Александр Николюкин - Литературоведческий журнал № 31
4
Руссо. Исповедь. Часть 1. Книга 4. Цит. изд. С. 144.
5
Руссо. Часть 1. Книга 1. Цит. изд. С. 7.
6
Работ, посвященных этому типу читателя, гораздо меньше, чем «реальному». Собственно, можно с уверенностью утверждать, что эта проблематика оказалась в центре внимания исследователей после доклада на коллоквиуме и публикации весьма короткой, но концептуальной статьи Ж. Вуазена: Voisine J. Le dialogue avec le lecteur dans les Confessions // Jean-Jacques Rousseau et son œuvre. – Paris, 1964. Вуазен, анализируя фразы, которыми Руссо явно или же имплицитно обращается к своему читателю, говорит о «попытке диалога» с ним, а также оказывается своего рода жертвой моды – общеизвестно, что диалог (особенно часто использованный и фактически инициированный Д. Дидро) был одной из центральных нарративных матриц в литературе XVIII столетия. В то же время, согласно Вуазену, Руссо в значительной степени выбивается из дидеротовской традиции, где диалог, собственно, представлял собой в значительной степени монолог, в котором для говорящего аффекты слушателя не имели никакой ценности. Руссо же претендует на то, что окончательные смыслы должны быть сформулированы читателем. В работе американского историка литературы Роберта Эльриха (Ellrich R.J. Rousseau and his reader; the rhetorical situation of the major works. Chaple Hill, 1969) предпринята попытка проследить эволюцию взаимоотношений Руссо со своим читателем по мере развития всего творчества; в связи с чем он не рассматривал додескалии Руссо как реплики диалога с читателем, но воспринимал как реальное отражение полемики с публикой, в связи с чем пришел к заключению, что Руссо стремится выстроить в своей автобиографии максимально неконфликтные взаимоотношения с читателем. Самого же читателя Эльрих называет «автоматом» и не приписывает ему каких-либо активных функции в руссоистском автобиографическом дискурсе. Эту идею Ульриха, в сущности, было бы легко опровергнуть хотя бы приведенным выше пассажем из 4-й книги «Исповеди», где напрямую говорится об активности читателя при «потреблении» руссоистского текста. Однако не будем торопиться и вернемся к этой идее еще раз позже. Еще одна важная работа – исследование Кэтрин Бодри (Beaudry C.A. The role of Reader in Rousseau’s Confessions, New York, 1991), методологически восходящее с постмодернистской литературоведческой традиции, тесно связанной с лингвистикой. Анализируя руссоистские обращения к читателю, Бодри показывает, как читатель оказывается, что называется, «зоной порождения смысла», а сам текст Руссо – поистине «новационным», так как Руссо, по ее мнению, конструирует несколько (в потенциале – бесконечное множество) разных читателей, и в этой связи семантика его текста оказывается поистине неисчерпаемой. Особенную ценность для нас представляет работа японской исследовательницы Атсуко Одейши (Odeishi A. Le lecteur dans les Confessions de Jean-Jacques Rousseau. Lausanne, 2002), которая усматривает два уровня «воображаемого диалога» в «Исповеди»: с одной стороны, между Руссо и созданным им в своем тексте читателем и, с другой стороны, между «реальным читателем» и Руссо, возникающим в тексте.
7
Об исключении, едва ли не единственном, упоминает Ж. Вуазен. Он приводит фразу из «Письма о романе» Ф. Шлегеля, относящуюся к 1800 г.: «На мой взгляд, “Исповедь” Руссо – исключительно примечательный роман».
8
У истоков такого сопоставления, очевидно, стоял Бернар Бувье, который показал параллелизм сцен руссоистской «Исповеди» и лесажева «Жиль Блаза». См.: Bouvier B. Les Confessions de Jean-Jacques Rousseau et l’artiste littéraire au 19e siècle // Bibliothèque universitaire et revue suisse. 1912. T. 66. P. 449–477. Андре Мальро безапелляционно заметил в предисловии к текстам Руссо: «Исповедь Руссо – лучший из плутовских романов. В нем присутствуют все элементы: подросток, предоставленный самому себе, большое разнообразие ситуаций, характеров и мест, любовных похождений и путешествий… Было из чего создать сентиментального Жиль Блаза, и Руссо не упустил такого случая» // Rousseau, Confessions, Paris, 1949. Среди поздних работ отметим исследование Люси Пикар из университета Нанси: Picard L. Le picaresque dans les six premiers livres des Confessions de Rousseau // Le génie de la forme. Mélanges de langue et littérature offerts à Jean Mourot. – Nancy, 1982. – P. 319–329. Пикар тонко замечает: «Руссо в долгу перед пикарескным романом, будь то испанским или французским, который он в свою очередь трансформирует, обогащает и обновляет, продуцируя пикаро-поэта и интерриоризированную пикареску». (Op. cit. – P. 327).
9
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 29.
10
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 30.
11
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 35.
12
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 20.
13
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 51.
14
Kelly Ch. Rousseau’s exemplary life. The Confessions as Political Philosophy. – New York, 1987.
15
Заметим, что схожие мысли высказывал и французский философ Алексис Филоненко, который напрямую указал на взаимосвязь «Исповеди» и «Эмиля», которые стали выражением взглядов «позднего» Руссо на воспитание. Филоненко удачно определяет функцию «Исповеди» – «терапевтическая». См.: Philonenko A. Essai sur la signification des Confessions de J. – J. Rousseau // Revue de Métaphysique et de Morale. N. 1. – Paris, 1974. В развитие этих идей см.: Philonenko A. Jean-Jacques Rousseau et la pensée du malheur. – Paris, 1984.
16
См.: Starobinski J. Rousseau et l’éloquence // Rousseau after two hundred years. Proceeding of the Cambridge Bicentennial Colloquium. – Cambridge, London, New York, Melbourn, Sydney, 1982. – P. 185. Кроме этой статьи внимания заслуживают также некоторые выводы из уже упоминавшейся выше монографии Р. Эльриха. Старобинский и Эльрих демонстрируют, кроме прочего, наличие риторических фигур, связок и прочих ораторских приемов в текстах Руссо.
17
Starobinski J. Op. cit. – P. 186. Старобинский замечает, что современниками Руссо обыкновенно оценивался либо как vir bonus dicendi peritus цицероновской традиции, либо как болтливый и аморальный софист. В любом случае его риторические способности не ставились под сомнение.
18
Атсуко Одейши рассматривает «Исповедь» Руссо как развернутую «практическую» иллюстрацию к «Эмилю», текст которого является ключом к пониманию руссоистской автобиографии. Жизнь Эмиля подразделяется на пять этапов: детство (до 2 лет, 1 часть), «период чистоты» (с 2 до 12 лет, 2 часть), «период возмужания» (с 12 до 15 лет, 3 часть), «период разума и страстей» (15–20 лет, 4 книга) и «период мудрости и брака» (20–25 лет, 5 книга). Этим этапам соответствует и жизнь Руссо: три первых возраста являются предметом анализа в 1-й книге «Исповеди» (до 16-летия), книги 2–4 посвящены периоду «разума и страстей» (16–21 год), книги 5–6, в свою очередь, – периоду «мудрости и брака» (21–30 лет). Последние книги (7–12), повествующие о второй половине жизни Руссо, которые, возможно, являются иллюстрацией к ненаписанной части «Эмиля»: согласно первоначальному замыслу, в ней должна была идти речь о том, что Эмиль и София переезжают в Париж, который их развращает. Период деградации в «Исповеди» описан в книгах 7–8, а последние книги (9–12) посвящены постепенному восхождению к счастью. См. подробнее: Odeishi A. Op. cit. – P. 47–48.
19
Руссо Ж. – Ж. Эмиль, или О воспитании // Руссо Ж. – Ж. Педагогические сочинения. Т. 1. – М., 1981. – С. 261–263.
20
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 5.
21
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 38.
22
Руссо. Книга 6. С. 192.
23
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 21.
24
Руссо. Книга 1. Цит. изд. С. 32.
25
Руссо. Книга 8. Цит. изд. С. 309.
26
Руссо. Книга 9. С. 358.
27
Аристотель, Риторика, 1, 2. (1356а). Цитируется в переводе Н. Платоновой по кн.: Античные риторики. – М., 1978.
28
См.: Квинтилиан. Обучение оратора. 6, 2, 9.
1
В выходных данных МС указан 1768 г., однако тираж начал распространяться с 26 ноября 1767 г. В словарь включены (в переработанном виде) многие статьи, написанные Руссо для «Энциклопедии» Дидро и Д’Аламбера в 1749 г. Об истории создания словаря см. в предисловии к критическому изданию текста: Le «Dictionnaire de musique» de Jean-Jacques Rousseau: une édition critique / ed. Cl. Dauphin. – Bern: Peter Lang, 2008.
2
О поэтологии Августина см.: Махов А.Е. Трактат Августина «О музыке» как факт истории поэтики // Школа теоретической поэтики: Сб. науч. трудов к 70-летию Н.Д. Тамарченко / Ред. – сост. В.И. Тюпа, О.В. Федунина. – М.: Изд-во Кулагиной – Intrada, 2010. – C. 239–248.
3
Здесь и далее МС цитируется по электронной публикации, осуществленной «Центром истории музыкальной теории и литературы» («Center for the History of Music Theory and Literature») университета Индианы (http://www.chmtl. indiana.edu). Публикацию подготовил Дэвид Шнейдер (Schneider) на основе издания: Oeuvres complètes de J.J. Rousseau… in 26 vols. – Paris: P. Dupont, 1824. Учтено также вышеуказанное критическое издание. Рус. перевод фрагментов в кн.: Музыкальная эстетика Западной Европы XVII–XVIII вв. – М.: Музыка, 1971. – С. 433–443.
