Алексей Доронин - Сорок дней спустя

Больно смотреть на ее тело - как же она исхудала. Ребра того и гляди проткнут тонкую кожу, а сквозь нее - или я брежу? - можно увидеть сердце. Они пульсирует, гонит вязкую остывающую кровь по венам и артериям, но с каждым ударом все медленнее и медленнее. Нет, наверно мне мерещится.

Упорно отказывается от мяса. Ну, ничего. Я сумею ее убедить.

День 37

Прошлой ночью (или днем, я сбился со счета) это был последний раз, когда я слышал от нее связные предложения. Она не говорит, даже когда я к ней обращаюсь. Может только кивнуть или покачать головой, и редко-редко когда скажет пару слов, а потом снова молчит. Почти все время проводит, сидя на кровати и глядя то в пол, то в потолок. Сердце кровью обливается. За что нам это? Что мы такого сделали?!

(Хотите знать, что она мне тогда сказала? "Даже если ты последний мужчина на Земле, не буду с тобой. Провались, сволочь").

Вот тварь. Думает, чистенькая такая, а я зверь, чудище долбанное. Ничего, я ее низведу до своего уровня. Есть одна идейка: приготовлю гуляш, мелко накрошу и пожарю вырезки. Скажу - "крысятина", и съест как миленькая.

Забавно. Аж руки трясутся от волнения.

День 40

This is the end.

Я болен. Наверно, вода. Неужели так быстро проявилась лучевая болезнь? Жар не спадает, строчки плывут перед глазами, ручка постоянно выпадает. Думаю, это случится при любом раскладе, даже без моего участия. Но я хочу сделать это сам.

Чего ради я вообще пишу? Для археологов новой цивилизации, которые откопают наши кости?

Да нет, мое послание из гроба не для них. Я пишу только для себя самого - отчет о проделанной работе. Пусть это будет единственное произведение, которое я закончил. Летопись необычного конца заурядной жизни.

Я благодарен ей - она помогла мне разобраться в себе. Открыть новые стороны. Я стал сильнее. Жаль, что встретились мы слишком поздно.

Вода спадает помаленьку, надо бы радоваться. Но разве это что-то меняет? Один хрен мы обречены. Если здесь под землей такое, представляю, что наверху.

Сегодня все должно закончиться. В обойме как раз два патрона. Я ведь должен был убить ее. Открыл дверь, наклонился над ней, поцеловал. Даже сейчас такая красивая. Мне показалось, что она улыбнулась, хотя ясно, что не мне. Я понял, что не смогу. Оставил ее там. Ей придется умирать от жажды, она не сможет даже выйти из комнаты. Бедняжка.

С другой стороны, все к лучшему. Такая смерть искупит любой грех. Ее ведь угнетало что-то кроме нашей общей беды. "Неправильно жила"- уж не знаю, какой она вкладывала в эти слова смысл.

Все тело горит, в горле как будто трут наждачной бумагой. Но на душе радостно. Никогда раньше так себя не чувствовал. Всегда что-то мешало мне быть счастливым, даже когда у меня вроде бы было все. А теперь это чувство освобождения. Словно больной зуб вырвали.

Она спасется. Какой бы ни была ее вина, она все сполна искупила. Пусть ступает с миром. Да сам Христос не испытал десятой доли этого. Он умирал всего день, а мы тут гнием уже два года, и с самого начала знаем, что наши страдания никому не нужны и никому не помогут. Богохульство? Мне уже нечего терять. Какой может быть ад - я и так в нем. Глубже этой бездны нет ничего.

Пора уходить.

Вспоминаю, что забыл закрыть ей дверь. Ну и что?

Почти ничего не вижу перед собой.

До чего же у нее красивый голос... Жалко, давно со мной не разговаривала.

Ты была права, солнышко. Выход есть, и я им воспользуюсь. А ты оставайся. До скорой встречи.

Чем дальше, тем меньше верю, что это произошло на самом деле. Это сон. Сейчас нажму на курок, и все закончится.

*****

Решиться на это было трудно.

Она понимала, что здесь внизу верная смерть от голода, но подсознание говорило, что умирать зажатой между плитами в узкой щели еще хуже.

Чем дальше она ползла, тем уже становился лаз. Оказалось, даже хорошо, что она так исхудала за эти дни.

То и дело ей казалось, что стенки приходят в движение и начинают смыкаться как створки пресса. Но можно было протиснуться вперед, хоть для этого и пришлось бы оставить на острых краях лоскуты кожи и клочья волос.

Она сможет. Она маленькая и хрупкая.

И вот она выбралась. Первые же секунды наверху оказались страшным откровением.

Это тоже был ад на земле, только новый круг. Часы показывали 11 дня, но кругом было темно, как в полночь. Неба не было. Вместо него над ней нависли низкие своды подземелья.

Внизу тоже было холодно, и надели на себя все тряпки, которые удалось снять с мертвых. Но то, что было там, ни шло ни в какое сравнение с поверхностью. Кроме страшного мороза тут оказался еще ледяной ветер, от которого хотелось забиться обратно в вентиляционную шахту.

И все же она пересилила себя и пошла вперед, где ей померещились слабые отблески света. Лучше умереть здесь, чем там, внизу.

Глава 4. Дозор

Хлопнула дверь, и в комнату, впустив за собой вихрь снежинок, ввалился Борис Мельниченко, румяный и бородатый как дед Мороз и примерно такой же комплекции. Отряхиваясь и фыркая, бывший сержант срочной службы стряхнул снег с капюшона пуховика и сразу подсел к буржуйке, отогревая замерзшие пальцы. Бинокль ночного видения он небрежно бросил на диван с грязной и прожженной сигаретами обивкой. Что ему сделается, прибору - ударопрочный. "Гарантированная эксплуатация при температуре воздуха от + 45 до - 40" - гласила инструкция, который они нашли в магазине товаров для активного отдыха. Так что тот работал почти на пределе возможностей. Гражданская модель, может, была и хуже аналогичных военных, но для их целей годилась.

Ветер, подувший сквозь щель неплотно прикрытой двери, пробирал до костей.

- Закрой, а то че-то пальцы окоченели, - бросил толстяк напарнику. - Давай быстрее! Холод собачий. Сорок пять градусов на солнце, мля. Как в Оймяконе.

Его товарищ, молодой боец в зимнем камуфляже "городской" расцветки, тоже заросший, с помятым усталым лицом и красными глазами кролика, навалился на дверь и задвинул засов, отрезая рев бури от тихого пространства комнаты.

- Кажись, все чисто, - Борис тяжело опустился в продавленное кресло, которое жалобно скрипнуло под его весом.

Это было голословное утверждение. За те полторы минуты, которые он провел на балконе, невозможно было осмотреться как следует. Да он и не старался. Бог не выдаст, свинья не съест. Контролировать их каждую секунду никто не сможет; а если кому-то из большого начальства больше всех надо - пусть сами себе яйца морозят.

- Пост N3, доложите обстановку! - ожил полевой телефон, нарушив тишину громовым басом, заставившим их вздрогнуть. Это был Батя.

С тех пор как нельзя стало полагаться на радиосвязь, им пришлось протянуть сюда трехсотметровый кабель от самого убежища. Благо, еще в первые дни они успели натащить на склад много из того, что могло пригодиться при обустройстве на длительное время.

- Все нормально, товарищ майор, - ответил Мельниченко, подавив нежелательный зевок. - Никаких происшествий.

- Хомяк, ты что ли? - у зама коменданта была хорошая память на лица и голоса. - Волынишь? Смотри у меня. Узнаю, что опять фигней на посту маетесь, надолго там пропишетесь.

- Все в порядке, Сергей Борисович. Я только что с "фишки". Мышь не проскочит.

- Ну-ну. Продолжайте в том же духе.

"Засранец, сидит там у себя в тепле, а еще до нас докапывается", - подумал Борис и выругался, облегчив душу.

В эту ночь они одни из всего Убежища находились на поверхности. В отличие от остальных, их отделяла от внешнего мира не толща земли, а тонкий слой железобетона марки ???[Author ID0: at Mon Feb 16 08:47:00 2009 ].

Это место как перевалочный пункт участники спасательно-мародерской операции присмотрели еще на третий день. Но стационарным пост на четвертом этаже неплохо сохранившегося кирпичного дома стал только на восьмые сутки подземной эпопеи. Потеряв крышу и чердак, став из девятиэтажного восьмиэтажным, здание, тем не менее, выглядело лучше соседних. По крайней мере, оно не кренилось на манер пизанской башни. Бывший архитектор-проектировщик, которого Час Ч. застал в пробке рядом с убежищем, обследовав его, заключил: "Еще постоит".

Двухкомнатная "хрущевка" была угловой и имела целых два балкона, которые когда-то были застекленными, а теперь давали превосходный круговой обзор, тем более что взрывная волна хорошо проредила окрестные дома.

Ничто не выдавало их присутствия, и со стороны квартиру трудно было отличить от соседних. Так же зияли лишенные стекол окна, так же свободно гулял по коридорам ветер, а у подъездного крыльца лежал нетронутый снег. Чтоб не демаскировать укрытие, наблюдателям было предписано пользоваться другим путем. Со стороны двора к одному из окон первого этажа удобно прислонилось поваленное дерево - там им и приходилось лазить, вместо того чтобы ходить как люди через двери. Борису эти предосторожности казались ненужными, ведь Убежище давно никто не беспокоил.