Коллектив авторов - Методологические проблемы социально-гуманитарных наук
Что же касается объективных потребностей, обусловливающих само существование человека, и ограничений, налагаемых на человеческое существование природой, то в этом отношении человек выступает как существо зависимое, вынужденное соизмерять свои намерения и планы с непреложной и объективной необходимостью, осознание чего и составляет обязательное условие его свободы.
Из всех ограничений, осознание которых составляет условия свободы человеческого действия, смертность является наиболее универсальным и принципиально неустранимым. С фактом физической конечности индивидуального существования человеческих существ сталкивается не только каждый человек в своем индивидуальном опыте, но и любая социальная группа, любой коллектив, в рамках любой совместной деятельности, при любом уровне развития общества, любой форме его организации. Власть смерти над людьми не ограничена ничем, она не зависит ни от индивидуальных достоинств или заслуг, ни от того, какое положение в социальной структуре занимает тот или иной конкретный индивид, ни от уровня развития общественных отношений и научно-технического прогресса. Сколь бы далеко ни продвинулась наука, она может разве что продлить срок нашей жизни, но не сделать нас бессмертными.
Вообще смертность, понимаемая как конечность существования биологических систем во времени, является неотъемлемым атрибутом живой материи. И человеку как природному организму закономерно присущ этот универсальный атрибут. Смертность живых систем является конкретным проявлением дискретности материи – как пространственной, так и временной. Любая материальная система занимает определенное, ограниченное положение в пространстве и во времени, имеет определенные пространственные координаты, определенный момент возникновения и столь же определенный момент прекращения своего существования. В свете этого конечность жизни человека есть проявление его субстанциальной включенности в систему мироздания.
Факт смертности отдельных человеческих существ оказывает неустранимое и постоянное, «фоновое» (в силу чего порой, как это ни парадоксально, не в полной мере осознаваемое, а, точнее сказать, не до конца отрефлектированное) воздействие на все сферы индивидуальной жизни и жизни человеческого общества. Пожалуй, невозможно указать какую-либо общественную практику, в какой бы сфере общественной жизни она ни протекала, которая была бы полностью свободна от влияния этого факта.
Соответственно, и отражение этого факта в сознании людей так или иначе сопутствует любым формам деятельности. Это отражение может быть более или менее осознанным, оно может принимать самые разнообразные формы, но оно всегда есть. Автор неоправданно сузил бы предмет своего исследования, если бы ограничил его пределами чисто духовной сферы. Потому что, в какой бы социальной сфере ни развертывалась деятельность человека как социального существа, какие бы действия он ни совершал, он не может совершенно освободиться от предпосылки своей смертности, конечности своего эмпирического существования. Существует целый ряд социальных практик и социальных институтов (таких как, например, институт наследования, институт ученичества и др.), берущих свое начало из необходимости приспособления системы социальных отношений к факту конечности существования человеческих индивидов.
Возможно, это прозвучит парадоксально, но, пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что смертность человека является одной из предпосылок возникновения письменной культуры. Ведь нечто иное, как смертность человеческих существ, сделала необходимым возникновение письменности как способа передачи и сохранения информации, что дало невероятно мощный толчок развитию цивилизации. Да и сама деятельность многих людей в сфере культуры, науки, философии, материального производства мотивируется во многом тем, что человек, будучи по своей природе творцом и в то же время осознавая бренность своего существования, стремится оставить после себя на земле какой-то материальный или идеальный след, увековечить плоды своих духовных поисков и трудов на благо человечества.
Общественная жизнь, как отмечает К. Х. Момджян, «предполагает сложнейшую систему социальных связей, соединяющих воедино людей, вещи и символические объекты» [Момджян 1997, с. 350]. И, поскольку факт конечности индивидуального человеческого существования не мог не наложить свой отпечаток на все сферы социальной деятельности людей, естественно предполагать, что символическое отражение этого факта не составляет прерогативу лишь духовного производства, а сопутствует разным формам социальной деятельности, так или иначе проявляясь во всех сферах общественной жизни, начиная со сферы производства и воспроизводства самого человека – социальной сферы.
При всей сложности и многомерности соответствующих этой сфере типов деятельности, пожалуй, на каждом из них можно при анализе обнаружить «печать смерти» – те или иные элементы, отображающие факт смертности человеческих индивидов. Например, в социальной сфере на что направлена, в конечном счете, деятельность врача? Разве не на то, чтобы с использованием всех доступных средств современной ему медицины, насколько это в его силах, отдалить смерть человека? Думается, что люди не столь серьезно относились бы к болезням и не затрачивали бы столько сил, времени, денежных и иных ресурсов на развитие медицины, если бы все наши болезни проявлялись только в виде недомоганий, доставляющих временные неудобства человеку. Но беда в том, что за каждым из недомоганий стоит близкая или отдаленная, более или менее вероятная, но все-таки реальная угроза смерти. Любая, даже самая ничтожная болезнь может при неблагоприятных обстоятельствах вызвать осложнения, угрожающие жизни. В том-то и состоит в конечном счете назначение медицины, чтобы если не устранять, то хотя бы делать менее вероятными летальные последствия наших болезней.
Сама деятельность по производству новых людей (а значит, и все связанные с ней занятия и профессии) утратила бы смысл, стала излишней и даже вредной для человеческого рода, порождая опасность перенаселения, если бы новые люди не были призваны занять со временем место умерших.
Наконец, все социальные практики, целью которых является передача знаний, поддержание и развитие традиции, – с одной стороны, практики обучения, с другой стороны, практики фиксации знания (письма, рисования и др.), – также вызваны к жизни тем, что люди умирают, унося с собой все накопленные, непереданные и незафиксированные знания, умения и навыки. Но передача и фиксация требуют символического выражения. Для запечатления информации необходимо представить ее в какой-то символической форме, доступной пониманию других людей. И это делает необходимым развитие естественных языков и других систем кодирования информации.
Перейдя к организационной сфере, мы видим, что в любой форме социального устройства существует система социальных ролей и статусов, не привязанных жестко к определенным лицам, так что, когда какая-то «позиция» в силу смерти занимающего ее лица освобождается, вакансия может быть занята другим лицом, обладающим необходимым набором компетенций, даже если он по своим индивидуальным характеристикам (внешности, характеру, темпераменту, стилю поведения, личностным качествам) разительно отличается от своего предшественника. Кроме того, практически во всех системах управления структура социальных статусов и ролей обязательно дополнена системой правил, регулирующих процедуру наследования или иной способ передачи власти, прав и полномочий. Все это необходимо для бесперебойного функционирования общественного организма на фоне смертности человеческих индивидов, реализующих управленческие функции.
Можно привести немало исторических примеров, свидетельствующих о том, что во все времена одной из важнейших забот правителей была проблема наследования власти. Задача всегда виделась двоякой: во-первых, обеспечить преемственность управленческой политики, во-вторых, предотвратить хаос, всегда сопутствующий государственному перевороту. Одним из примеров таких попыток может служить система тетрархии (четверовластия), разработанная римским императором Диоклетианом в конце III в. В результате проведенной этим правителем реформы все властные полномочия в империи были разделены между двумя верховными правителями, называемыми августами, один из которых управлял восточной, а другой западной частью государства. У каждого августа был более молодой помощник – цезарь, который по смерти или удаления от власти августа автоматически занимал его место и должен был выбрать себе нового цезаря. Эта стройная система передачи власти, по мысли Диоклетиана, должна была лишить легионы решающего голоса при выборе нового императора и избавить государство от смут, которые нередко возникали в связи со смертью императора и необходимостью выбора нового правителя. Первыми августами были Диоклетиан и Максимиан, а цезарями – Галерий и Констанций Хлор (отец будущего императора Константина Великого).
