Николай Непомнящий - Экзотическая зоология
"...В течение нескольких лет я собираю опросные данные об этом звере. До появления на севере нашего полуострова нарезного оружия этих животных, вероятно, было немало, но затем каждая встреча с человеком оказывалась для иркуйема последней. Большой вес, широкая расстановка ног, маленькие задние ноги не давали возможности зверю быстро и вовремя скрыться при встрече с людьми. Есть сведения, что такого медведя, приняв его за "урода", лет десять назад добыли геологи. Но в основном эти звери встречаются оленеводам. Так, судя по довольно-таки достоверным рассказам, их добывали в 1976, 1980, 1982 годах в Олюторском, Карагинском, Тигильском районах. Из всего этого следует, что в ближайшие годы зверь бесследно исчезнет. Два года я предпринимал попытки его отыскать, но проникнуть туда, где его можно найти в течение одного полевого сезона, можно только на вертолете, а у меня его, увы, нет".
О себе, своей профессии человек этот не сообщил ничего, кроме того, что он родился в поселке Ветвей.
Но как раз это-то и заинтриговало меня более всего. Полузаброшенный поселок этот стоит среди пойменных диких лесов в среднем течении реки Вывенки. Мне довелось там бывать, и не стоило закрывать на миг глаза, чтобы припомнить путешествие по этой реке, где и в наши дни можно увидеть росомаху и удирающего от нее зайца, занятого рыбной ловлей бурого медведя, дарящего белохвостого орлана. Медведей в тех местах что комаров, как говорят местные жители. И если даже отбросить, как несерьезное, заявление Сиволобова о том, что иркуйем - неизвестный науке вид, то что-то неожиданное из жизни бурых камчатских медведей, показалось, будет можно узнать.
Я отправил в поселок Тиличики два письма. одно - Сиволобову, воспользовавшись его заверением, что у него собран огромнейший материал об удивительном животном. Я просил его, не ограничивая себя размерами, написать поподробней обо всем: как, когда, от кого, при каких обстоятельствах он впервые услышал рассказы о звере, постараться привести в подробностях рассказы людей об иркуйеме, обещая опубликовать эти материалы в журнале. Заодно поинтересоваться, намерен ли он сам взяться за поиски зверя, и предложил на всякий случай свою помощь.
Второе письмо отправил давнему приятелю Рушану Абзалтдинову, районному охотинспектору, вместе с которым бродил по горам полуострова Говен, отыскивая гнезда белых кречетов, а затем кормил мошку в лесах по реке Вывенке и ее притоку Ветвею, где выслеживал тоже белых, но только крупных камчатских ястребов. Во время этих скитаний у нас с Рушаном родился план пройтись по камчатским рекам еще раз, но тогда уж не за птицами, а только для того, чтобы светлыми ночами понаблюдать за бурыми медведями во время массового хода рыбы к местам нерестилищ. Я уже и пленку высокочувствительную для съемки достал, но то непогода, то неотложные дела мешали осуществить задуманное, и, поинтересовавшись, не перегорел ли мой приятель, задал вопрос, что думает он по поводу иркуйема, о котором его сосед по поселку шлет письма в редакции журналов и Академию наук.
Ответ Родиона Николаевича пришел быстро. В письме была пачка фотографий. На них он запечатлел свою жену и маленького сына на фоне отменно выделанной медвежьей шкуры. Себя рядом с подстреленным довольно больших размеров бурым мишкой. И еще себя у туши медведя, с которого уже содрали шкуру. С давних пор я не занимаюсь охотой, запретив себе когда-либо брать в руки ружье, охочусь за животными лишь с фотоаппаратом, и, честно признаться, разглядывать подобные фотографии не люблю. Были в письме и еще снимки. Фотоэтюды с лайкой, у костра, на фоне пустынной реки, с добычей - подвешенным за ноги зайцем, но для меня в данном случае они также интереса не представляли. А в письме Сиволобов сообщал, что взяться за написание очерка для журнала об иркуйеме он наотрез отказывается. "Создавать сенсацию из ничего, - пояснил Сиволобов, - было бы неуважением к читателям журнала "Вокруг света", которым являюсь и я. Любителей подобных сенсаций было немало, и у меня нет желания становиться в одну шеренгу с ними ("снежный человек", лох-несское чудовище, якутский чучунаа...). А вот ваше желание принять участие в поисках иркуйема мне понравилось. Но, - предупреждал он, - напарник мне нужен такой, который смог бы находиться в тундре в жару и в дождь, среди туч комаров и мошки и передвигаться при этом по болотистой жиже, затягивающей ноги, как тесто, с рюкзаком весом 25-20 кг. И это не в течение двух-трех дней, а полный месяц, когда все медведи будут привязаны к нерестовым речкам..."
Отказ поделиться с читателем собранным материалом и это его предупреждение о предстоящих трудностях меня несколько удивили, ибо я сообщил, что не раз бывал в знакомых ему местах. Волновало же Сиволобова больше всего то, что не удается ему никак получить лицензию на отстрел иркуйема. Летом охота на бурых медведей, как известно, запрещена, а как раз в это время он и может отправиться на его поиски. Обращался он за разрешением к охотинспектору Абзалтдинову, но тот оказался якобы не тем человеком, который смог бы вникнуть в серьезнейшую проблему. На первом месте, жаловался Сиволобов, у него музыка, на втором - подруга, а потом уже все остальное.
В конце письма Сиволобов сообщал, что ему стало известно о том, что оленеводы из совхоза "Корфский" осенью убили иркуйема. Он собирается предпринять поездку в поселок Хаилино, чтобы как следует все разузнать и постараться достать хотя бы шкуру. О результатах предприятия мне непременно сообщит.
В ответном письме я постарался убедить Сиволобова, что могу быть ему напарником, выслал снимки бурых медведей, которых снимал неподалеку от его родного поселка. Объяснил, что раз уж я буду с фотоаппаратом, то незачем иметь лицензию на отстрел. Сфотографируем, покажем снимки ученым, пусть решают, новый ли это вид, а уж тогда, если это на самом деле будет нужно, заведем разговор о выдаче лицензии.
Вскоре я получил и весточку от Абзалтдинова. Охотинспектор сообщал, что тяжело болел, перенес операцию, едва на тот свет не отправился, а потому и долго молчал. К весне он надеется набраться сил, окончательно оклематься и отправиться со мной на моторке по рекам фотографировать медведей. Что же касается "чуда-юда медведя шибко большого", о котором во все концы трезвонит Сиволобов, то сам он в это давно не верит.
Поначалу-то, признавался в письме Рушан, и он было возгорелся, стал расспрашивать о боге-медведе у всех охотников. Многие из них провели на Камчатке лет по двадцать, но все в один голос заявляли, что хотя и встречались им порой очень большие звери, но таких, чтобы с курдюком, коротколапых и очень жирных, не попадалось.
Не так давно в верховьях реки Куктушной видели медведя, спина которого возвышалась над кустарником. А кустарник - по грудь мужчине-охотнику. То есть зверь был в холке не менее полутора метров, а это уже огромный медведь. Можно представить, каким он огромным покажется радом с человеком,' если встанет на задние лапы. Размерами он мог, пожалуй, сравниться с американскими гризли, кадьяком - самыми крупными бурыми медведями. И таких особей на Камчатке еще встречается немало, считал охотинспектор. Приходилось ему видеть и фотографии, и шкуры зверей, но все это обычные бурые медведи. Вот и думает он, что нет у них в горах никакого иркуйема. Такого же мнения и охотоведы из Камчатского отделения ВНИИ охоты и звероводства, а уж им ли не знать о существовании малоподвижного гиганта!
Во время медвежьих свадеб, когда за самкой ходят несколько зверей-самцов, припоминал в письме охотинспектор, ему приходилось видеть непривычных взору могучих зверей, поджарых, с необычно длинными ногами. Вполне возможно, допускал он, что осенью, во время обильных рыбных пиршеств, такие огромные самцы могут объедаться так, что какое-то время даже и не в состоянии нормально передвигаться. Не таких ли зверей коряки и прозвали иркуйемами? Но и это всего лишь его предположение.
О Сиволобове Рушан не пожелал много писать, но и не скрыл недовольства им как охотником. Есть у него подозрения, что не во всем соблюдает тот правила, а соблюдать их ему придется. Охотой он занимается как любитель, а работает в поселке в пожарной части шофером. Поискам иркуйема он никак не препятствует, но требует только, чтобы вел их, не нарушая законов, запасшись соответствующим разрешением. А более всего ему не нравится то, что Сиволобов "на каждом углу теперь заявляет, что прославится обязательно, будут про него писать в газетах и журналах".
Рушана я знал как человека до наивности честного и порядочного, с доводами его трудно было не согласиться, и, наверно, я поставил бы точку на поисках иркуйема, но тут и появилась статья профессора Верещагина, о которой я упоминал вначале.
Рассуждая о том, надо ли относиться скептически ко всем фантастическим идеям, предложениям, поискам, как бы наивны они ни были и какие бы иронические улыбки ни вызывали, профессор сослался на ученого и фантаста Ивана Антоновича Ефремова, который писал, что не следует отнимать у публики полет фантазии, веру в существование таинственных сил и загадок бытия. Это все равно что "отнимать у детей любимую игрушку". И Верещагин, следуя избранному правилу, так высказался о сообщении Сиволобова:
