Гиперборейские тайны Руси - Валерий Никитич Демин
Для подобной шаманской практики, распространенной по всему миру (не только в Евразии, но и в Африке, Австралии, Океании, обеих Америках), необходимы символические ориентиры, некоторая словесная «карта», помогающая перемещаться в пространстве ноосферы в настоящем, прошлом и будущем. Подобные ориентиры всегда аккумулировались, с одной стороны, в священных писаниях, с другой – в фольклорных текстах, смысловая нагрузка которых в прошлом значительно отличалась от нынешней. Сказанное трудно оспорить – достаточно чуть более внимательней взглянуть на знакомые с детства сказочные сюжеты. Львиная доля их (речь в данном случае идет о волшебных сказках) связана с путешествием в «другие миры», имеющие разную кодировку: это может быть и горизонтальный срез действительности (например, все то же «тридесятое царство»), но может быть также (что случается довольно-таки часто) вертикальный срез действительности (например, сакральное место, именуемое обобщенно «тот свет»).
Рис. 19. Встреча с волхвом. Иллюстрация к балладе Пушкина «Песнь о вещем Олеге»
«Тот свет» более чем четко прописан в русском фольклоре. Это выражается хотя бы в том, что речь идет о «свете», а не о «тьме», не о «мраке» и даже не о «сумраке». Никто из русских людей и никогда не говорил «та тьма». Темное царство тоже существовало, но не имело ничего общего с «тем светом». Вот, к примеру, как последний представлялся в народной сказке «Иван-царевич в Подземном царстве», записанной Н.Е. Ончуковым в начале ХХ века в Архангельской губернии (текст приводится с сохранением всех особенностей северного говора):
«…Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть – тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол, стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали…».
В дальнейшем под воздействием христианства мифологема «тот свет» слилась с понятием рая, царством ослепительного света и неисчерпаемого блаженства. Отзвуки былых арийских и доиндоевропейских воззрений русского человека сохранились и в мистических стихах сектантов старообрядцев. Достаточно вчитаться в некоторые из сохранившихся в церковных архивах песнопений, дабы убедиться, что в их основе лежат не христианские образы, а древнее миропредставление, характерное для индоиранских огнепоклонников и славянских волхвов. Вот образец подобного духовного стиха из дореволюционного архива Соловецкого монастыря, где под спудом и за семью печатями хранились образцы крамольных сочинений представителей неканонических верований:
У нас было на сырой земле,
Претворилися такие чудеса,
Растворилися седьмые небеса,
Сокатилися златые колеса,
Золотые, еще огненные.
Уж на той колеснице огненной
Над пророками пророк сударь гремит,
Наш батюшка покатывает.
Утверждает он святой Божий закон.
Под ним белый храбрый конь.
Хорошо его конь убран,
Золотыми подковами подкован,
Уж и этот конь не прост,
У добра коня жемчужный хвост,
А гривушка позолоченная,
Крупным жемчугом унизанная;
Во очах его камень-маргарит,
Изо уст его огонь-пламень горит…
Видение светоносного мира («того света» по народной терминологии) – не просто реминисценции былого миропонимания. Такое видение доступно посвященным и просветленным людям во всякие времена. Поэтому описание Царства Света (безотносительно к тому, как оно конкретно поименовано) мы находим и в древних источниках, и у авторов более близкой к нам исторической эпохи. Подобную картину Царства Света, совпадающего и с уже упоминавшимися выше описаниями Золотого века, когда жили бессмертные и счастливые люди, дает средневековый манихейский текст, опирающийся на древнеиранские и иные источники:
…Там места нет ни злобе и ни козням;
Рождение и смерть, разрушаемое и преходящее —
Всего этого лишено Царство Света.<…>
Драгоценная почва его, состоящая из бриллиантов,
безгранично прекрасна,
Она отливает бесконечными чудесными красками,
всех освещающими,
Здесь живут, наслаждаясь и не зная помех, святые,
Избавленные навеки от тленности и увядания,
от скорби и бедствия.
Здесь все храмы и обители, палаты и пагоды
Сооружены и украшены драгоценными камнями чистой воды;
Здесь питье и еда. Все блюда и яства подобны сладкой росе,
И земля изобилует плодами. Не зная голода.
Из сотен потоков, рек, озер и вечно бьющих ключей
Струится живая вода (амброзия), глубокая и чистая,
ароматная и удивительная,
И в ней нельзя ни утонуть, ни захлебнуться;
Нет здесь и наводнения, несущего беду и разорение.
Здесь – драгоценные деревья, растущие в один ряд,
Их драгоценные плоды всегда в соку, не вянут и не гниют,
Все они одинаковой величины и лишены червоточины,
Свежи, сочны, обильны, и поистине, вечно существуют.
Драгоценная Страна Света беспредельна,
Искать ее край и берег бесполезно;
Поистине, она свободна от малейшего угнетения,
в ней нет нужды и убытка,
Здесь каждый движется, как хочет, живет по своей
вольной воле.
(Перевод И.С. Брагинского)
Вам ничего это не напоминает? Ну конечно – «Аленький цветочек». Сказка обычно включается в число литературных и считается обработанной Сергеем Тимофеевичем Аксаковым, но в ней 99 процентов фольклорного материала, и слышал ее русский писатель в далеком детстве от неграмотной ключницы Пелагеи (параллели же с британской сказкой «Красавица и чудовище» объясняются общим индоевропейским источником их происхождения). Кто не переживал в детстве вместе с русским купцом его впечатления от волшебного Царства Света (рис. 20):
«Идет он день от утра до вечера, не слышит он реву звериного, ни шипения змеиного, ни крику совиного, ни голоса птичьего: ровно около него всё повымерло. Вот пришла и темная ночь; кругом его хоть глаз выколи, а у него под ногами светлёхонько. Вот идёт он, почитай, до полуночи, и стал видеть впереди будто зарево, и подумал он: “Видно, лес горит,
