Шалва Амонашвили - Здравствуйте, дети!
И дети уже не спешат. Может быть, раньше они спешили, им не терпелось ответить педагогу, какая сегодня погода и сколько могут стоить три тетради, но теперь уже эти стремительные лани уподобляются черепахам. Им надо сперва высвободить себя от туманности слов. А секунды улетели. Их никогда больше не вернуть, из них никогда больше не будет высвобождена педагогическая энергия.
Что такое балласт слов на уроках?
Это обучающе— и воспитывающеобразное пустословие, педагогическая ограниченность, ведущая к «заземлению» ума и прав ребенка, рожденного для полета. Это липкая паутина, связывающая крылья птиц. Это гаситель познавательного огонька, держатель цепной реакции радости учения. «Не хватает времени на уроке… Не успеваю!» — скажет иной педагог, не задумываясь над тем, сколько минут было поглощено на этом же уроке балластом слов!
Вот этому и научили меня мои мини-уроки. Хотя они служили не только этому.
Был у меня такой забавный случай в первые дни сентября. Шли последние десять минут урока грузинского языка. Урок этот был третьим. Мы занимались анализом слова. Я «кидал» детям звуки, они «ловили», и вдруг замечаю, что Вова лежит на парте с закрытыми глазами, не «ловит» звуков.
— Он заснул! — сказала Тамрико, указывая пальцем на Вову.
Дети рассмеялись.
Я подал детям знак не шуметь, на цыпочках подошел к Вове: мальчик беспечно спал. Всего несколько минут назад он был таким же активным, смеялся, радовался. И от радости можно устать, и тебе захочется задремать, заснуть. Что же мне надо было делать? Разбудить мальчика? Объяснить, что спать на уроке нельзя?
Дети, — сказал я шепотом, — надо беречь сон человека, потому что в это время он набирает силы! Давайте заниматься тихо, чтобы не разбудить Вову!
Я начал «кидать» им звуки, понизив голос.
А дети?
Они вдруг стали такими заботливыми, нежными. И после каждого ответа они поглядывали на Вову: не разбудили ли его? На перемене они вышли в коридор на цыпочках, с укором глядели на всякого, кто с шумом отодвигал стул и начинал громко разговаривать.
Иногда, видя, что дети устали, а некоторые начинают зевать, лениво потягиваться, я предлагал им опустить головы на парты, устроиться поудобнее, закрыть глаза и послушать сказку. А сказку, забавную и умную, о малъчике-с-пальчик я рассказывал убаюкивающе, шепотом, наступала полная тишина, и я чувствовал, как дети, дремля, вбирали в себя каждое слово. Я заметил: после такого пятиминутного отдыха дети быстро восстанавливали силы, и мы с прежним весельем и интересом продолжали урок.
О чем мне говорит этот опыт? Может быть, о том, что шестилеткам нелегко привыкнуть к школьной жизни. Их интеллект готов вобрать в себя знания, понятия, но физические силы, развертывающиеся в сидячих условиях деятельности, быстро расходуются, и необходимы особые меры для их восстановления. Мини-уроки, разнообразные классные и школьные перемены возникли в моей практике как способы, предотвращающие усталость детей.
Думаю, что скоро мини-уроки нам не будут нужны: дав детям возможность привыкнуть к учебной работе и научив меня ценить время на уроке, они отслужат свое.
Пробудить совесть
На десятиминутных школьных переменах я всегда занят. Занят тем, что записываю на доске в классе задания для следующего урока, или вместе с дежурными раскладываю по партам учебные материалы, или же «помогаю» детям поухаживать за нашим аквариумом, цветами на подоконниках.
Но есть еще более важная забота, содержание которой нельзя заранее предвидеть. Забота о том, чтобы сразу стать судьей для детей, разрешать возникшие конфликты, общаться с ними и, вообще, регулировать отношения.
Чувствую, сейчас в коридоре происходит что-то неладное: кто-то плачет.
— Узнайте, в чем дело! — говорю детям, обступившим меня.
Через минуту вокруг меня собирается большая группа детей и они наперебой объясняют:
— Элла и Русико…
— Русико и Элла…
— Она дала брошку…
— А яблоко съела…
— Брошку не хочет вернуть…
— Русико боится маму… Она же не знает…
— Не надо было им обмениваться…
— У Эллы не осталось яблока…
Оказывается, у Русико была брошка, которую она взяла из дома, а у Эллы — яблоко. И они договорились обменяться ими. Элла приколола брошку к платью, а Русико взяла яблоко. Но когда Русико съела его, то увидела, что у нее ничего не осталось — ни брошки, ни яблока.
— Отдай мою брошку! — сказала она Элле.
— Я же дала тебе яблоко!
— Яблоко я уже съела, а теперь верни мне мою брошку!
— Дай яблоко — и верну! — запротестовала Элла.
— Я уже съела яблоко… Верни мне мою брошку!
И девочки вцепились друг в друга.
Дети бурно обсуждают происшедшее. Мнения разные. Мое решение будет теперь окончательным. Как быть? Конечно, брошку надо вернуть. Может быть, просто отобрать ее у Эллы, а после уроков передать маме Русико? Нет, я сделаю по-другому…
Сажусь за парту. Дети умолкли. Русико смахивает слезы, Элла стоит, нахмурив брови. Я закрываю руками лицо и начинаю говорить — медленно и спокойно.
— Представьте, что я — Элла. Как бы я поступил на ее месте? Я бы подумал так: «Не надо было обменивать яблоко на брошку. Лучше было бы поделиться яблоком с Русико. Но раз так получилось, не заберу же я эту брошку себе, ведь она принадлежит маме Русико! Конечно, я верну Русико брошку и скажу, чтобы она отдала ее своей маме и больше такие вещи в школу не приносила…» А теперь представьте, что я — Русико. Когда Элла вернула бы мне мамину брошку, я сказал бы ей: «Большое спасибо, Элла! Извини, что так получилось. Брошку я отдам маме!..» Я верю, что обе девочки очень добрые и вежливые и, пока я открою лицо, они так и поступят и еще обменяются улыбками… Ну, как, открыть мне лицо?..
Детям нравится мое решение. Они советуют девочкам помириться:
— Давай… Быстро… Улыбнитесь… Пожмите друг другу руки… А ты извинись…
Открываю глаза и, как букет красочных цветков, вижу радостные улыбки детей…
Я едва успел написать на доске последнее задание, как услышал грохот в коридоре. В чем дело?
— Это он… Это он разбил горшочек с цветком! — кричат некоторые.
А «Отар» (В некоторых случаях вместо настоящего имени ребенка пользуюсь вымышленным, ставя его в кавычки) стоит испуганный, виноватый и оправдывается:
— Я не хотел… Он меня толкнул, и я наткнулся на цветок!..
— Я тебя вовсе не толкал!.. Ты сам!..
Да, бывают в школе такие случаи: кто-то разбил стекло, кто-то порвал книгу, кто-то задел кого-то. И если там двое-трое или больше ребятишек, они сразу сваливают вину на других и оправдывают себя. Я искренне верю, что во многих случаях дети действительно не знают, кого можно считать «виноватым». Только не себя — вот и все. И не нравится мне, когда взрослые со всей серьезностью и строгостью выпытывают у детей, кто же виноват, а затем, поверив одним и не доверяя другим, читают мораль провинившемуся, прибегают к наказаниям.
А если наказанный не виноват? Можно ли надеяться, что мораль, прочитанная ему за «проступок», или наказание все же сделают свое дело, предупредят ребенка, чтобы он в будущем больше не провинился?
Если бы это было так, в педагогике была бы найдена панацея от всех детских шалостей: наказали бы всех предварительно, за возможные будущие проступки, прочли бы им строгие нотации и этим раз и навсегда покончили бы со всеми недоразумениями.
Винить ребенка, который не считает себя виновным, — это педагогическое зло. Это не спасет его от будущих провинностей, зато вызовет в нем неприязнь к старшим и товарищам, которые не поверили ему. И я считаю, лучше не искать виновного, а в его присутствии и с его участием восстановить порядок, оценить происшедшее.
Может, кто-то возразит, что, не находя и не наказывая виновных, мы будем как бы поощрять их на дальнейшие проступки. Напротив, это будет толчком для пробуждения совести ребенка, зарождения у него чувства ответственности за все совершаемые дела и поступки.
Что же будет представлять собой детский коллектив, где много порицаний и наказаний? Лучше станет дисциплина, меньше будет нравоучений? Быстрее заговорит в детях совесть и появится ответственность? Нет, не думаю, чтобы это было так. Скорее всего можно предвидеть вот что: напуганные дети ведут себя прилично, однако находятся в конфликте со всеми, кого они боятся; они становятся более ожесточенными по отношению друг к другу; меньше среди них проявлений чувства сопереживания, чуткости и отзывчивости. Я говорю «меньше», имея в виду ту педагогическую среду, где в противовес императивному давлению на детей ведущей становится забота о пробуждении личности ребенка, о зарождении в нем сознательного «я», о воспитании в нем чувства снисхождения, доброты и отзывчивости. Разумеется, личность не исчерпывается этими качествами: она должна быть еще волевой, целеустремленной, с мотивационной основой. Я предпочитаю идти по этой педагогической тропинке. И так как мне здесь не все знакомо, потому что она, эта тропинка, еще не протоптана, то рискую допустить педагогические ошибки.
