Джон Сили - Британская империя. Разделяй и властвуй!
После этого объяснения вы видите, что предложенный мною вопрос: каково общее направление, или какова цель истории Англии? – гораздо определеннее, чем это могло казаться с первого взгляда. Задавая его, я не имел в виду ни общего прогресса, предстоящего повсюду, а следовательно, и в Англии, человеческой расе, ни даже тех его явлений, которые исключительно свойственны Англии во всем объеме этого понятия. Ибо под Англией я подразумевал только государство или политическое общество, имеющее место своего пребывания в Англии. При таком строгом ограничении вопроса он может показаться вам менее интересным; может быть, это и так, но зато он становится гораздо более доступным обработке.
Итак, в каком же направлении, к какой цели подвигалось английское государство? В ответ на этот вопрос готовы сорваться слова: «свобода», «демократия». Но словам этим сильно недостает определенности. Свобода, несомненно, представляла главную черту, отличавшую Англию от континентальных государств, но по существу свобода для Англии была не столько целью, к которой она стремилась, сколько достоянием, которым она давно уже пользуется. Уже борьба семнадцатого столетия даровала или, во всяком случае, обеспечила за Англией свободу. Позднее в Англии происходит движение, которое часто, хотя и не вполне правильно, называют движением за свободу и что мы, если угодно, можем назвать демократизацией. Существует ходячее мнение, что в новейшей английской истории, если в ней вообще можно подметить определенную тенденцию, сказалось только одно стремление к демократизации – стремление, благодаря которому сначала средний класс, потом постепенно и низшие классы получали долю влияния в общественных делах.
Несомненно и с достаточной ясностью эта тенденция обозначилась лишь в девятнадцатом столетии; в восемнадцатом она едва заметна: в то время можно было проследить только самое ее начало. Она особенно обращает на себя наше внимание потому, что долгое время была главным предметом политических разговоров и споров. Но история должна смотреть на вещи с некоторого расстояния и обозревать более широкое поле. Если мы с отдаления проследим за последние века прогресс английского государства – этого большого управляемого общества английской нации, то нас гораздо больше поразит другое изменение; будучи не только значительнее, но даже и заметнее, оно обсуждалось гораздо меньше, так как происходило более постепенно и не возбуждало сильной оппозиции. Я имею в виду простой и наглядный факт распространения английского имени в других странах земного шара – основание Великой Британии.[3]
Есть нечто крайне характерное в том индифферентизме, с каким англичане относятся к могучему явлению разлития их расы и расширения их государства. Они покорили и заселили полсвета, как бы сами не отдавая себе в том отчета. И, совершая это громадное дело в восемнадцатом столетии, они не дали ему затронуть свое воображение и оказать влияние на их образ мыслей. Даже и теперь они продолжают считать себя просто расою, занимающей остров на запад от европейского материка. Самая манера выражаться постоянно изобличает, что они не считают колонии своей действительной принадлежностью; так, когда их спрашивают о размере английского населения, им и в голову не приходит включать в него население Канады и Австралии. Этот укоренившийся взгляд, мне кажется, повлиял и на наших историков: благодаря ему они упускают верную точку зрения при описании восемнадцатого столетия. Они придают слишком большое значение парламентской борьбе и агитации за свободу, т. е. событиям, которые в восемнадцатом столетии являлись лишь слабым отражением событий семнадцатого. Они не замечают, что в том столетии история Англии разыгрывается не в Англии, а в Америке и в Азии. Я точно так же убежден, что, рассматривая настоящее положение дел и еще более заглядывая в будущее, мы должны остерегаться слишком выдвигать на первый план собственно Англию, чтобы не потерялось на заднем плане картины то, что мы называем английскими владениями.
Позвольте же мне с некоторой точностью описать перемену, о которой я говорю. В последние годы царствования королевы Елизаветы (1558–1603) Англия не имела положительно никаких владений вне Европы, потому что все колониальные проекты, начиная с попытки в царствование Генриха VIII и до попыток Джильберта и Ралея (Gilbert, Raleigh),[4] были одинаково неуспешны. Самой Великобритании еще не существовало: Шотландия была отдельным королевством, а в Ирландии англичане составляли лишь колонию среди чуждого населения, жившего в родовом быте. Со вступлением на престол Стюартов начались одновременно два процесса, из которых один закончился при королеве Анне, последнем члене этой династии, другой же продолжается с тех пор непрерывно. Первый процесс состоял во внутреннем соединении трех королевств, и хотя технически он завершился гораздо позже, но может считаться делом семнадцатого столетия и династии Стюартов. Второй процесс – создание Великой Британии, заключающей в себе громадные владения за морем, – начался с дарования хартии Виргинии в 1606 году.[5] В семнадцатом столетии он сильно подвинулся, но только в восемнадцатом пред лицом целого мира предстала Великая Британия в ее гигантских размерах, с ее обширной политикой. Посмотрим, что она представляет из себя в настоящее время.
Оставляя в стороне некоторые мелкие владения, имеющие главным образом характер морских или военных станций, мы находим, что Великая Британия состоит, кроме Соединенного королевства, из четырех территорий, населенных преимущественно англичанами и подвластных короне, и пятой большой территории, также подвластной короне и управляемой английскими должностными лицами, но с населением совершенно чуждой расы. Первые четыре суть: 1) область Канады (Dominion of Canada);[6] 2) Вест-Индские острова, к которым я причисляю и некоторые территории на континенте Центральной и Южной Америки; 3) группа южноафриканских владений, из которых самое значительное – Капская колония, и 4) австралийская группа, к которой, ради удобства, я должен прибавить Новую Зеландию. Пятое – зависимое владение – есть Индия.
Британская империя
Прежде всего посмотрим на населенность этих областей. Колонизация началась сравнительно недавно, и потому население во многих местах редко. Области Канады с Ньюфаундлендом в 1881 году имели несколько больше четырех с половиной миллионов жителей, то есть население их равнялось приблизительно населению Швеции. Вест-индская группа обладала населением, превышавшим полтора миллиона, то есть обладала почти таким же населением, какое в то время имела Греция. Южноафриканская группа – около миллиона и трех четвертей, но из них европейской крови значительно менее половины. Австралийская группа вмещала в себя около 3 миллионов, т. е. несколько превосходила Швейцарию. Это составит в общем десять и три четверти миллионов, или около 10 миллионов английских подданных европейской и, главным образом, английской крови, живущих вне Британских островов.[7]
Население обширного, зависимого владения Индии равнялось почти ста девяноста восьми миллионам, а туземные государства, признающие верховную власть Англии, имели около пятидесяти семи миллионов. Все вместе составит население, приблизительно равное населению всей Европы, за исключением России.
Во всяком случае, нам сразу бросается в глаза, что огромное население Индии не составляет части Великой Британии в том смысле, как те десять миллионов англичан, которые живут вне Британских островов. В жилах этих десяти миллионов течет английская кровь, и потому они связаны с Англией самыми тесными узами. Население Индии принадлежит чуждой англичанам расе и религии; оно соединено с Англией лишь связями завоевания. Еще подлежит вопросу, увеличивает ли в настоящее время обладание Индией могущество Англии, и вообще может ли оно его увеличить когда-нибудь; а между тем нет никакого сомнения, что факт обладания Индией чрезвычайно повышает грозящие Англии опасности и ее ответственность. Колониальная империя находится совершенно в ином положении: она располагает основными условиями устойчивости. Существуют вообще три связи, соединяющие государства: общность расы, общность религии и общность интересов. Двумя первыми связями английские колонии, очевидно, связаны с Англией, и одно это делает уже связь их прочной. Эта связь сделается неразрывной, если окажется, что и общность интересов существует между ними, а убеждение в этом в настоящее время, по-видимому, растет. Когда мы думаем о Великой Британии будущего, мы должны гораздо больше иметь в виду колониальную, чем Индийскую империю.
Это соображение делается особенно важным, если мы оцениваем империю не по ее населению, а по площади ее территории. Десять миллионов англичан за морем уже представляют собою кое-что; но это почти ничто в сравнении с тем, что мы увидим в будущем, и даже в близком будущем, ибо эти десять миллионов разбросаны на громадном пространстве, которое заполняется с несравненно большей быстротой, чем растет население самой Англии. Я приведу расчет, который поможет вам оценить всю важность этого обстоятельства. Густота населения Великобритании выражается 125 жителями на квадратный километр; в Канаде она менее полчеловека. Представьте себе на минуту, что густота населения Канады равняется густоте населения Великобритании, и вы увидите, что население этой области превысит биллион. Такое положение дел, без сомнения, настанет еще очень не скоро, но все же громадный прирост населения не заставит себя долго ждать. Лет через пятьдесят число англичан, живущих за морем (если только империя не распадется), будет равно числу англичан, живущих на родине, и все вместе составит гораздо больше ста миллионов. Эти цифры, может быть, покажутся вам скорее поразительными, чем интересными. У вас может явиться вопрос: следует ли радоваться такому громадному росту расы, и не лучше ли было бы для Англии подвигаться вперед в нравственном и умственном отношении, чем в численности населения и в расширении владений? Не отличались ли в истории великими подвигами в большинстве случаев малочисленные нации? Я оставляю открытым вопрос относительно того, должна ли Англия радоваться своему распространению или сожалеть о нем. Еще не настало время отвечать на этот вопрос. Но одно совершенно ясно и теперь, – это громадность значения подобного роста. Дурно это или хорошо, но несомненно – это великий факт новой истории. Было бы величайшим заблуждением воображать, что он имеет исключительно материальный характер, то есть что он не влечет за собою никаких нравственных и умственных последствий. Люди не могут переменить своего местожительства, переселиться с острова на континент, с 50-го градуса северной широты к тропикам и на Южное полушарие, из старого общества в новую колонию, из громадных промышленных городов к сахарным плантациям и на пустынные овечьи пастбища в страны, где еще бродят первобытные, дикие племена, – не изменив своих понятий, привычек и своего образа мышления, даже не изменив отчасти, в течение нескольких поколений, своего физического типа. Мы уже знаем, что жители Виктории и Канады не вполне похожи на англичан, и можем ли мы думать, что в двадцатом столетии, когда население колоний сравняется с населением метрополии, – при условии, что связь между ними сохранится и сделается еще теснее, – сама Англия не подвергнется значительным видоизменениям и преобразованиям? Итак, к добру ли или к злу, но рост Великой Британии представляет собою событие громадной величины.
