В Поздняков - Случай на улице Капуцинов. Рассказы

— Это скоро пройдет, — сказала Мод. — Это сердечный припадок, нужно положить лед на сердце и скоро все пройдет.

Пришел слуга, дряхлый мафусаил с тазом льда. Я расстегнул крахмальную манишку больного и Мод положила на грудь завернутый в полотенце лед.

Сандерс пришел в себя, тяжело вздохнул и беспомощно улыбнулся.

— Простите, дорогие, — сказал он, — что я угостил вас этим припадком. Все это чрезвычайно глупо и мне просто стыдно. И не думайте уходить! — продолжал он, смотря на наши переминающиеся с ноги на ногу фигуры, — сейчас Мод вам сыграет, я немного полежу и без ужина вас не отпущу ни в коем случае.

— Вряд ли тебе наше присутствие после такого припадка будет приятно, дружище, — сказал я. — Уже поздно, четверть одиннадцатого, и нам пора к своим пенатам.

Сандерс запротестовал, а вместе с ним и Мод.

Мы оставили больного в кабинете, потушили свет и прошли в холл. Дверь кабинета Мод закрыла, предварительно опустив тяжелую портьеру.

— Пускай он немного подремлет, — вы увидите, через полчаса он будет совершенно здоров.

Я не люблю концертов. Эти бесконечные ряды нарочито разряженных людей, холодные стены зала, напряженно-развязные, за редким исключением, исполнители не могут вызвать во мне того настроения, какое дает обстановка гостиной, уютные кресла, мягкий свет лампы. А Мод сыграла песню Сольвейг Грига, самую любимую мною вещь, так, что во мне до сих пор живо то огромное впечатление, которое она оставила во всех нас. Даже сонный Лаке внешне как-то облагородился. Брахистохрона сидел и, склонив голову набок, млел от удовольствия. А Чиллепсу я простил и его грязные руки и сомнительное белье, — после Мод он неподражаемо сыграл ноктюрн Шопена, блестяще, с исключительным мастерством. Затем пела Мод приятным небольшим сопрано, снова играл Чиллепс, и мы сидели в ощущении того глубокого душевного, если можно так выразиться, уюта, который создает хорошая музыка.

Во время исполнения Чиллепсом одной из вещей Мод встала и прошла в столовую.

— Пойду — посмотрю на мужа, — шепнула она мне на ходу.

Чиллепс закончил свою вещь, и дверь кабинета распахнулась. Портьера отодвинулась и показался Сандерс. Он тяжело дышал и был очень бледен.

— Простите, дорогие мои, — сказал он, прикладывая руку к сердцу. — Я сегодня что-то совсем расклеился и не смогу выйти к ужину. Сейчас Мод вознаградит вас за ваше долготерпение ужином, а я уж лягу. Ей-богу, совсем плохо, даже стоять не могу…

— Ну, ложись скорей, дорогой! — сказала стоявшая сзади Сандерса Мод.

Сандерс смущенно улыбнулся, кивнул головой и задернул портьеру. Через некоторое время из столовой, видимо, сообщающейся через спальню с кабинетом, вошла Мод, сильно расстроенная.

— Такого сильного припадка уже давно не было, — растерянно улыбаясь, сказала она. — Это меня очень беспокоит. Доктор недавно наговорил ужасов об его сердце.

В столовой загремели ножами и так же гулко часы пробили башенный удар; я взглянул на свой брегет — было половина двенадцатого.

— Я вас совсем заморила голодом. Ужинать, ужинать! — сгоняя с лица волнение, оживилась Мод.

И, взяв себя в руки, угостила нас великолепным ужином. Правда, его великолепие полностью ощутил только Лаке да разве Чиллепс. Оба они отдали дань и замечательному лангусту, и рябчикам, и всему тому, что придумала фантазия Мод. Брахистохрона ел мало, видимо, удрученный всем происшедшим. Нехорошо было на душе и у меня.

В молчании закончился ужин.

А после него, извинившись перед хозяйкой, мы сейчас же встали.

— Простите уж нас с Сандерсом, — сказала Мод, крепко пожимая мне руку на прощание и виновато улыбаясь.

— Я завтра утром позвоню — узнать об его здоровье, — сказал я, отвечая на пожатие.

— Свидетель, а вы знаете, чем рискуете, давая ложные показания? — говорил мне на другой день полицейский комиссар, смотря на меня через стол подслеповатыми глазами.

— Я не мальчик, г-н комиссар, и знаю, что говорю, — отвечал я, — а кроме того, не страдаю галлюцинациями.

— Садитесь! Гражданин Гро, где были вы между девятью и двенадцатью часами вечера вчера, 28-го июня?..

— У моего прежнего ученика по политехникуму, доктора механики Эллиота Сандерса.

— Вам знакома эта трость?

— Да…

— Кому она принадлежит?

— Сандерсу. На ней инициалы «Э. С». Она из баккаута, я ее хорошо знаю. Сандерс купил ее с месяц тому назад.

— Этот бумажник?

— Его, Сандерса.

— Садитесь! Гражданин Чиллепс, вы тоже были вместе с Глиссом и Гро у Сандерса?

— Да.

— Вы целиком подтверждаете показания гражданина Глисса о припадке Сандерса во всех подробностях?

— Да.

— Хорошо, садитесь! Служитель, введите арестованного.

И перед нашими изумленными глазами предстал Сандерс… Он был, как и вчера во время припадка, страшно бледен. Он кивнул нам головой и мы прочли в его взоре выражение безысходной тоски.

— Д-р Эллиот Сандерс, — спросил комиссар, — чем вы объясните, что вчера, около двенадцати часов ночи, полицейский служитель подобрал на Улице капуцинов вот этот бумажник и эту трость, ведь они ваши, не правда ли?

— Не знаю… — глухо ответил Сандерс. — Они действительно мои… и я попрошу у вас разрешения сесть. Я совсем болен, у меня вчера был припадок и я не оправился от него.

— Хорошо, садитесь. Дальше… Чем вы объясните, что рядом с этим бумажником и палкой лежал труп только что убитого человека? Убитого вами, гражданин Сандерс!

Вот тут-то и вступило в свои права то изумление, о котором мне напомнил Джульфо и его фокусы. И, как это принято говорить в рассказах, разразись над нашими головами гром с сокрушительной молнией, это изумило бы нас несравненно менее, чем слова, сказанные комиссаром.

Помню, мы все вскочили, стали кричать, замахали руками… Особенно неистовствовал Чиллепс, — он подбежал к комиссару и, стуча кулаком по столу, весь красный от натуги кричал тому в физиономию, выпучив глаза:

— Ложь, ложь, ложь!! Сандерс все время был дома, дома!!!

— Не мучьте больного человека, — кричал я, — вы не имеете права издеваться! Это произвол, мы будем жаловаться.

Когда все немного успокоилось, комиссар крикнул в дверь:

— Брудис!

Вошел полицейский так быстро, непосредственно за зовом, что не было никакого сомнения в том, что он стоял у двери и прислушивался ко всему, происходящему в комнате. Он смущенно подошел к столу комиссара и остановился, вытянув руки по швам.

— Я ничего не понимаю, Брудис, — сказал комиссар, — эти граждане в один голос утверждают, что гражданин Сандерс провел время с девяти до двенадцати часов у себя дома и никуда не отлучался… Одним словом, вы настаиваете на том, что вчера на улице Капуцинов, т. е. в стороне города, противоположной Овальной площади, где живет д-р Сандерс, около двенадцати часов ночи вы видели его, Сандерса, склоненного над убитым человеком и убежавшего при вашем приближении?

Брудис пожал плечами.

— Было темно, г-н комиссар… Вы ведь знаете, Улица капуцинов очень слабо освещена… Я мог и ошибиться… Одно могу сказать, что убийца был такого же роста, как и д-р Сандерс.

И, помолчав, добавил:

— Тут даже дело не во мне и не в моей возможной ошибке… Ведь бумажник и трость все-таки принадлежат д-ру Сандерсу, а также и визитная карточка, которая была в бумажнике…

— Значит, вы не настаиваете, Брудис, что человек, убивший неизвестного ударом палки по виску, был именно д-р Сандерс?

— Не знаю, г-н комиссар, не знаю… Повторяю, я мог и ошибиться… но бумажник…

Тут Сандерс встал.

— Одну минуту внимания, — твердым голосом сказал Сандерс, — я клянусь, клянусь своим честным именем, своими друзьями, которые сидят тут, что бумажник и трость были украдены у меня три дня тому назад…

* * *

«Так вот для чего меня вызвали сегодня утром в полицейский участок, — думал я, возвращаясь к себе домой. — Какое счастье, что в этот вечер собралось у Сандерса несколько человек, которые могли засвидетельствовать его непричастность к убийству!..»

На уроки я опоздал. До обеда оставалось два часа и, войдя в свою комнату, я решил предупредить Мод по телефону, что Сандерс освобожден и сейчас возвратится домой, а заодно и попросить разрешения приехать: в таких случаях семьи, перенесшие потрясения, требуют уединения или друзей.

На мой звонок подошла сама Мод.

— Глисс, — узнала она меня по голосу, — расскажите, в чем дело? Сейчас звонил Эллиот и сказал, что возвращается домой… Я ничего не понимаю с момента ареста…

И она рассказала мне, как сегодня ночью, между двумя и тремя часами, в квартиру вломились полицейские и, арестовав Сандерса, ничего не объясняя, увезли его с собой.

Я в свою очередь передал ей обо всем происшедшем в участке.