Станислав Кульчицкий - Почему он нас уничтожал? Сталин и украинский голодомор

Следует обратить особое внимание на тревогу Сталина, который боялся «потерять Украину» и намерен был «исправить положение», пока «дела не стали хуже». Хозяин Кремля никогда не ждал, пока дела станут хуже. На протяжении 25 лет сталинской диктатуры использовались различные формы репрессий, но все они имели одну общую черту: были превентивными. Сталин действовал на опережение, памятуя афоризм китайского мудреца Лao Цзы: «Наводить порядок нужно тогда, когда еще нет смуты».

Немецкий профессор Стефан Мерль в статье, опубликованной в российском журнале «Отечественная история» (1995, № 1), заявил, что сам факт голода в Украине в 1932–1933 годах не доказывает наличия геноцида. Общее количество жертв голода для него также «не имело существенного значения». От такого утверждения жутко, но приходится списать его на недостатки правового определения термина «геноцид». Мерль советовал Р. Конквесту и его единомышленникам доказать на фактах, что украинцы погибали вследствие своей национальной принадлежности, что «голодный мор был вызван именно с таким умыслом».

Мерлю вторил российский профессор Виктор Кондрашин: «Голод равной мерой коснулся села с русским и нерусским населением и не имел «национальной специфики», то есть направленности против какого-нибудь одного народа».

Истина находится не на стороне Мерля и Кондрашина, и не на стороне ученых, которые отрицают высказанные ими утверждения. Полемика на поле, которое избрали для себя противники Р. Конквеста, обязательно заведет в тупик. Неверна навязываемая нам сама постановка вопроса.

Рассмотрим статистику. Статистика смертности в СССР существовала в национальном разрезе — отдельно по городу и селу. Следует только обратить внимание на то, что органы ЗАГС, во-первых, зарегистрировали в Украине в 1933 году от трети до половины реальных смертных случаев, и, во-вторых, что смерть от голода в этой статистике отдельно не выделена. (Статистика фиксирует ненормально высокую смертность в сельской местности и одинаковый уровень смертности на селе в национальных группах, осли сопоставить количество умерших с количеством всего сельского населения данной группы. Это значит, что люди умирали в Украине по месту проживания, а не по признаку национальности. От голода пострадала сельская местность, а по социальному признаку — крестьянство.

Другую картину дает сопоставление официальной статистики смертности по регионам. В 1933 году смертность превышала рождаемость в семи регионах Европейской части СССР. Наибольшее превышение наблюдалось в регионах, где действовали чрезвычайные хлебозаготовительные комиссии: УССР (1459 тыс. человек), Северо-Кавказский край (291 тыс.), два края Поволжья (178 тыс. человек). В Центрально-Черноземной области количество умерших было на 62 тыс. больше, чем родившихся, в Уральской области — на 35 тыс., в Северном крае — на 5 тыс. В хлебопотребляющих регионах повышенная смертность наблюдалась в городах, где людей снимали с государственного продовольственного снабжения.

Сопоставлять Украину и Северо-Кавказский край мы не можем. Среди округов края есть сильно пострадавший от голода Кубанский округ, население которого на две трети состояло из украинцев (согласно переписи 1926 года). Другие округа пострадали существенно меньше, вследствие чего суммарные показатели смертности выглядят не так ужасно, как в Украине.

Сопоставить можно Украину и Поволжье, причем не только по официальной статистике 1933 года, которая не дает полной картины смертности, но и по расчетам прямых потерь от голода, опирающихся на анализ переписей населения 1926 и 1937 годов и демографической статистики между двумя переписями. Украина и Поволжье несопоставимы по количеству населения, но сопоставимы по территории. Территория Украины до 1939 года составляла 450 тыс. кв. км, а Поволжья — 435 тыс. кв. км. Согласно подсчетам В. Кондрашина, в Поволжье умерли от голода 366 тыс. человек. Согласно моим подсчетам, в Украине прямые потери от голода составляли 3238 тыс. человек, то есть на порядок выше.

В 1933 году люди гибли от голода во многих регионах, но голодный мор с огромным количеством жертв наблюдался только в двух политико-административных образованиях, где украинцы составляли более двух третей от общего количества населения — в УССР и в Кубанском округе Северо-Кавказского края.

Следовательно, Голодомор вспыхнул среди украинцев, а точнее — украинских крестьян в Украине и в России. Такое уточнение нужно, и мы не должны дискутировать с С. Мерлем или с В. Кондрашиным на навязываемых условиях. Мы никогда не докажем внукам граждан Украины, умерших от голода, и тем более — мировой общественности, что люди гибли в СССР в 1933 году вследствие своей национальной принадлежности. То есть так, как армяне в Османской империи в 1915 году или евреи в странах Европы, оккупированных гитлеровским рейхом. Доказывать это нет необходимости, потому что механизм советского геноцида другой. Примененный Сталиным террор голодом в Украине и на Кубани был геноцидом украинских граждан, а не украинцев. Сталин имел основания опасаться граждан УССР.

Чтобы понять, почему Сталин боялся «потерять Украину», нужно разобраться в сути украинского гражданства и национальной советской государственности. Но не той государственности, которую помнят современные поколения, а той, какой она была до Голодомора.

В процитированном письме Сталин сообщал Кагановичу, что хочет сделать его генеральным секретарем ЦК КП(б)У вместо Станислава Косиора. Каганович, уже занимавший эту должность в 1925–1928 годах, учтиво ответил: «Мне, конечно, легче будет приступить к делу прямо, ибо знаю страну, экономику и людей». В отличие от нас, Каганович называл Украину страной. Все, кто прошел через 1933-й и 1937-й годы, и тем более — все, кто родился позже, «страной» называли уже Советский Союз. Украину они привыкли называть республикой…

Ранее мы пришли к выводу, что симбиоз компартийной диктатуры с властью советских органов предоставлял Кремлю возможность упаковывать тоталитарный режим в одеяния «народовластия». Теперь следует отметить, что двойная природа советской государственности позволяла представлять жестко централизованное «государство-коммуну» в обманчивом виде страны без названия, состоявшей из девяти внешне независимых советских государств. Тем самым национально-освободительное движение угнетенных народов подрывалось изнутри. После гражданской войны возникла идея превратить «независимые» государства в автономные республики Российской Федерации, но иождь советской Украины Христиан Раковский запротестовал. В. Ленин по-дружески назвал его «незалежником», но учел настроения периферийных компартийно-советских руководителей, не желавших уменьшения полномочий, и предложил надстроить в советской федерации еще один этаж. Все «независимые» национальные государства наравне с Россией должны были войти в новое государственное образование! — Советский Союз. Граждане каждой союзной республики получали конституционное право на выход из СССР. «Государство-коммуна» скреплялось лишь диктатурой коммунистической партии. Как раз партия и должна была следить, чтобы у граждан союзных республик не появлялись опасные желания.

Сразу после образования СССР главной линией национальной политики Кремля стала коренизация. Ее украинскую разновидность назвали украинизацией. Целью такой политики было укоренение советской власти. Но существовал побочный эффект. Преследуемый ранее собственный язык украинцы услышали в школах и учреждениях культуры. В Украине началось национальное возрождение.

По экономическому и человеческому потенциалу УССР равнялась всем другим национальным республикам, вместе взятым. Поэтому она пользовалась повышенным вниманием конкурирующих политических деятелей в политбюро ЦК ВКП(б). «Лучшим другом» Украины стал Сталин, который смог посадить на самую высокую должность в этой республике своего подручного Кагановича. Пользуясь поддержкой Кагановича и Сталина, нарком образования Николай Скрыпник выжимал из политики украинизации максимум возможного. В 1927 году он публично заявил, что УССР «является Пьемонтом для всего украинского народа на всей этнографической территории Украины». Речь шла не только о западноукраинских землях в составе других государств. Перепись 1926 года показала, что почти 8 млн. украинцев проживали в Российской Федерации.

Пока Сталин боролся за власть, он не обращал внимания на такие заявления. Но двумя постановлениями ЦК ВКП(б) и РНК СССР, от 14 и 15 декабря 1932 года, украинизация за границами УССР объявлялась «петлюровской». На Северном Кавказе, где украинизация охватила почти половину районов, все учреждения, школы и пресса были немедленно переведены на русский язык как «более понятный» для населения. Кубанцам и украинцам в других округах края было приказано считать себя русскими. По итогам всесоюзной переписи 1939 года, 86,8 процента населения Краснодарского края было уже зарегистрировано как русские. Только 150 тыс. граждан (4,7 процента), которые прибыли в край в 30-х годах, могли заявить, что они украинцы.