283]. Существенно состав Комитета изменен не был: в сентябре 1860 г., для обсуждения наиболее сложных учебных вопросов были введены, по указу государя, законоучитель Императорского училища правоведения протоиерей М.И. Богословский и профессор богословия столичного университета протоиерей В.П. Полисадов[284]. Недостаток участия академий компенсировали регулярной рассылкой журналов Комитета академическим Конференциям, «на отзыв»[285].
Для нашего исследования особенно важны отзывы Конференций на предложения Комитета о введении новых наук (церковнославянского языка и педагогики) в семинарские и академические учебные планы и о введении факультетов в академиях[286]. По мнению Конференции МДА, славянский язык изучается практически, при чтении богослужебных книг, специальное изучение по университетской системе в духовных школах не нужно. Педагогика осваивается опытно, для студентов академий полезны были бы практические занятия в этом направлении, но так как специальных школ при академиях нет, не стоит вводить и теоретическую педагогику. На факультеты Конференция была согласна лишь в самом мягком варианте: все науки, кроме физико-математических, оставить общеобязательными, но предлагать студентам по одному-двум выбранным «домашние» занятия с преподавателем: чтение источников и литературы[287].
Работу Комитета сопровождала активизация интереса к вопросу духовного образования журналов, как духовных, так и светских. Этому оживлению и либерально-критическому настроению способствовало упразднение в 1860 г. секретного Цензурного комитета при Святейшем Синоде[288]. В духовных журналах регулярно стали появляться статьи, обсуждавшие различные аспекты жизни духовных школ, восполняющие мнения об их недостатках и желаемых изменениях; это была возможность высказаться для преподавателей и выпускников духовной школы[289].
Наконец, 3 февраля 1862 г., уже при новом обер-прокуроре А.П. Ахматове, Святейшему Синоду был представлен окончательный вариант проекта нового семинарского Устава с объяснительной запиской[290].
Председатель Комитета архиепископ Димитрий имел определенную концепцию преобразования, основанную на двух положениях: 1) воспитание в кандидатах на священство рвения к своему служению; 2) путь к этому – разделение семинарий и училищ на три иные ступени: начальное образование, для всех детей духовенства; общее образование, для достойных по успехам и благонравию, и специальные пастырские гимназии[291]. Но не все члены Комитета были согласны с архиепископом Димитрием: кроме затрат, вряд ли возможных при недостатке денег в духовном ведомстве[292], смущало глобальное переустройство сложившейся системы, действовавшей полстолетия и исполнявшей задачу подготовки образованных ставленников на священнические места. Большинством голосов был принят компромиссный вариант: средняя духовная школа сохранялась единой, но с выделением богословских и пастырских предметов преимущественно в старшие классы семинарии, программы духовных училищ и младших классов семинарий должны быть приведены в соответствие с учебными программами общей школы[293].
Сбор мнений о проекте шел долго. В 1863 г., при личном обозрении А.П. Ахматовым ряда семинарий[294], была констатирована «крайняя скудость экономическая и вялость учебного процесса»[295]. Вновь отмечалась слабость преподавательских кадров, их неумение активизировать учебный процесс, то есть плохое исполнение академиями одной из своих главных задач. Насторожило новое явление: в большинстве семинарий не хватало преподавателей, многие выпускники духовных академий бежали от скудости духовно-учебной службы в другие ведомства[296]. Предпринятые меры удержания академических выпускников на их законном поприще не принесли успеха[297]. Говорили, что студенты бежали «от строгости», почитая за таковую обычные дисциплинарные требования: ходить в классы, в храм к праздничной обедне, готовить лекции для репетиций. Была очевидна необходимость каких-либо изменений, но реформационный процесс развивался вяло.
Правительство не решалось изъять дело реформы из ведения Синода или вмешаться в процесс более основательно. В высших церковных кругах не было центра, способного скоординировать все идеи и усилия в единое действие. В более широких духовных и духовно-учебных кругах, а также в части общества, близко принимавшего дело реформы, мнения об ее желаемом направлении постепенно определялись, но реальных сдвигов это дать, конечно, не могло[298]. Инициатива могла бы принадлежать обер-прокурору, но А.П. Ахматов не предпринимал решительных действий[299]. Обер-прокурор, состоявший в тесном общении и переписке со святителем Филаретом (Дроздовым), разделял, видимо, его взгляды на отсутствие веских причин для коренных преобразований. Но попыток решить проблемы более мягкими средствами также не предпринималось, и скорейшее развитие реформы стало стимулироваться со стороны государства. В феврале 1865 г. А.П. Ахматов сообщил об этом святителю Филарету (Дроздову)[300].
Таким образом, несмотря на то, что в период с 1855 по 1865 г. реформа духовного образования не была проведена, эти годы имели значение для развития преобразовательного процесса.
