Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №07 за 1994 год
С самого начала взрослые птицы приносили птенцам ту же самую пищу, которую ели и сами: лягушек, головастиков, пресноводных крабов, но главным образом — крупных, неприятных на вид, живущих в воде личинок насекомых коридалов. Одна из принесенных ящериц была настолько большой, что птенец не смог заглотить ее сразу и четыре часа хвост ящерицы свисал из его клюва, пока он не переварил ее переднюю часть».
Через две недели птенцы стали похожи на уменьшенные копии взрослых птиц. К этому времени они научились принимать угрожающие позы, трепетать крылышками и делать пируэты по всему гнезду. Они высовывались из него, пытаясь поймать пролетавшие мимо листья, а иногда и бабочку. К сожалению, один из птенцов был очень маленьким, и через 20 дней он исчез. Скорее всего выпал из гнезда в реку и утонул.
На 30-й день после рождения выживший птенец выпорхнул из гнезда, пролетел над рекой примерно с десяток метров и совершил посадку у кромки воды. Внимательно наблюдавшая за ним мать поспешила к нему, возбужденно крича, и перебралась вместе с ним ближе к скалам на берегу реки. Вместе они пошли по берегу, перелетая через труднопроходимые места, и исчезли из виду за изгибом реки.
«Через полтора часа мы обнаружили их в нескольких сотнях метров вниз по течению. Птенец сидел на дереве на высоте пяти метров, а один из родителей кормил его крабами. Теперь, когда он уже «встал на крыло», наша идиллия завершилась.
Но у этой истории есть «постскриптум». Через три недели, после долгих и сильных проливных дождей, по реке Пеньяс-Бланкас с ревом
пронеслась многометровая водяная стена. Вскоре после этого мы посетили место нашего наблюдения и нашли берега совершенно опустошенными. Дерево с гнездом было смыто водой. Но хочется думать, что наши цапли, где бы они ни были в тот момент, вовремя достигли безопасного места».
По материалам журнала «International wildlife» подготовил Е.Солдаткин
По воле волн — не по своей воле. Часть I
От переводчика
«Чужой опыт временами обременяет, и читать о выживании всегда ужасно утомительно...» Эти слова принадлежат Стивену Каллахану. Быть может, именно так он извиняется перед читателем за подробное, почти дневниковое описание своего вынужденного дрейфа через Атлантику в 1982 году, вылившегося позднее в целую книгу, отрывки из которой мы предлагаем вниманию читателей. Описание поучительное, красочное и даже поэтическое — несмотря на невзгоды и тяжкие испытания, выпавшие на его долю за 76 дней одиночного пребывания в океане. «Море стало для меня живым, родным существом, и я был рад такой близости, внушавшей мне благоговейный трепет. Я привык к морю, как к старому другу, хотя оно было изменчиво и непостоянно и таило в себе немало опасностей».
За два с лишним месяца одиночного дрейфа на плоту Стивен пережил все: и горькое отчаяние, и глубокую тоску, и голод, и жажду, — и тогда море внушало ему ужас и отвращение. Хотелось разрыдаться, упасть без сил на дно плотика и забыться — навсегда. Но разум брал свое и требовал: не скули, не плачь, воспрянь духом, ты должен выжить. Ведь вместе со слезами из организма уходила вода, а она для Стивена была дороже золота.
Мысль о выживании стала той незримой нитью, что связывала Каллахана с остальным миром, казавшимся теперь таким далеким. И он прекрасно понимал: вместе с этой нитью, случись что, оборвется и его жизнь...
Опыт Стивена Каллахана — важный вклад в «науку выживания», охватывающую такие области, как медицина, спорт, психология, география, — в общем, вобравшую в себя многие полезные знания, накопленные за долгую историк) человечества. Книга Стивена Каллахана, безусловно, обогатит эту науку мудростью, которую автор постигал, находясь на грани между жизнью и смертью. К тому же 76 дней один на один с океаном — это своего рода рекорд в летописи противостояния человека стихии.
А началось все в январе 1982 года, когда Стивен Каллахан принял предложение участвовать в трансатлантической гонке яхтсменов-одиночек, стартовавшей из Пензанса, что на юго-западном побережье Великобритании, к берегам острова Антигуа, расположенного в северной части гряды Малых Антильских островов.
4 февраля во время жестокого шторма яхта Каллахана «Наполеон-Соло» потерпела крушение, а до ближайшей земли — добрых полтысячи миль. Трагедия произошла столь внезапно, а судно затонуло так быстро, что у американского яхтсмена даже не было времени подать сигнал SOS. Единственное, что он успел, так это спустить на воду надувной спасательный плотик и кое-что прихватить с собой.
Итак...
5 февраля. День первый
Я потерпел крушение в пустынных водах Атлантики, приблизительно в 450 милях к северу от Островов Зеленого Мыса; примерно такое же расстояние отделяет меня и от главных судоходных путей, пересекающих океан с северо-северо-запада на юго-юго-восток. Ветер сейчас дует с востока — стало быть, мне ничего не остается, как дрейфовать по воле волн и ветра. Ближайшая земля, куда меня может вынести течением, — острова Карибского моря. А до них будет не меньше 1800 морских миль. Немыслимое расстояние! Однако об этом лучше не думать. Главное сейчас — выжить. Если плот выдержит, у меня будет надежда. А если нет? Это — вопрос вопросов.
Море по-прежнему неспокойно. Огромные пенные валы один за другим с ревом обрушиваются на мой утлый плотик, силясь, как видно, поглотить и меня вместе с ним. Откуда-то издалека доносится протяжный вой — он словно исходит из самого сердца бури и с каждым мгновением все нарастает. Затем, непонятно с какой стороны, на меня обрушивается страшный удар. Под неумолимым натиском урагана плотик стенает и заходится в пронзительном визге, совсем как живое существо... И вдруг наступает мертвая тишина, будто я пересек границу царства вечного покоя, где уже не страшны никакие беды и страдания.
Я кидаюсь к входному отверстию и высовываю голову наружу. Кливер «Соло» все так же полощется на ветру, а руль болтается как неприкаянный. Но меня неудержимо относит прочь, все дальше и дальше. На какой-то миг электрическую цепь на обреченной яхте замкнуло, на верхушке мачты вспыхнули огоньки — как бы мигнув мне на прощание. Я долго смотрю туда, где гибнет мое судно, и понимаю, что вижу в последний раз своего верного друга, частицу самого себя. Еще одна короткая вспышка — и все бесследно исчезает во мраке ночи: «Соло» погружается в морскую пучину.
Я вытягиваю линь, соединявший меня с погибшим другом, с которым были связаны все мои надежды — на пищу, воду, одежду и, наконец, на спасение. Теперь же вместо всего этого в руках у меня остался жалкий обрывок веревки. Похоже, петля, которую я набросил на шкоты, разорвалась при последнем ударе шальной волны. А может, все дело в узле? Скорее всего он развязался от сильной качки. Или, может, я просто неправильно его завязал? Да нет, быть того не может: ведь на своем веку я перевязал столько узлов! Для меня это так же привычно, как повернуть ключ в замочной скважине. Но успокойся. И ни о чем не жалей. Теперь это не имеет значения. Сейчас важно другое — чтобы твой крошечный плот не разорвало на куски: ибо он — твое единственное спасение, только на нем ты сможешь добраться до далекой земли, если, конечно, не погибнешь в бескрайних просторах океана.
Всю ночь мой плотик скользит вверх-вниз по громадным волнам. Из обрывка материи я соорудил морской якорь — некое подобие парашюта, который замедлял падение с гребня волны и не давал плоту перевернуться.
Мое спасательное плавсредство — плот — представляло собой обычную шестиместную модель с парой многосекционных внутренних труб, установленных одна на другую. Диаметр плота, изнутри, составлял около двух с половиной метров. Помню, перед тем как я отправился в это роковое плавание, ко мне на борт поднялись члены оргкомитета гонки и, осмотрев «Соло», удивились, обнаружив такой большой — по их, разумеется, понятиям — плот. «А вам когда-нибудь случалось плавать на четырехместном плоту?» — спрашиваю. И, услыхав отрицательный ответ, я рассказал им, как однажды совершил пробное плавание на таком плоту с двумя друзьями. Даже втроем мы ощущали себя внутри, точно сельди в бочке — ни ногой пошевельнуть, ни рукой. Что уж там говорить о четверых. Выжить на такой посудине, да еще при полной загрузке, в высшей степени проблематично. Вот почему я взял с собой шестиместный плот для одного или двух человек это то, что нужно.
Полукруглая трубчатая арка поддерживала полукруглый навес, по обводам напоминающий палатку. Четверть площади навеса оставалась открытой, образуя как бы вход. Сидеть более или менее свободно можно было, только разместившись посередине плота. Лежать же я мог, лишь свернувшись калачиком.
