Александр Зимин - Слово о полку Игореве

Донецъ рече: «Княже Игорю! Не мало ти величия, а Кончаку нелюбия, а Руской земли веселиа». Игорь рече: «О Донче! Не мало ти величия, лелѣявшу князя на влънахъ, стлавшу ему зелѣну траву на своихъ сребреныхъ брезѣхъ, одѣвавшу его теплыми мъглами подъ сѣнию зелену древу, стрежаще его[Испр. М-П, Е е.] гоголемъ на водѣ, чайцами на струяхъ, чрьнядьми на ветрѣхъ». Не тако ли, рече, рѣка Стугна, худу струю имѣя, пожръши чужи ручьи и стругы, ростре на кусы[Испр. М-П, Е кусту.] уношу князю Ростиславу. «Затвори, Днѣпрь, темнѣ березѣ», — плачется мати Ростиславля[Так Е. М-П Ростиславя.] по уноши князи Ростиславѣ. Уныша цвѣты жалобою, и древо с тугою къ земли приклонилось.[Испр. М-П, приклонило. Е преклонило.]

А не сорокы втроскоташа, на слѣду Игоревѣ ѣздитъ Гзакъ съ Кончакомъ. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троскоташа, полозие[Испр. М-П, Е полозию.] ползоша только. Дятлове тектомъ путь къ рѣцѣ кажутъ, соловии веселыми пѣсьми свѣтъ повѣдаютъ. Млъвитъ Гзакъ Кончакови: «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, соколича рострѣляевѣ своими злачеными стрелами». Рече Кончакъ ко Гзѣ: «Аже соколъ къ гнѣзду летитъ, а вѣ соколца опутаевѣ красною дивицею». И рече Гзакъ къ Кончакови: «Аще его опутаевѣ красною дѣвицею, ни нама будетъ сокольца, ни нама красны девице, то почнутъ наю птици бити въ полѣ Половецкомъ».

Рекъ Боянъ на[Испр. М-П, Е и.] ходы на Святъславля пѣстворца стараго времени Ярославля Ольгова коганя хоти: «Тяжко ти головы, кромѣ плечю, зло ти тѣлу, кромѣ головы», — Руской земли безъ Игоря.

Солнце светится на небесѣ, Игорь князь въ Руской земли. Дѣвици поютъ на Дунай. Вьются голоси чрезъ море до Киева. Игорь ѣдетъ по Боричеву къ святей Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели, пѣвше пѣснь старымъ кня- земъ, а потомъ молодымъ. Пѣти слава Игорю Святъславличу,[Испр. М-П Святъславлича. Е Святьславличь.] буй туру Всеволоду,[Испр. М-П Всеволодѣ. Е Всеволоде.] Владимиру Игоревичу. Здрави князи и дружина, побарая за христьяны на поганыя плъки. Княземъ слава а дружинѣ! Аминь.

V. СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ И ЕГО ИСТОЧНИКИ

Ниже дается попытка синтеза наблюдений автора над составом источников и отдельных мотивов, встречающихся в Слове о полку Игореве. Конечно, нужно учитывать известную условность всякого анализа источников большого художественного произведения, даже в том случае, когда в нем могут быть обнаружены несомненные черты стилизации. В Слове о полку Игореве мы встречаемся со столь причудливым и во многих отношениях совершенным сплавом мотивов, имеющих различное происхождение, что их вычленение представляет большие трудности.

Несколько слов о приеме реконструкции источников Слова. Сплошной чертой выделены тексты, имеющие полное соответствие с Пространной редакцией Задонщины, пунктирной — тексты с приблизительным соответствием (с расхождением в грамматических формах и т. п.). Повторяющиеся образы Русской земли и Дона отмечаются только в тех случаях, когда их контекст прямо соответствует Задонщине. То же самое относится и к образу скачущего серого волка.

Тексты, имеющие полное соответствие с Ипатьевской и Кенигсбергской летописями, выделяются двумя чертами, а неполное — двумя прерывающимися чертами. В случаях, когда текст навеян Кенигсбергской летописью, делается дополнительная оговорка в примечании. Неоднократно упоминаемые в летописях личные имена (Игорь, Всеволод, Святослав и др.) и общеизвестные географические и племенные наименования (половцы, Путивль, Киев и др.), если они не имеют прямого текстологического соответствия со Словом, оставлены без особого выделения.

Мотивы, навеянные другими литературными памятниками, выделяются курсивом, с уточняющими указаниями в примечании. Наконец, вставки, сделанные А. И. Мусиным-Пушкиным, даются в квадратных скобках и выделяются разрядкой.

Текст Слова о полку Игореве дается по реконструкции, обоснованной в предшествующем Приложении.

Не лѣпо ли ны бяшетъ, братие, начяти старыми словесы трудныхъ повѣстий о пълку Игоревѣ, Игоря Святъславлича! Начати же ся тъй пѣсни по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню. ѣоянъ bo вѣщии, аще кому хотяше пѣснь творити, то растѣкашется мыслию по древу, сѣрымъ вълкомъ по земли, шизымъ орломъ подъ облакы. Помняшеть бо, рѣчь, първыхъ временъ усобицѣ. Тогда пущашеть 10 соколовь на стадо лебедей, которой дотечаше, та преди пѣсь пояше 1старому Ярослову1,[Возможно, мотив Сказания о Мамаевом побоище.] храброму 2Мстиславу, иже зарѣза Редедю прѣд пълкы Касожьскыми2,[Мотив Кенигсбергской летописи, близкий к Ипатьевской.] красному Романови Святъславличю. Боянъ же, братие, не 10 соколовъ_на стадо лебедѣй пущаше, нъ своя вѣщиа пръсты на живая струны въскладаше; они же сами княземъ славу рокотаху.

Почнемъ же, братие, повѣсть сию отъ стараго Владимера до нынѣшняго Игоря, иже истягну умь крѣпостию своею, и поостри сердца своего мужествомъ. наплънився ратнаго духа, наведе своя храбрыя плъкы на землю Половѣцькую за землю Руськую.

Тогда Игорь Звъзрѣ на свѣтлое солнце и видѣ отъ него тьмою вся своя воя прикрыты3.[Затмение перед походом дано в Кенигсбергской летописи. Изложено текстом Ипатьевской.] И рече Игорь къ дружинѣ своей: «Братие и дружино! Луце жъ бы потяту быти, неже полонену быти. А всядемъ, братие, на свои бръзыя комони, да позримъ синего Дону». Спала князю умь похоти, и жалость ему знамение заступи, искусити Дону великаго. «Хощу бо, — рече, — копие приломити конець поля Половецкаго съ вами, русици. Хощу главу свою приложити, а любо испити шеломомь Дону».

О Бояне, соловию стараго времени! Абы ты сиа плъкы у щекотал ъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умомъ подъ облакы, спивая славы обаполы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы. Пъти было пѣсь Игореви, 4того {(Олга)} внуку4.[Образ, навеянный Кенигсбергской летописью.] Не буря соколы занесе чресъ поля широкая, — галици стады бѣжать къ Дону великому. Чили въспѣти было, вѣщей Бояне, Велесовь внуче. «Комони ржуть за Сулою, — звенить слава въ Кыевѣ. Трубы трубять въ Новѣградѣ, — стоять стязи въ Путивлѣ!». Игорь ждетъ мила брата Всеволода. И рече ему буй туръ Всеволодъ: «Одинъ братъ, одинъ 5свѣтъ светлый5[Мотив Девгениева деяния.] — ты, Игорю, оба ecвѣ Святъславличя! Седлай, брате, свои бръзыи комони, а мои ти готови, оседлани у_ Курьска напереди. А мои ти куря ни сводом и къмети5, подъ трубами повити, подъ шеломы възлелѣяны, конець копия въскръмлени, пути имь вѣдоми, яругы имъ знаеми, 6луци у нихъ напряжени6,[Мотив, сходный с библейским и Ипатьевской летописью.] тули отворени, 6сабли изъострени6,[Мотив, сходный с библейским и Ипатьевской летописью.] сами скачють, акы сѣрыи влъци въ полѣ, ищучи себе чти, а князю славы».

Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень, и поѣха по чистому полю. Солнце ему тьмою путь заступаше. 8Нощъ стонущи ему грозою8.[Мотив Сказания о Мамаевом побоище.] Птичь убуди. Свистъ звѣринъ въста близ. Дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ и Поморию[Мотив, навеянный «Историей» В. Н. Татищева.] и Посулию, и Сурожу,[Мотив Сказания о Мамаевом побоище.] и Корсуню, {и тебѣ, Тьмутораканьскый блъванъ}.

А половци неготовами дорогами побегоша къ Дону великому. 8Крычатъ тѣлѣгы8[Мотив Сказания о Мамаевом побоище.] полунощы, рци лебеди роспужени. Игорь къ Дону вой ведетъ. Уже бо бѣды его пасутъ птиць под облакы. Влъци грозу въсрожатъ по яругамъ. Орли клектомъ на кости звѣри зовутъ. 9Лисици брешутъ на чръленыя щиты9.[9–9 Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] О Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!

Длъго 8ночь мркнетъ. Заря8[8-8Мотив Сказания о Мамаевом побоище, близкий к Задонщине.] свѣтъ запала. Мъгла поля покрыла. Щекоть славий успе. Говоръ галичь убуди. Русичи великая поля чрьлеными щиты прегородиша ищучи ceбѣ чти, а князю славы.

Съ зарания въ пяткъ потопташа поганыя плъкы половецкыя и, рассушясь стрелами по полю, помчаша красныя дѣвкы половецкыя, а съ ними злато, и паволокы, и драгыя оксамиты. Орьтъмами, и япончицами, и кожухы начашя мосты мостити по болотомъ И грязивымъ мѣстом, и всякыми узорочьи половѣцкыми. Чръленъ стягъ, бѣла хорюговъ, чрълена чолка, сребрено стружие храброму Святъславличю! Дремлетъ въ полѣ Ольгово хороброе гнездо, далече залетало. Не было нѣ в обидѣ порождено ни соколу, ни кречету, ни тебѣ, чръный воронъ, поганый половчине! Гзакъ бѣжитъ сѣрымъ влъкомъ, Кончакъ ему слѣдъ править къ Дону великому.

Другого дни велми рано кровавыя зори свѣтъ повѣдают; чръныя тучи съ моря идутъ, хотятъ прикрыти 4 солнца, а въ нихъ трепещуть синии млънии. Быти грому великому, итти дождю стрелами съ Дону великаго! Ту ся копиемъ приламати, ту ся саблямъ потручяти о шеломы половецкыя, на рѣцѣ на Каялѣ, у Дону великаго. О Руская землѣ! Уже за шеломянемъ еси!