Петр Акимов - Плата за страх
Клиент — директор завода, обстоятельный и вдумчивый, как многие, успевшие пройти комсомольскую выучку, — ее заботу о своих интересах оценил. Он поблагодарил, пообещав до завтра обдумать идею, и указал на ошибку в рекламном буклете ее страховой компании:
— Зачем, Надюша, ваши берут на себя лишнее? Вы гляньте, что они пишут: «Мы избавим вас от несчастий». Это ведь невозможно, и у читателя рождается естественное недоверие.
— Конечно. Вы правы, — охотно согласилась Кузнецова, закуривая длинную коричневую «More». Она сама считала, что их рекламный отдел думает больше о том, чтобы тексты нравились начальству, нежели о клиентах. — Они хотели сказать: от финансовых потерь при несчастье. От самих несчастий, разумеется, мы спасти не в силах.
Она говорила вполне искренне и даже не подозревала, насколько заблуждается на свой счет. Судьба решила ей это показать, и, едва Надежда положила трубку, телефон зазвонил.
— Наденька, — медоточиво, собираясь о чем-то просить, сказал Апээн, — наконец-то я тебя поймал! Ты почему на мои сообщения не реагируешь? Я уже, наверное, забил своими стонами твой пейджер. Кисонька, приедь ко мне, а? Очень нужна твоя помощь.
— Поимейте совесть, Апээн. Я только что из душа, — уперлась Надежда, уже понимая, что все равно сдастся.
Родственников, друзей, приятелей и знакомых у Кузнецовой в силу ее профессии и неуемной энергии гораздо больше, чем нужно для спокойной жизни. И Надежда вынуждена проявлять характер. Все, кто мог обратиться к ней за помощью, знали три ее правила: «А: денег в долг не даю! Б: пожаров не тушу (то есть: предупреждать надо заранее)! В: тебе надо, ты и приезжай!»
Но Апээн — это особый случай. Во-первых, она ему многим обязана. Это он помог ей найти и любимую профессию, и любимого мужчину. К тому же до сих пор всегда, если он обращался к ней за помощью, потом выяснялось, что ей самой это было нужно гораздо больше, чем ему. Во-вторых, Апээн — чародей.
То есть официально он — психолог, виртуозно владеющий психоанализом и гипнозом, уставший от безденежья и от того, что даже коллеги-медики упорно путали его с психиатром. Чего уж тут говорить о клиентуре? У психологов она скучная, прижимистая и нищая. Те, кто считают себя слишком нормальными, чтобы платить. Да еще тому, кто только разговоры разговаривает. И тогда Апээн сменил вывеску, назвался чародеем. А поскольку специалист он классный, это не только дало обильную практику (уж чародея-то с психиатром никто не спутает!), не только сделало гонорары больше. Звание чародея весьма и весьма эффективно воздействовало на пациентов. Постсоветскому менталитету проще поверить в непреложность чар, нежели в объективность законов психологии, в которых, что ни говори, а есть нечто «эдакое».
— Октябрь на дворе. Меня же мигом прохватит! — сопротивлялась Надежда.
— Но, милая, — сказал Апээн своим самым завораживающим голосом, — у меня твой клиент. Ему грозит смертельная опасность.
Это меняло дело. Клиент — это святое. И не только потому, что от них все ее благополучие. Кузнецова искренне полагала, что служить обратившимся к тебе людям — святой долг Судьбе. И пока она его выполняет, то и у нее все будет в порядке. Но Надежда также помнила, что Апээн при всех дарованиях все-таки мужик, а следовательно, способен на всякие штучки. Поэтому она уточнила:
— И как же зовут этого моего клиента?
— Ряжков. Павел Борисович.
Естественно, услышав имя, из-за которого у нее весь день наперекосяк, усидеть дома было невозможно. Но прежде чем ехать, Кузнецова попыталась найти пейджер.
Храня дома массу необходимых для работы бумаг и к тому же с детства отличаясь завидной педантичностью, Надежда все держала на своих местах. В частности, она ценила своего возлюбленного Олега и за то, что он, бывший диверсант-спецназовец, привыкший с осторожностью относиться к чужим или незнакомым вещам, весьма аккуратно вел себя в ее доме. Он никогда ничего не брал и тем более не перекладывал без спроса.
Место пейджера было в прихожей на специальной пустой жестяной шкатулочке. Та служила усилителем звука, и если приборчик сигналил, то благодаря ей его было слышно в любом уголке квартиры. А перед выходом из дому он самим своим видом напоминал о себе. И вот, когда она в который раз заглянула за шкатулочку, чтобы убедиться, что пейджер не завалился туда, ее вдруг озарило. Она вспомнила, что этим утром его брала, уходя на работу! Она положила черный матовый «коробок» в боковой карман своей замшевой куртки. А на работе, когда попыталась посмотреть сегодняшний курс доллара, пейджера в кармане уже не оказалось. Потом ее отвлекла скандалистка Ряжкова, и Надя решила, что забыла приборчик дома.
Так, интересно. Сразу успокоившись — всегда становится комфортнее, когда найдешь ответ на «щекочущий» вопрос, — Кузнецова спустилась во двор. Она обыскала «девятку» и, не найдя пейджера и в машине, поехала от родной «Южной» к апээновскому «Китай-городу». Когда, проехав по Чертановской, Надежда ждала очереди, чтобы свернуть на Балаклавский проспект и по нему добраться до Варшавского шоссе, ее «сверлила» новая задачка. Где она могла потерять пейджер?
По дороге на работу Надежда выходила из машины только однажды, возле круглосуточного магазина «24», который она только что миновала на Чертановской. Ей уже давно хотелось купить Олегу все аксессуары для бритья. Свои принести он стеснялся, поэтому если оставался ночевать у Надежды, то по утрам драл ее щеки ночной щетиной. Вот ей и пришлось самой решать эту проблему. Она забыла, как называется его пена для бритья, и долго исследовала полки, пытаясь найти нужную марку по запаху.
Когда Надежда обнаружила знакомый флакон, ее сильно толкнул мальчишка. Лет двенадцати, голова огурцом, глазки мелкие. Он держал обеими руками полный пакет и очень мило извинился. Она прощающе кивнула, не обратив внимания на одну странность. А вот сейчас, вспоминая, спохватилась. Одет мальчишка был слишком небрежно, чтобы делать покупки в дорогом магазине. Наверное, он толкнул, а его сообщник, которого она не заметила, в этот момент залез к ней в карман и стащил пейджер. Принял его за кошелек. Юные идиоты. Навар от этой кражи копеечный, риск громадный, а у нее теперь полдня уйдет на покупку нового пейджера.
Все себе объяснив, Кузнецова с облегчением свернула с улицы Забелина в проулок, где располагалась квартира, в которой Апээн сейчас принимал пациентов. Квартиру он снял интересную. Со двора она на первом этаже, что позволяет иметь собственный вход. А другая сторона выходит на откос, на высоте третьего этажа, что избавляет от заглядываний в окна.
Возле двустворчатых дверей Апээна стояли две машины. Одна — маленькая «Ока», светлая и чистенькая. Вторая — огромный грязный джип, изрядно припорошенный листвой. Давно стоит. Видимо, соседский, решила Кузнецова. Но «Ока» никак не вязалась с ее представлением о муже той скандалистки. Уже уехал? Ну, если она зря сюда тащилась, она тут устроит!
Апээн, лысый седобородый мужик далеко за пятьдесят, на вид ничуть не напоминал эстрадных гипнотизеров. Он не рявкал, не пронизывал взглядом, не отдавал приказов. Он — сочувствовал. И сочувствие его было столь очевидным и добрым, что при первом же взгляде в его то зеленые, то желтые, то серые глаза хотелось сначала высказаться до донышка усталой души, а потом задремать и уплыть в освобождающий от неприятностей сон.
Надежда вошла и тихо замерла у порога: пациентка, с которой Апээн почему-то беседовал не в кабинете, а в приемной, плавно погружалась во вторую стадию сеанса.
— Присядь и подожди минутку, — попросил Апээн, увидев Надежду, и опять повернулся к женщине слишком полной, чтобы быть счастливой. Она вся бугрилась под тесноватым платьем, но на блюдце с пирожным-эклером поглядывала, как кошка на сметану. Кузнецова тихонько присела на стул возле двери. Ее гнев сошел на нет из-за любопытства: в приемной явственно пахло оружейной смазкой и потом. Она хорошо знала эту смесь. Ее Олег работал частным охранником, и когда он приходил к ней прямо с дежурства, от его наплечной кобуры пахло так же: оружием и потом. Только запах любимого был, конечно, приятнее.
— Умные люди не боятся гипноза, — улыбчиво объяснял Апээн пампушке. — Почти все, что делаем машинально, не задумываясь, мы делаем в трансе. И я не колдун, я — чародей. Быть разочарованной плохо? Отвечай: плохо быть разочарованной?
— Да, плохо, — тихо ответила женщина, с трудом поднимая веки, плотно закрашенные синими тенями.
— А быть очарованной — хорошо?
— Да, хорошо, — облегченно осела женщина.
— Вот я тебя и очаровываю. Как тихая ласковая музыка, как — в жару — нежный прохладный ветерок, касающийся лба. Мой голос отвлекает тебя от забот. И тебе приятно, ты засыпаешь или только дремлешь — как тебе удобнее. Ты уплываешь от тревог и забот в радужный туман мечты… Уплываешь на двадцать минут. Там ты поймешь: то, что ты любишь часто и много есть, — только сон. Глупый и смешной. На самом деле ты любишь тихонько, не перенапрягаясь, бегать рано утром и перед сном в ближайшем к твоему дому скверике. Тебе нравится бегать трусцой. Ты совершенно не замечаешь прохожих и других бегунов. Особенно приятно бегать в плохую погоду: народу мало, разгоряченное бегом тело не замечает ненастья. А к жирной, калорийной пище ты испытываешь отвращение. Отвращение до рвоты. Тебя мутит от одного воспоминания о масле, пирожных или мясе. Особенно сильно это отвращение после шести часов вечера и до утра. Ты спишь и ничего не слышишь, кроме моего голоса, обращенного к тебе. Уф-ф! Чего ты такая взъерошенная?
