Виталий Захаров - Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2
Если до этого проект «Грамоты» разрабатывался в обстановке строгой секретности и о нём знали немногие, то теперь о нём узнали все 14 членов Совета. Это был шаг, свидетельствующий, на наш взгляд, о намерении Александра I опубликовать «Грамоту».
Непременный Совет, к удивлению Александра I, помнившего майский инцидент с запретом продажи крестьян без земли, единодушно одобрил проект «Грамоты» и предложил внести всего два изменения: оговорить, что положение, запрещающее монарху отступать от законов о наследии, не имеет обратной силы, и отменить запрещение продавать и закладывать имение последнего в семейном роде, т. е. предлагалось предоставить выморочное право казне только в том случае, когда последний в роде дворянин не имеет родственников и умрёт без завещания.[162]
Естественно, рекомендации Совета, затрагивавшие второстепенные вопросы и не касавшиеся основного содержания «Грамоты», были приняты. Д. П. Трощинскому и М. М. Сперанскому было поручено внести их в проект «Грамоты».
Итак, в рукопись, обсуждавшуюся в Непременном Совете были сделаны две вставки. В ст. 5 была введена фраза о том, что постановление о незыблемости законов о наследстве не имеет обратной силы, а вместо ст. 25 была помещена новая статья о выморочных имениях последнего в роде. Прежний номер был переправлен Сперанским на № 26. Кроме того, он стилистически обработал рукопись и поместил в её конце надпись: «Дана в престольном нашем граде Москве сентября 15 дня 1801 г.»[163]
Таким образом, предполагаемый окончательный вариант «Всемилостивейшей Грамоты Российскому народу жалуемой» состоял из 26 статей, большая часть которых соответствовала статьям 28-статейного проекта. «Грамоту» предполагалось огласить 15 сентября 1801 г. во время коронации наряду с другими коронационными документами.
В историографии до сих пор нет единого мнения по поводу сущности и характера этого проекта. Прежде, чем ответить на вопрос, что собой представляет «Жалованная грамота российскому народу» – феодальная ли это хартия или конституционный документ буржуазного права, необходимо проанализировать сами эти понятия. Чертами феодальной хартии являются:
• Определение прав и обязанностей населения в зависимости от сословной принадлежности;
• выборы в представительные органы власти проводятся также по сословному принципу (наиболее яркий пример – английская Magna Charta Libertum 1215 г.).
Объём же прав и обязанностей конституционного документа буржуазного права определяется применительно ко всему населению независимо от сословной принадлежности. Выборы в представительные органы осуществляются на основе не сословного, а имущественного ценза (в качестве примера можно привести Декларации прав человека и гражданина, ставших основой вводной части американской и французской Конституций конца XVIII в.).
Как уже отмечалось выше, М. М. Сафонов безоговорочно определяет все редакции «Грамоты» как феодальную хартию, то есть правовой документ чисто сословного характера.[164] Но с этим вряд ли можно согласиться. Первоначальный воронцовский проект из 20 статей и по форме, и по содержанию действительно напоминает своеобразную феодальную хартию. В этом отношении М. М. Сафонов прав. Конституционным этот проект назвать действительно сложно, т. к. в нем в основном просто определяются и регламентируются лишь права отдельных сословий, а не всего населения в целом. (Например, ст. 1–7, 18–19 посвящены только дворянам, к тому же статьи 10–15 из Habeas Corpus act’ a, по сути, также относятся прежде всего к дворянам; ст. 8 касается правового положения мещан и купцов, а ст. 9 – только крестьян). К тому же А. Р. Воронцов вполне сознательно защищает интересы господствующего сословия – дворянства. Этому были посвящены более половины статей первой редакции «Грамоты».
Однако после обсуждения в Негласном Комитете проект был коренным образом переработан. Главной особенностью новой редакции из 28 статей стало то, что документ приобрел общесословное значение (замена слова «помещик» на «владелец» (ст. 9), провозглашение охраны личной собственности всего населения, а не только дворянства (ст. 10) и т. д.). Наиболее важным моментом было провозглашение некоторых буржуазно-демократических свобод (ст. 11) и обещание, вплоть до издания нового Уложения, оставить все законы нерушимыми, изменять их можно было лишь с согласия Сената (ст. 28).
Таким образом, радикально переработанная «Грамота» могла бы стать реальным шагом на пути преобразования государства. Это была бы уже не феодальная хартия, а проект введения к Конституции, сходный по типу с термидорианской Декларацией прав.
Разумеется, проект этот не лишен противоречий: с одной стороны, дворянские привилегии расширялись еще больше, но с другой – гражданам России предполагалось предоставить такие права, каких не имели ранее даже дворяне; причем эти права не просто провозглашались, но и гарантировались новым порядком судопроизводства и предоставлением хотя бы некоторых демократических свобод. Феодальная система и главная её основа оставались, разумеется, без изменений, но документ был так отредактирован, что позволял в будущем вносить изменения, не вступая в противоречие с провозглашёнными принципами, например: отступить от дворянской монополии на владение землёй. Всё это дает основание считать окончательный проект «Грамоты» конституционным документом, основанным на новых правовых принципах, буржуазных по сути. Введение в жизнь «Грамоты» должно было, по мысли авторов, придать России облик европейского государства и предотвратить беспорядки как «сверху», так и «снизу».
Возникает вопрос, почему же этот документ, удовлетворявший как будто бы всех: и императора с «молодыми друзьями» и Сенат, и Непременный Совет, так и не был воплощён в жизнь?
К коронации было подготовлено еще два документа – проект реформы Сената, о котором уже говорилось выше, и проект реформы по крестьянскому вопросу. Долгое время содержание последнего оставалось неизвестным, о нем имелись лишь косвенные данные. Так в 1867 году в «Русском архиве» были опубликованы «Памятные записки волгожанина Ф. Н. Фортунатова». В них содержался интересный рассказ о тесте Фортунатова, некоем А. А. Монакове, который в 1798 г. поступил в Канцелярию генерал-прокурора Сената П. В. Лопухина на должность секретаря – канцеляриста. Так же, как и М. М. Сперанский, он оставался в Канцелярии и продвигался по служебной лестнице при всех сменах генерал-прокуроров. В марте 1801 г. за «красивый почерк» Монаков был переведён в Канцелярию Д. П. Трощинского и сделался своим человеком в его доме, выполняя разные конфиденциальные поручения, в том числе написание докладов царю, составление проектов указов и так далее. Во время коронации он находился в Москве, где был «постоянно занят письменной работой». Причем три последние ночи перед коронацией он даже «не раздевался, будучи постоянно наготове по разным поручениям Трощинского». За эту работу он получил денежное вознаграждение и был произведён в возрасте 20 лет в чин коллежского асессора – случай чрезвычайно редкий для того времени.[165] За что же он был так щедро вознаграждён?
Оказывается, ко дню коронации Монаков переписывал набело по поручению Трощинского «Указ о даровании свободы крестьянам от зависимости помещикам». Хотя указ этот предполагалось обнародовать в самый день коронации, но этого сделано не было.[166] На Монакова этот эпизод произвёл неизгладимое впечатление. Он дожил до начала подготовки крестьянской реформы (умер 1 марта 1860 г.) и «душевно этому радовался, не переставая вспоминать о переписанном им набело, но так и не приведенном в исполнение распоряжении».[167]
Разумеется, личные воспоминания не могут являться неоспоримым доказательством существования такого проекта, но подобный документ по крестьянскому вопросу, видимо, действительно существовал, но его содержание оставалось неизвестным. Лишь недавно на основе разрозненных архивных данных М. М. Сафонов сумел восстановить содержание «Указа о крестьянском вопросе». Автором этого проекта являлся лидер «заговорщиков» П. А. Зубов. Он предлагал запретить продавать крестьян без земли (то есть то, что пытался сделать сам Александр I в мае 1801 г.) и переводить их в дворовые, а также предоставить последним право выкупаться на волю за 360 рублей даже без согласия самих помещиков, причём большую часть выкупной суммы должна была платить казна.[168]
Положение о выкупе не только без согласия, но и без непосредственного участия самого помещика шло вразрез с общепринятым принципом незыблемости крепостного права. Видимо, именно это положение и имел в виду Монаков, когда говорил об указе «о даровании свободы крестьянам от зависимости помещикам». Тем более удивительным в этом свете выглядит тот факт, что проект крестьянской реформы был подготовлен никем иным, как П. А. Зубовым – лидером аристократической оппозиции в Непременном Совете, отклонившем за несколько месяцев до этого в мае 1801 г. предложение Александра I запретить продавать крестьян без земли. Разгадка такого неординарного поведения Зубова видится в том, что для него главной целью являлось ограничение императорской власти олигархическим органом, чего бы это ни стоило. Зубов был готов почти на любые уступки, лишь бы достичь желаемой цели.
