Джон Кампфнер - Богачи. Фараоны, магнаты, шейхи, олигархи
Муса, чей род восходил к внуку сводного брата Сундиаты, взошел на трон в 1312 году. К этому моменту империя Мали была уже внушительной. Она состояла из земель королевства Ганы и территории под названием Мелле; но немногие путешественники забирались так далеко. К концу жизни Мусы его королевство стало одним из самых могущественных в мире, одолев соперничавшее государство Сонгай и распространив свою власть на знаменитые города Гао и Тимбукту.
Золото довлело над всеми аспектами жизни в Мали. Оно было мерой власти лидера и престижа его страны. Правители Мали долгие годы считали пышную демонстрацию материальных благ своим долгом; Муса же вывел это занятие на новый уровень. Но при всем своем богатстве Мали считалось захолустьем, далеким от средиземноморских и прочих центров образования и торговли. Муса так жаждал серьезного отношения к себе, что всякий раз, когда в гости прибывал некий сановник из другой страны, от него требовалось действовать в соответствии со строгим ритуалом. Аудиенции проводились под богато украшенным куполом во дворце Мусы в Ниани — ныне забытой столице империи. Там он восседал на троне из слоновой кости под шелковым навесом от солнца, увенчанным золотым орлом. Муса был при оружии из золота, в частности, при луке со стрелами. Все делалось ради того, чтобы произвести впечатление на подданных и иностранцев. По словам писателя ибн Хальдуна, самым дорогим сердцу Мусы предметом был золотой слиток необычайного веса — двадцать кантаров, или семьсот килограммов.
В центре имперского двора на возвышении стоял трон из твердого эбенового дерева. Муса никогда не говорил громко, а лишь шептал что-то своему глашатаю, который и произносил слова правителя вслух. Любого, навлекшего на себя его гнев, могла ждать жестокая смерть. Его указы требовали абсолютного послушания. Среди множества преступлений, за которые назначалась смертная казнь, было чихание в его присутствии. Исторические документы не дают представления о том, многих ли несчастных придворных ждала такая судьба. Если же нужно было чихнуть самому Мусе, все присутствующие громко били себя в грудь, чтобы заглушить этот звук. Никому не позволялось видеть его за едой — он всегда, даже во время поездок, делал это в уединении. Ауру царя-полубога следовало сохранять всегда, в любой момент.
Закон, действовавший еще со времен ганского правления, навеки определял богатства царей Мали. Он устанавливал, что все более крупные слитки золота являются неотъемлемой собственностью мансы. «Более крупные» означало больше нескольких грамм, то есть практически все, что представляло какую-то ценность. Шахтерам разрешалось оставлять себе золотой песок и стружку. Империя облагала налогом каждую унцию золота, пересекавшую ее границы, а частная купля-продажа золота в стране была под запретом и, естественно, наказывалась смертью. Все извлеченное или найденное золото следовало взвесить, упаковать и немедленно сдать в казну, что гарантировало королю стабильный и неисчерпаемый источник богатства. Вероятно, Мусе не приходило в голову, что это вымогательство. В конце концов, все и так принадлежало ему одному.
Царя одолевали все новые и новые амбиции. Каким бы богатым он ни был (размеры его состояния никто не считал), он подозревал, что его подданные могли бы приносить ему еще больше. Он заключил, что лучший способ поднять производительность, а следовательно, и свой доход — наделить управляющих золотыми шахтами определенной автономией. Это был один из первых примеров участия в прибылях как экономического стимула: Муса постановил, что они могут оставлять себе больше мелких самородков золота, главное, чтобы все остальное доставалось ему. Опыт подсказывал, что когда административные указания навязываются слишком жестко, рабочие начинают саботировать и выход продукции резко падает. Муса не совершил этой ошибки, и его тактика сработала великолепно. Ему оставалось откинуться на спинку трона и получать обильную и постоянную дань с рудников. Его сокровищница, где скапливались ресурсы для путешествия в Мекку, неуклонно пополнялась.
История о необычайном хадже мансы Мусы столетиями передавалась из уст в уста, а также в летописях. Арабские писатели и путешественники заполняли некоторые пробелы в повествовании, подробно рассказывая о людях и городах тех времен. Кое-какие записи оставались неизвестными публике много лет. Еще предстоит расшифровать тысячи рукописей, передававшиеся семьями из Мали в частные коллекции в прошлые века и обнаруженные совсем недавно. Один из самых важных рассказов составил дипломат и литератор конца XV века Махмуд Кати. Его сочинение «Тарих ал-Фатташ» сначала (в 1913 году) было переведено на французский, а потом на английский под названием «Хроника искателя знаний». Неизвестно, сам ли он закончил книгу или оставил эту задачу своим потомкам. Махмуд Кати называет мансу Мусу «Мали-кой Канкан Муса» и описывает его как «справедливого, благочестивого и набожного султана». Он пишет: «Его владения простирались от границ Мали вплоть до Сибиридугу [ныне это Сьерра-Леоне — прим. авт.], и все народы этих стран, сонгайцы и другие, подчинялись ему. Среди знаков его доблести — освобождение по одному рабу ежедневно, совершение паломничества в священный храм Господень и возведение в ходе этого паломничества великой мечети Тимбукту».
Кати во многом подтверждает устные рассказы, но предлагает и новое объяснение хаджу Мусы:
Его мать Канкан была местной женщиной, хотя некоторые говорят, что она арабского происхождения. Причину его паломничества сообщил мне, как излагается ниже, богослов Мухаммад Кума, да смилостивится над ним Господь, который запоминал традиции древних. Он говорил, что Мали-кой Канкан Муса по ошибке убил свою мать Нану Канкан. И он чувствовал глубокое сожаление и раскаяние и боялся возмездия. Чтобы искупить вину, он отдал огромные суммы денег просящим милостыню и решил всю жизнь поститься. Он спросил одного из улемов [мудрецов] своего времени, что он может сделать, чтобы искупить свое страшное преступление, и тот ответил: "Ты должен искать спасения у Пророка, да сохранит и благословит его Господь. Беги к нему, встань под его защиту и проси молить Бога о снисхождении к тебе, и Бог примет его мольбу. Таково мое мнение». Канкан Муса принял решение в тот самый день и начал собирать деньги и снаряжение, необходимые для путешествия. Он велел объявить об этом во всех частях страны.
Муса, как утверждается, «выступил с большими силами, множеством денег и многочисленной армией». Социальная структура его свиты была жесткой. Каждый знал свое место и свою роль. Первыми шли специально отобранные солдаты, в общей сложности до восьми тысяч. За ними следовала особая гвардия мансы численностью в пятьсот человек — они маршировали перед ним, и каждый нес декоративный посох из золота. За ними скакал сам Муса на коне, а его жена ехала в карете. Их окружала знать. Вослед двигались торговцы с рабами, которых по мере необходимости покупали и продавали во время пути. «Сопровождавшие Мусу покупали турецких и эфиопских рабынь, певиц и одеяния в таких количествах, — писал историк XV века аль-Макризи, — что цена золотого динара упала на шесть дирамов. Вручив свои дары, он отправлялся дальше с караваном».
Еще один знаменитый хронист — марокканский путешественник Ибн Баттута — проследовал маршрутом Мусы через несколько месяцев после него самого. Вот что он написал о более позднем путешествии, предпринятом богатым пилигримом из Ирака в 1326 году:
В его караване было множество верблюдов-водовозов, которые снабжали чистой водой неимущих пилигримов, и верблюдов, везших провизию для раздачи бедным, а также лекарства, зелья и сахар для тех, кого поражала болезнь. Всякий раз, как караван останавливался, слуги готовили пищу в огромных медных котлах и раздавали ее нуждающимся пилигримам.
Социальные нормы требовали от богатых делиться своими средствами с бедняками во время путешествий. Эта форма благотворительности в самом грубом приближении являлась способом обеспечения минимального дохода. Чем богаче человек, тем больше щедрости от него ожидалось (это правило много веков спустя восприняли и люди вроде Эндрю Карнеги и Уоррена Баффета). Муса относился к филантропии — по крайней мере, в своем понимании — чрезвычайно серьезно. На каждой остановке каравана люди Мусы по его приказанию раздавали в больших количествах золото. Впрочем, приказания эти были хотя и пафосными, но весьма туманными. Сколько следует раздать и кому именно? Это Муса предоставлял решать путешествовавшим с ним торговцам.
Чем дальше они продвигались к востоку, тем активнее распространялись новости о путешествии. Манса Муса стал сенсацией. Куда бы ни прибывал караван, в крошечную деревню или в огромный город, местные в изумлении бросали все свои дела, тараща глаза на экзотического царя из незнакомой страны. Историк XX века Э. В. Бовилл считает, что Муса «в сущности, первым пробил железный занавес расовых предубеждений, которые отрезали черных от цивилизованного мира»[145]. Жители Мали XIV века вполне могли считать, что цивилизованный мир — это они, особенно по сравнению с бедными странами на севере Средиземноморья.
