Наталья Гусева - Индия в зеркале веков

Вода, сквозняки, решетки, преграждающие доступ прямым солнечным лучам, и камень, всюду камень — вот то, что раньше заменяло собою установки по кондиционированию воздуха. Мне иногда становилось даже холодно в глубине каменных покоев, и я с удовольствием выходила на раскаленные плиты двориков погреться.

Как мало еще изучены секреты индийской архитектуры! Как оригинально, например, вентиляционное устройство дворцов и крепостей! При постройке этих грандиозных ансамблей в стенах, начиная с подземных помещений, выкладывались узкие и широкие, круглые и квадратные, маленькие, как щели, и достигавшие иногда высоты почти в человеческий рост вентиляционные трубы, которые соединялись под определенными углами, разветвлялись, вновь сходились и так пронизывали всю толщу стен и глубину горы, в которую уходили покои, чтобы повсюду обеспечить приток свежего и охлажденного о камень воздуха.

Помню, какое впечатление произвел на всех рассказ гида о Гвалиорском форте (невдалеке от Раджастхана), когда он показал нам вентиляционные трубы в зале для самосожжения раджпуток и сказал, что эти трубы направлены так, чтобы сильный ветер из них мог мгновенно раздуть костер. Этот костер раскладывался на полу в круглом углублении диаметром около трех метров. Копоть на потолке и на колоннах вокруг этого углубления держится до сих пор. Ее мрачный покров молча свидетельствует о бесчисленных трагедиях далекого прошлого.

В форту Гвалиора как-то особенно ясно чувствуешь минувшее. Он не совсем обычен, этот форт. Он занимает всю плоскую вершину обширного холма, возвышающегося над городом.

Она обнесена стенами, которые уходят отвесно вниз, охватывая собой, как каменной облицовкой, срезанные склоны вершины. Дворец поднимается над землей только на два этажа, а основная масса его помещений устроена под землей, в толще холма. Холм был весь изрыт подземными ходами, и, говорят, отсюда был ход даже в Агру — город, до которого сейчас на машине надо ехать от Гвалиора часа два.

Своды подземных ходов давно обрушились, и посетители должны верить на слово, что все это было. Впрочем, поверить не трудно, когда видишь всю грандиозность и четкую планировку подземных построек.

— А вот здесь, — объяснял гид, — раджпутки ждали исхода сражений. Взгляните сквозь эту решетку в окне, видите? Там флаг. Когда враг врывался в крепость, он прежде всего срывал флаг раджпутов и поднимал свой. И вот тогда женщины сразу спускались в зал костра. Вот через эту дверь — видите? (Вниз, прямо в толщу стены и в темноту уходили крутые каменные ступени.) А вот эта дверь, взгляните, пожалуйста, была единственной, через которую можно было попасть в женские покои. Видите, она узкая и низкая. И в какой толстой стене она проделана! Сюда войти можно было только по одному и наклонившись. Вот так. (Тут гид вышел в соседнюю комнату и вошел обратно. Его голова появилась из-под низкого свода раньше его самого.) Голову вошедшего женщины немедленно срубали мечом. Вот здесь, у двери, они стояли по очереди, держа поднятым отточенный меч.

Он рассказывал обо всем этом так, словно сам бывал здесь в ту кровавую эпоху. В его голосе слышались гордость и восхищение мужеством раджпуток.

Позже я его спросила, из какой он касты.

— Я раджпут, — ответил он, — студент. Я зарабатываю на жизнь здесь, в форту. Я знаю все это очень хорошо. В нашей семье знают даже все имена тех, кто погибал в этой крепости. И подробности всех наших побед.

Он так и сказал — «наших».

Людей Запада стала в последнее время очень тревожить проблема «короткой памяти».

В Индии же благодаря прежде всего кастовой системе весь опыт предков передавался внутри каждой семьи от поколения к поколению. И в том числе военные навыки и опыт. Поэтому и раджпуты помнят, именно помнят, то, что переживали их деды, прадеды и многие поколения предков на протяжении столетий. Видимо, с разрушением каст и, соответственно, преемственности, традиций и в Индии может появиться проблема «короткой памяти». А пока еще, когда они говорят «мы», в это понятие часто входит жизнь семьи и в XX, и в XV, и даже XII веке…

Точно так же дело обстоит и с навыками в любых художественных профессиях. И снова иллюстрацией тому может служить Раджастхан. Особенно его города.

Удивительно красив, например, город Удайпур. Он так хорош, что кажется выдуманным. Он лежит между холмов, как белая окаменевшая пена. Здесь почти все дома белые. Махараны Удайпура построили здесь беломраморные дворцы и окружили их белыми стенами.

Здесь рыжие холмы отражаются в гладкой воде большого искусственного озера. Страшно себе представить, как оно создавалось, как тысячи согнанных сюда людей вручную разбивали, разрыхляли, растаскивали в корзинах затвердевшую горячую землю, создавая ложе для будущего озера. Сухая земля выпила их пот, вода смыла следы босых израненных ног, и как вечный памятник их труду осталась для грядущих поколений вот эта чаша, полная прохладной влаги, в кольце сухих гор.

К озеру каждый вечер выходят жители Удайпура на прогулку. Тихие лодки легко скользят по его поверхности. Вода отражает темнеющее небо, храм на вершине одной горы, белый дворец на вершине другой и совсем белоснежный — на островке посреди озера. Один вид воды приносит несказанное облегчение.

Меня тоже повезли кататься на лодке.

Опускаешь руку в воду, она мягко струится между пальцами, весла плещут неторопливо, на берегу начинают зажигаться огни. Ах как приятно погружать руку в воду все глубже и глубже! Как прохладно!

— Осторожно, мэдам. Здесь есть крокодилы!

— О!

— Я не хотел испугать вас, простите. Но все же лучше руку в воду не опускать. Ведь бывают всякие случаи…

— Тогда лучше поедем в отель.

В отеле все было залито электричеством. Как почти все отели в индийских княжествах, это бывший дворец махараны. Мраморные лестницы, мрамором устланные полы, из мрамора узорные решетки окон, балконов, галерей.

Не зажигая в своем номере света, я вышла на балкон и долго смотрела сквозь решетку на Удайпур, блестевший огнями под горой, на игру отражений в темном озере, на блеск миллионов огромных ярких звезд над горами. Под балконом тихо переговаривались садовники, поливавшие цветы. В траве свиристели цикады, где-то в саду плескался фонтан.

Этими решетками, этими звуками был ограничен еще совсем недавно мир раджпутских принцесс, живших здесь до того, как княжества были слиты с Индией. А это свершилось после освобождения страны. Совсем, кажется, недавно, а как много черт старой жизни ушло навеки. Эта жизнь была одновременно гордой и алчной, красивой и напыщенной, утонченной и жестокой. Она вся была в плену древних и порой невыносимо тяжких традиций, а считалась независимой.

Все же и здесь кончился феодализм. Но остались его пережитки. Еще таятся тени прошлого в стенах дворцов, крепостей, храмов.

В старом дворце Удайпура несметное множество покоев, залов, каморок— и проходных, и спрятанных в толще стен, и обширных, и маленьких, как камеры. В стены уходят низкие коридоры и узкие лестницы с крутыми ступенями, а своды комнат украшены мелкой резьбой по камню и инкрустированы бесчисленными кусочками выпуклого цветного стекла и зеркал. Это, как мне кажется, чисто раджпутский способ украшать жилище. Решетки окон разбивают свет и рассеивают его повсюду, и он загорается в глубине синих, оранжевых, фиолетовых стеклянных линз, как в драгоценных камнях.

Во дворце сквозь решетчатые железные двери, запертые на тяжелые замки, вам покажут большое изображение солнца, отлитое из чистого золота, — это образ покровителя рода удайпурских правителей — Солнца, к которому этот род возводит свое происхождение.

(Этот образ удивительно похож на изображение солнца в нашем народном орнаменте — брови, глаза, улыбка на его лице, волнистые лучи — все совершенно такое же. Или как на тереме князя Владимира в декорациях Федоровского к «Руслану и Людмиле».)

Туристы смотрят на светлое лицо солнца и спрашивают, правда ли, что оно из чистого золота. Гидом здесь работает какой-то прежний служитель дворца. Он весь преисполнен почтения к своему махаране и помнит все о жизни обитателей дворца.

— Да, из чистого золота, — со сдержанной гордостью отвечает он.

За краткостью этого ответа скрываются легенды о богатствах Солнечного рода, о тех богатствах, которые трудно охватить умом и невозможно описать словами. В его словах все время сквозило снисходительное презрение к этим туристам, которые и во сне не смогут увидеть того, что он. видел наяву.