Дмитрий Ивинский - Ломоносов в русской культуре
Он подобен И. В. Киреевскому, А. С. Хомякову, И. С. и К. С. Аксаковым: «Я хочу доказать, что Ломоносов был продуктом той московской культуры, которая так прекрасно очерчена в трудах славянофилов: Киреевскаго, Хомякова, бр. Аксаковых и др. и так настойчиво отвергается нашими учеными; но предварительно должен отметить, что эту культуру нельзя рассматривать как нечто изолированное, отгороженное непроницаемой стеной от научных идей Запада» (Галанин 1916, 16).
Подобен Менделееву: «Невольно напрашивается сравнение первого русского химика М. В. Ломоносова с величайшим русским химиком Д. И. Менделеевым. Первого можно назвать Менделеевым XVIII века. Оба показывают поразительное сходство в характере и гениальности. Оба – физико-химики, научный интерес которых сосредотачивается на вопросе о растворах. Оба – философы-мыслители, с возвышенной точки зрения излагающие свою науку; оба, однако, – практики-патриоты, всей душой старающиеся приложить науку к реальной жизни, на пользу родины. В обоих мы видим мастеров слова и слога, обогативших русский научный язык новыми формами и терминами. По объему трудов оба являются титанами, по силе научных идей – ясновидцами, опередившими свой век» (Ломоносовский сборник 1911 а, 149—150).
Этот последний мотив, мотив исторического времени, которое Ломоносову удалось опередить, т. е. было преодолено им, отступило перед ним, мог выдвигаться на первый план в тех его характеристиках, которые стремились подчеркнуть его актуальность, его соприсутствие новым эпохам, чужой, но одновременно и своей современности, ср.: «Ломоносов был велик не только идеями, которые опередили века, и синтезом, связанным с правильным объяснением тех или иных объяснений явлений природы: он был велик и тем, что стремился к точному познанию фактов и их тщательному и ясному утверждению. / Он мог идти дальше своего времени не только по свойствам своего ума, но и потому, что в его распоряжении были неизвестные современникам факты. В этом соединении точного наблюдателя и мыслителя кроется его обаяние для современного натуралиста» (Ломоносовский сборник 1911 а, 354); ср. еще: «На целые века Ломоносов жил раньше своего времени. Мысли, для него обычные, были чужды его современникам. Дела его непонятны им. Многие открытия Ломоносова в области химии, физики и механики долго после смерти его оставались вне рамок научных дисциплин. Это сказалось и во многих других областях; то же повторилось и в мозаичном предприятии. Цель и пользу мозаичного производства поняли не скоро. Лишь в наши дни мозаика представляется нам столь ценной, как представлял ее себе русский гений полтора века тому назад» (Макаренко 1917, 88); «Ломоносов родился великим человеком, но „не вовремя“, опередив свой век более, чем на сто лет, и потому в тех проявлениях своего гения, которые дают ему право на действительное величие, не был оценен по достоинству не только своими современниками, но и сто лет спустя. Об ученых трудах Ломоносова скоро забыли, не поняв их важности и значения» (Стеклов 1922, 5)34.
Этот особый вневременной статус Ломоносова ассоциируется с величием, развитием, прогрессом, заботой о народном благе: «Сын великого народа, Михайло Ломоносов воплотил в себе наиболее прогрессивные черты русского исторического развития. Героическая жизнь Ломоносова отразила все противоречия и все преимущества этого развития. Ломоносов – органический вывод из всей многовековой русской культуры, с не виданной еще силой раскрывшей в нем свои потенциальные возможности. За плечами Ломоносова стояла вся его родина со всей своей большой, старинной, выстраданной культурой. <…> Ломоносов дал огромный толчок вперед, отразившийся на развитии русской культуры. Нет ни одного русского человека, который не был бы лично чем-либо обязан Ломоносову. Мы на каждом шагу пользуемся плодами его трудов, его неусыпного попечения о благе и просвещении своего народа» (Морозов 1961, 621—622, 628).
Данный аспект ломоносовской темы оказался особенно важным для литераторов советской эпохи, когда, как им казалось, дело Ломоносова окончательно восторжествовало и смысл его самоотверженной работы стал в полной мере внятен советским людям, его подлинным современникам и одновременно обязанным ему самим своим существованием: «Народы Советского Союза, в эпоху строительства нового общества, создав и построив социализм, идя к коммунизму, свято чтут свое героическое прошлое, своих великих учителей и отцов. Одним из таких величайших отцов науки, учителем и борцом, был гениальный ученый и поэт – Михайло Ломоносов! В его дни немногие полностью понимали, что он создает. Но в социалистической новой России, во всем многонациональном Советском Союзе каждый понимает, что сделал Ломоносов и что он продолжает делать! Ломоносов —с нами, он продолжает создавать того нового, страстного, честного человека науки, поэзии, жизни, великого человека, о котором он мечтал и которым он был сам!» (Иванов, 8, 305—306). Ср.: «Почти два века прошло со времени его грандиозного научного подвига, однако идеи Ломоносова живы и поныне. Наука движется гигантскими шагами, и сейчас многие детали научных взглядов великого ученого давно оставлены, но основные мысли его получили блестящее подтверждение и развитие» (Кузнецов 1950, 29); ср.: «Величие дел Ломоносова, которые он совершил в старой крепостнической России, раскрывается, ещё более полно и ярков наше время. Ныне Ломоносов встаёт перед нами во всём блеске своего гения, как основатель русской науки, заложивший её фундамент, её лучшие традиции, определивший её характерные национальные черты» (Спасский 1950, 4); ср. еще: «Ломоносов мечтал видеть свой народ просвещённым. Сбылось это лишь теперь. И пусть между тем временем, когда жил Ломоносов, и сегодняшним днём минуло два столетия, с полным правом скажем – Михаил Васильевич Ломоносов наш великий современник!» (Тихомиров 1982, 24). «Ломоносов и сейчас пробуждает живущее в каждом из нас это стремление к „полному чувству Бытия“, как сказал Тютчев, не дает ему заглохнуть под ворохом сиюминутных наших интересов, которые чаще всего бывают весьма специальны, весьма односторонни и которым мы иногда, по наивности или слабости своей, пытаемся придать черты всеобщности, но редко при этом испытываем удовлетворение. Ломоносов тревожит и наше нравственное чувство, ибо всей жизнью и творчеством подтверждает принципиальную невозможность для нас удовлетвориться только частью истины, только одной какой-нибудь ее стороною. Принадлежа всему человечеству, Ломоносов был и остается сыном своего времени, которое по глубине и существенности исторических переворотов отдаленно напоминает наше» (Лебедев 1990, 5).
Кажется, подобный тип суждений о Ломоносове, с некоторыми коррективами, главным образом стилистического и, так сказать, цивилизационного характера, сохраняется до сих пор, и, эта отдаленность, упомянутая в только что приведенной цитате, непринужденно преодолевается, скажем, недвусмысленным свидетельством времени о вечности: «Время показало, что имя русского гения будет вечно жить в памяти народов» (Самородок земли русской 2011, 4), чему вряд ли противоречит несколько менее тривиальное мнение, согласно которому Ломоносов – наш современник, чья тень соприсутствует актуальному политическому процессу: «Кто сегодня реализует всю полноту власти? <…> И каковы же наши сегодняшние отношения с ними? <…> Разве не верим в возможность диалога с властью, не даем наказы ее носителям <…>? Волнуемся, спорим. <…> Тень Ломоносова по сей день неотступно стоит у нас за плечами. Он – наш современник» (Калиниченко 2013, 52—53); ощутимым кажется иногда и присутствие этой неуспокоенной тени и в пространстве современной ответственной экономической деятельности: «Экономические идеи Ломоносова – часть интеллектуального научного знания XVIII века. Тем они и ценны. Нам суждено помнить об этом наследии, анализировать, разрабатывать и использовать его <…>. Тогда М. В. Ломоносов будет восприниматься <…> как значимый источник знания о путях построения эффективно функционирующей экономики страны» (Бурмистрова 2011, 33). Ср.: «В современном мире, где изменения в области науки и образования происходят особенно быстро и приходится решать много сложных проблем не только научного, но и социального характера <…>, метод М. В. Ломоносова, его цельный взгляд на жизнь и науку, безукоризненная честность по отношению к себе и людям приобретают первостепенное значение» (Николаев 2011, 1200).
Вместо заключения
Ломоносовская тема, образ Ломоносова вошли в русское культурное сознание как неотменимая, но недостаточно оформившаяся его часть. Эта недооформленность имеет несколько уровней, обладающих относительной автономией, но все же складывающихся в некоторую единую конструкцию, относительно неустойчивую, подверженную историческим и метафизическим колебаниям. В контексте большой истории эти колебания обнаруживают зависимость от истории элит (Ломоносов и «немецкая» академическая элита его времени, его «национализм», сочетавшийся с народностью и европейским, в частности именно немецким, образованием и культурным опытом; Ломоносов и имп. Елизавета, русская душою, потеснившая немцев и открывшая возможность масштабных культурных сдвигов в сторону Франции; славянофилы и панслависты, Герцен, противопоставлявшие Ломоносова немецкой верхушке Российской империи и проч.); от судеб больших проектов (так, петербургскому имперскому проекту Ломоносов оказался противопоставлен лишь при его надломе, и в еще большей степени – после его крушения, в советскую эпоху); от событий катастрофического характера (народно-патриотическая составляющая ломоносовской темы неизменно актуализировалась в связи с двумя мировыми войнами); от содержания и динамики развертывания литературного процесса (в этом отношении наиболее важными являются, конечно, начало прижизненной известности Ломоносова, его влияние на современников, посмертная актуализация его литературного наследия в вариантах, приемлемых для различных литературных групп; момент дезактуализации этого наследия, т. е. перемещение его из сферы времени настоящего в сферу времени прошедшего; с Ломоносовым это произошло не позднее времени правления Николая I).
