Матвей Гречко - Русская история в легендах и мифах

После смерти Натальи Долгорукие перешли в решительное наступление: как до этого Меншиков пытался женить Петра на своей дочери, Иван Долгорукий решил женить тринадцатилетнего императора на своей шестнадцатилетней сестре Екатерине. Как и в первом случае, эта девушка тоже уже была помолвлена с другим – но кого волновали ее чувства?

«Катерина Долгорукая, не будучи совершенной красавицей, была очень хорошенькая девушка; росту выше среднего, стройная; большие голубые глаза ее смотрели томно. Сверх того, она не была лишена ни ума, ни образования. В эту-то княжну страстно влюбился Петр II. Государь часто ездил в имения своего любимца и там охотился, и в одно из этих путешествий Долгорукий дал завтрак государю в своей подмосковной деревне, пригласив туда и сестру свою. Он представил ее императору, который тут же решился жениться на ней», – таково было семейное предание Долгоруких. Каковы были истинные чувства мальчика-царя теперь уже сложно представить, но он действительно объявил о своем намерении вступить в брак в присутствии всего двора, а вскоре приказал уведомить и иностранных послов, чтобы они явились с поздравлением. В конце ноября во дворце Лефорта, где жил в то время император, состоялось обручение. Во время этой церемонии произошло следующее: все по очереди подходили и целовали руку царской невесты. Когда к ее руке подошел Милезимо – секретарь австрийского посольства, ее бывший жених, – Екатерина вспыхнула, вырвала руку у императора и подала ее своему брошенному возлюбленному. По рядам гостей прошел шепот, Петр нахмурился… И все продолжилось своим чередом. Австрийский посол приказал Милезимо удалиться, а через две недели он был отправлен подальше от России – в Австрию.

Екатерина Долгорукая. Неизвестный художник. 1729 г.

Спустя несколько дней после обручения произошел еще один инцидент: карета, в которой ехала невеста императора, была очень пышно украшена, сверху установили императорскую корону. Однако высоту ее не рассчитали, и когда невеста проезжала в ворота Лефортовского дворца, то корона зацепилась за перекладину, упала и разбилась на множество кусков. «Свадьбе не бывать!» – закричали в народе.

Впрочем, случай скоро забылся: конец 1729-го и начало 1730 года были рядом праздников и увеселений. Долгорукие воображали, что преодолели все препятствия, и располагали через несколько дней сыграть свадьбу императора, после чего нечего было им опасаться врагов и их козней. Но они обманулись в своих надеждах.

17 января император заболел: сначала подозревали простуду, потом открылась оспа.

В принципе, и в этом не было ничего трагичного: врачи восемнадцатого столетия признавали оспу очень скверной болезнью, но умели ее лечить. Больных держали в жарком тепле, потчуя укрепляющими снадобьями, чтобы добиться скорейшего высыпания оспенной сыпи. Считалось, что через гнойники инфекция выходит наружу. Потом на лицо и открытые части тела ставили компрессы из жирного молока или сливок: это помогало предохранить кожу от уродливых рубцов. Согласно энциклопедии Брокгауза и Ефрона, смертность от этой болезни была ниже смертности от кори или скарлатины. Оспа представляла серьезную опасность для младенцев, но в подростковом возрасте обычно давала минимум осложнений: цесаревна Елизавета перенесла ее даже без вреда для своей красоты. Однако организм юного царя был ослаблен беспорядочной жизнью, и это создавало дополнительную трудность.

Поначалу врачи справились: 15 января стали высыпать оспины (т. е. болезнь перешла во вторую, менее опасную стадию), жар спал, и всем казалось, что юноша пошел на поправку.

Но затем, как сообщают биографы, молодой государь встал с постели и открыл у себя окно, чтобы подышать морозным воздухом. В результате он вторично простыл, оспины скрылись, последовали осложнения, и 29 января по старому стилю ребенок-император умер.

Современному человеку непонятно, как врачи могли допустить, чтобы столь важный больной так нелепо загубил свою жизнь. Ответом служит то, что Петр был императором, самодержцем Всероссийским: лекарь не имел права приказать ему оставаться в постели. Врачи и сиделки могли лишь уговаривать его – но не более. А Петр был своеволен и не привык слушаться старших. То есть повторилась ситуация, бывшая годом раньше с его теткой, Анной Петровной.

Когда стало ясно, что состояние Петра критическое, Долгорукие испугались не на шутку. Пытаясь спасти свое положение, они составили от имени царя завещание, в котором он передавал престол своей невесте Екатерине. Один из экземпляров подписал Иван, подделав почерк Петра, но, посовещавшись, Долгорукие признали это недостаточным.

Тогда был составлен второй экземпляр, с которым Иван Долгорукий отправился к умирающему царю, чтобы подписать документ его рукой. А хоть бы и не удалось – то фавориту достаточно было остаться с умирающим мальчиком наедине, чтобы потом поведать людям сказочку о том, как больной на миг пришел в себя и в трогательных выражениях передал власть своей обожаемой невесте…

Но не вышло! Воспрепятствовал этому Андрей Иванович Остерман. Этот человек не мог не чувствовать своей ответственности за то, что провалил возложенную на него миссию воспитателя императора. Он не смог помочь бедному ребенку в его жизни, но не бросил его в смерти. Хотя Остерман и болел подагрой настолько сильно, что даже не мог ходить, он приказал внести себя в спальню больного мальчика и, сидя в кресле, оставался рядом с ним все последние дни, до самой его кончины. Как ни старался Иван – не смог он получить вожделенную подпись.

«Царствование Петра II продолжалось только 2 года и девять месяцев; несмотря на то что государь этот умер в очень молодых летах, весь народ много жалел о нем. Русские старого времени находили в нем государя по душе, оттого что он, выехав из Петербурга, перевел их в Москву. Вся Россия до сих пор считает его царствование самым счастливым временем из последних ста лет. Государство находилось в мире со всеми соседями; служить в войсках никого не принуждали, так что каждый мог спокойно наслаждаться своим добром и даже умножать его. За исключением некоторых вельмож, завистливо смотревших на могущество Долгоруких, вся нация была довольна; радость отражалась на всех лицах; государственная казна обогащалась, и Москва начала поправляться от разорения, причиненного ей пристрастием Петра I к Петербургу. Только армия да флот приходили в упадок и погибли бы, вероятно, вконец, если бы царствование это продолжалось в этом виде еще несколько лет».

Основной пик деятельности Андрея Ивановича Остермана приходится на послепетровское время, которое историки прозвали периодом дворцовых переворотов. Императоры, регенты сменяли друг друга, а Остерман оставался, обеспечивая стабильность российской политике. Без него не могли обходиться ни Меншиков, ни Долгорукие, ни Бирон. Погруженный в работу трудоголик, он казался им неопасным, нечестолюбивым, зато был очень полезен: ему можно было поручить всю черную работу, он был способен изучить любое дело и принять правильное решение. Иностранные послы знали: показной блеск мало значит, решающий голос принадлежит неряшливому толстому подагрику Остерману.

Действительно Остерман был скуп и очень неопрятен, но любил хорошо поесть (отчего страдал несварением и был очень толст) и проедал 3/4 годового дохода, доходившего до 20 000, а обедая в гостях, брал с собой свое вино и ставил за стулом своего слугу.

Русские историки восхищались этим человеком, а вот советские приклеили ярлык – «ловкий интриган». Именно так его и называли во всех учебниках.

Да, безусловно, как опытный царедворец Остерман был интриганом: «Признающий цель признает и средства» – было его любимой поговоркой. Все современники отмечали его хитрость, лживость, коварство и вечную готовность к притворству. В 1730 году английский посол Клавдий Рондо писал: «Ума и ловкости в нем, конечно, отрицать нельзя, но он чрезвычайно хитер, изворотлив, лжив и плутоват; ведет себя покорно, вкрадчиво, низко сгибается и кланяется, что русскими признается высшей вежливостью. В этом искусстве Остерман, впрочем, превосходит всех природных русских. Он любит пожить, эпикуреец, иногда у него прорывается некоторое великодушие, но благодарность ему знакома мало: он не только покинул своего благодетеля и покровителя Шафирова, но еще соединился с его врагами… Остерман по представлению князя Меншикова… возведен в вице-канцлеры. Меншикова же Остерман отблагодарил, подготовив его падение в прошлое царствование, что хорошо известно всему свету…»

Эту достаточно неприятную характеристику подкрепляли и другие свидетельства: француз Шетарди: «Граф Остерман слывет за самого хитрого и двуличного человека в целой России, вся его жизнь есть не что иное, как постоянная комедия»; испанец де Лирия: «он лжив и готов сделать все, чтобы достичь своей цели; не имеет религии, потому что три раза уже менял ее, и чрезвычайно коварен.»