Лоренцо Ликальци - Я - нет
Они записали диск, который очень хорошо продался, в смысле, хорошо для блюза, жанра не слишком коммерческого. Все сделала Лаура. Она попросила у меня демокассету и дала прослушать своему приятелю, владевшему небольшой, но очень активной на музыкальном рынке звукозаписывающей фирмой и понимающему толк в хорошей музыке. Она сделала это, не говоря ни слова Франческо, не сомневаясь, что он бы возражал.
Ребятам из звукозаписывающей фирмы демка понравилась. А когда они услышали группу вживую, им понравилось еще больше. И таким образом был записан первый диск. Приятель Лауры сказал, что у них такой же звук, как у Джоне Кэмпбелла, знаменитого британского блюзмена, который пишет, точнее, писал, поскольку умер совсем молодым, трагическую, глубокую музыку. И добавил, что у группы есть свой голос, от которого берет озноб. Он не мог бы сделать Франческо большего комплимента! Кэмпбелл был его идолом (он носил его фотографию в бумажнике как святыню!), и Франческо знал наизусть все его вещи.
Они записали также видеокассету, на которой они «играли» с гигантами блюза, от Элмора Джеймса до Б.Б.Кинга от Джона Ли Хукера (еще одного идола Франческо) Мадди Уотерса, и многими другими. Естественно, все было смонтировано на компьютере, но получилось очень здорово, казалось, что они на самом деле играют вместе. Там был большой кусок дуэта Франческо с Кэмпбеллом. Франческо сделал из этого постер и, надо же, тоже повесил его на стену, и теперь он часто подолгу останавливался перед ним.
Теперь они подумывают выйти на американский рынок. Ребята из звукозаписывающей студии убедили их попробовать пробиться на него — дескать, у них есть для этого все основания. Правда, для этого им придется некоторое время выдавать себя за американцев (!).
Поживем — увидим.
Лаура и Флавио развелись. Ни у него, ни у нее не было желания вернуться к прежнему. Сначала Лаура металась словно раненый зверь, потом, когда ее ярость угасла, наступил кризис. Он вышел за рамки измены, супружеских отношений с Флавио, людских сплетен и пересудов. Глубокий кризис захватил ее личность целиком, сокрушил ее ценности, ее уверенную позицию в жизни. Этот кризис назывался депрессией.
Это продолжалось почти год, но мало-помалу ей удалось выкарабкаться из депрессии. Нельзя сказать, что она стала новой. Она продолжала оставаться прежней Лаурой. Если она и изменилась, то лишь чуть-чуть. Хотя Франческо говорит, что переживания пошли ей на пользу.
Год назад она сошлась с одним мужчиной, врачом-гомеопатом, к которому пришла на прием, чтобы узнать, можно ли полностью избавиться от приема успокаивающих средств. Он молод, ему нет и тридцати, но производит впечатление крепко стоящего на ногах человека и очень влюблен в нее, даже если она… Но… не знаю.
В тот вечер Лаура рассказала мне всю правду. За исключением одного. Она все еще любит Франческо, несмотря на утверждение, что больше его не любит. В этом она соврала, но соврала прежде всего себе самой. Она убедила себя, что не любит. На самом деле она никогда не прекращала его любить.
Я часто спрашивала себя, почему она с таким упорством прямо-таки толкала меня в его объятия. Сперва я полагала, что это безумное стремление продиктовано желанием убить любовь, которую она к нему испытывала. Позже я поняла: она предпочитает видеть его счастливым со мной, чем несчастливым в одиночестве. Может, она поступала не самым рациональным образом и уж точно не из альтруизма. Это был осознанный компромисс, своего рода природный инстинкт, который позволял ей жить, смягчая ее страдания.
Я вижу это как бы издалека. В конце концов, она права и здесь: прошлогодний снег. Лаура бережет его.
Я не испытываю ревности к ней. Я не смогла бы быть такой.
Ничего не изменилось между Лаурой и Франческо, они лишь реже видятся. А когда видятся — по-прежнему искры летят.
Флавио так и не открыл Лауре, что изменял ей со мной. Он промолчал по многим причинам. Но главная — чтобы не вставлять ее страдать еще больше. Лаура до сих пор убеждена, что он наставлял ей рога с Де Бернардис. Она не захотела копаться глубже во всем этом. Меня, разумеется, это устраивает. Де Бернардис была уволена. Бедняжка, оно так и не узнала, что послужило поводом. Лаура потребовала ее головы и добилась своего.
Флавио связался с Кармелой Савойардо, которая может сейчас ничем не заниматься, кроме как тратить деньги Флавио.
Недавно я встретила их. Она сделала вид, что не знакома со мной. Я тоже. Так что Флавио был вынужден представить ее мне:
— Знакомься, это Фанни Савойя.
У меня на языке вертелся вопрос: эта-то откуда нарисовалась? Но я сдержалась и спросила то, что наверняка спросил бы Франческо, будь он рядом:
— Из тех самых савойских Савойя[28]?
— Очень-очень далекое родство, — не моргнув глазом ответила Кармела.
Флавио работает как ненормальный, и это объяснимо, с учетом того, во что ему обошелся развод. Он был прав: Лаура «раздела его до нитки». Его усердие не прошло даром: за последние три года он впятеро увеличил оборот предприятия. В результате и для него все, что случилось, пошло на пользу.
Недавно я получила заманчивое предложение от «Джорнале»: поехать специальным корреспондентом в Нью-Йорк. Когда я сообщила об этом Франческо, он сказал:
— Если ты поедешь, я поеду тоже, какая разница, где жить, лишь бы вместе. Играть я смогу и в Нью-Йорке, там даже лучше. Так что выбор за тобой.
Пока что я ничем не занята, поскольку три месяца как беременна.
Услышав об этом, Франческо спросил:
— Как то есть беременна?
— Так. Как это бывает. Беременна.
— То есть совсем беременна?
— Совсем-совсем беременна.
— Ни хрена ж себе! — заключил он и три дня больше об этом не заговаривал.
А через три дня словно воскрес. Стал заботлив до крайности, внимателен к тому, что я ем, что пью, какую музыку слушаю. Когда мне было плохо, ему тоже было плохо, еще хуже, чем мне. Когда меня тошнило, его тоже тошнило. Он тоже ощущал себя надутым и даже, как и я, немного потолстел!
Он перелопатил гору книг о беременности, якобы приобретенных для меня. Он подписал меня на журнал «Женщина и мать», но и сам его читает. Мир может рухнуть, но он не позволит мне пропустить визит к гинекологу, на приеме у которого лучше бы ему не присутствовать, потому что следует шквал дурацких вопросов, особенно когда мне делают эхографию. Он рассчитывал увидеть эмбрион уже во время первого УЗИ.
— По-моему, это черное пятно и есть зародыш, ведь правда, доктор, это зародыш? — Он подмигивает мне и шепчет: — Черт возьми, какой он крошечный!
Гинеколог улыбается, уверенный, что Франческо пошутил. Что же до меня, я не знаю, шутил ли он. В последний раз он почти кричал в безудержном возбуждении:
— Смотри, смотри, Элиза! Это же ручки… это пальчики…! Это головка… это глаза… это нос… это рот!.. Все на месте! Все идеально!
Гинеколог, не зная, плакать ему или смеяться, спросил:
— Синьор Масса, вы шутите или серьезно?
— Шучу?! Почему я должен шутить?!
— Синьор Масса, но сейчас только третий месяц, и всего того, что вы тут перечислили, еще не может быть видно.
— Видно-видно! Я все это вижу!
Когда мы вышли, он на полном серьезе задал мне вопрос:
— Слушай, а может, нам сменить гинеколога? Этот ведь ничего не видит!
Если родится мальчик, он хочет назвать его Пупо.
Надеюсь, родится девочка.
XI Франческо
Вот уже почти три года мы живем в Нью-Йорке.
Лаура растет не по дням, а по часам. Она очень красивая девочка, говорит по-итальянски и по-английски. У нее такие же волосы, как у матери: светлые, блестящие, тонкие. Глаза мои. Мы приехали сюда, когда Лауре исполнился всего месяц, иначе Элиза могла бы потерять предложенную ей работу в Нью-Йорке — уже объявился другой кандидат на это место. Я хотел, чтобы девочка родилась в Америке! И можно было приехать еще раньше. Но Элиза предпочла обождать. Дело в том, что она безоглядно доверяла только своему гинекологу. Тому самому, которому абсолютно не доверял я.
Это Элиза пожелала назвать девочку Лаурой.
— В конце концов, это все заслуга Лауры, правда? Если бы не вышло по ее, и наша малышка не появилась бы на свет. Если бы не Лаура, у нас вообще никто не появился бы на свет.
— О'кей, — уступил я ей, — будь по-твоему.
Я сам был уверен, что это правильный выбор.
Если бы родился мальчик, я хотел бы назвать его Пупо. Первым именем. И Моррисон — вторым.
Пупо Моррисон Масса. Звучит классно для рок-звезды.
Я уже видел его на сцене с электрогитарой в руках рядом со мной. Даже нет, я видел его одного, еще более заводного, чем я, играющего тяжелый рок а-ля «Блэк Саббат»!
Когда Элиза сказала Лауре, что мы решили назвать девочку ее именем, это потрясло ее до глубины души. А когда Элиза добавила, восхитительно солгав, что это была моя идея, потрясение Лауры перешло в рыдание.
