Екатерина Мишаненкова - Уинстон Черчилль. Английский бульдог

Но его призывы заключить союз между Великобританией, Францией и Россией никто не слушал. Дело в том, что Черчилль имел глупость поддержать Эдуарда VIII, которому был многим обязан, в его попытке жениться на дважды разведенной Уоллис Симпсон. Но оказалось, что во всей Англии только он считал, что личная жизнь короля – его личное дело. За такое пренебрежение приличиями он был подвергнут чуть ли не бойкоту даже в собственной партии. Болдуин тогда насмешливо говорил: «Когда Уинстон родился, множество фей с дарами слетелись к его колыбели: там было воображение и красноречие, ловкость и усердие, а потом пришла еще одна фея и сказала: «Ни один человек не заслуживает такого количества подарков», подняла его в воздух и хорошенько встряхнула. Поэтому, будучи одаренным, он лишен рассудительности и мудрости. И поэтому мы с удовольствием слушаем его в Палате, но никогда не следуем его советам».

«Отныне все население страны будет принимать участие в войне, и в свою очередь все население будет служить мишенью для нападения со стороны неприятеля… Среди средств, какие будут в следующей войне в распоряжении воюющих, будут факторы и процессы неограниченного уничтожения, причем – раз они будут приведены в действие – ничто не сможет их остановить.

Человечество никогда еще не было в таком положении. Не достигнув значительно более высокого уровня добродетели и не пользуясь значительно более мудрым руководством, люди впервые получили в руки такие орудия, при помощи которых они без промаха могут уничтожить все человечество… Смерть стоит начеку, послушная, выжидающая, готовая служить, готовая смести все народы «еп masse», готовая, если это потребуется, обратить в порошок, без всякой надежды на возрождение, все, что осталось от цивилизации».

Звездный час

1 октября 1938 года Лондон восторженно встречал премьер-министра Невилла Чемберлена, возвратившегося из Мюнхена после переговоров с Гитлером. Выйдя из самолета, он объявил: «Я привез мир нашему поколению!» И предъявил договор, в соответствии с которым Британия и Германия обязались впредь никогда не воевать друг с другом. Чехословакия, которую Англия еще недавно обещала защищать, была принесена в жертву политике умиротворения Гитлера, о чем стыдливо старались не вспоминать.

В Палате Общин Чемберлена тоже встретили как героя. Мюнхенские соглашения, которые позже красноречиво называли «Мюнхенским сговором» были ратифицированы подавляющим большинством голосов. Против выступили всего несколько человек, в том числе Первый лорд Адмиралтейства Дафф Купер, который в тот же день подал в отставку.

«Сколь ужасной, фантастичной и неправдоподобной представляется сама мысль о том, что мы должны здесь, у себя, рыть траншеи и примерять противогазы лишь потому, что в одной далекой стране поссорились между собой люди, о которых нам ничего не известно. Еще более невозможным представляется то, что уже принципиально улаженная ссора может стать предметом войны».

Ну и конечно же против выступил Черчилль. Он произнес по этому поводу одну из лучших своих речей: «Мы потерпели полное поражение, – говорил он. – Условия, которые привез нам премьер-министр, могли быть получены обычными дипломатическими путями в любой момент еще летом. И больше того, если бы чехов с самого начала предоставили самим себе и сразу предупредили, что им нечего рассчитывать на какую-либо помощь Запада, они добились бы для себя лучших условий; в любом случае, условий хуже быть просто не может… Вот увидите, что через какое-то время, которое может занять годы, но может и месяцы, Чехословакия будет полностью поглощена нацистским режимом… Наш народ должен знать, что мы потерпели поражение без войны, и его последствия будут долго преследовать нас на нашем пути. И не думайте, что все закончилось; это только начало сведения счетов, первый глоток, первые капли из горькой чаши, из коей нам предстоит еще не раз испить, год за годом, если только резкий подъем военной мощи и духа нации не поможет нам встать на защиту нашей свободы, как в былые времена».

Но его уже давно никто не слушал. В Палате Общин шутили, что предостережения Черчилля стали такими же привычными, как голос муэдзина в пустыне.

Звучат себе и звучат фоном, никому не мешают. Казалось, на его карьере можно ставить крест. К концу 1938 года ему исполнилось шестьдесят четыре года, от реальной власти он был отстранен уже много лет, в партии тори он стал изгоем, его рейтинг даже в собственном избирательном участке был ниже некуда, в парламенте над ним посмеивались. Но Черчилль не зря всегда верил в силу слов – даже если их не слушают, они все равно не пропадают бесследно. Так и произошло.

В середине марта немецкие войска заняли Прагу, Мюнхенские соглашения, подписанные всего несколько месяцев назад, превратились в пустую бумажку. Мир словно прозрел – почти всем вдруг стало совершенно очевидно, что политика «умиротворения», от которой еще недавно общество было в полном восторге, оказалась роковой ошибкой, у Гитлера хватит наглости разорвать любые соглашения. Война была уже на пороге.

И вот тогда вспомнили о Черчилле и его предостережениях. Он и правда не напрасно сотрясал воздух, не обращая внимания на насмешки и равнодушие. Теперь, когда его пророчества сбывались у всех на глазах, он из шута превратился в пророка. Все настойчивее зазвучали требования вернуть его в правительство – уже в мае, по данным влиятельного агентства «Gallup» этого хотели 56 % британцев (в марте эта цифра составляла всего около 7 %).

Франсуа Бедарида писал, что как это ни парадоксально, но у Черчилля на данном этапе было два решающих козыря, которые и привели его к власти, несмотря на упрямое сопротивление Чемберлена. Во-первых, ему благоволили обстоятельства, ведь следовавшие друг за другом события словно уговорились заставить окружающих признать его правоту. А во-вторых, поскольку Черчилля давным-давно отстранили от власти, то теперь это оказалось ему на руку, ведь на него не пала ответственность за все неудачи, случившиеся за время его отсутствия. Звезда Черчилля вновь засияла для будущих свершений.

В мгновение ока я остался без министерства, без депутатского кресла, без партии и без аппендицита.

Апатия, сытость, хворь, болтовня или безразличие часто бывают провинностью. В день выборов они становятся преступлением.

Из пучины страдания мы вынесем вдохновение и силу выжить.

Когда заходишь далеко, более смелый курс может оказаться более безопасным.

Цена величия – ответственность.

В финансах все, что вкусно, – неполезно, и все, что полезно, – невкусно.

Уничтожив свободный рынок, вы создаете рынок черный.

Правда, произошло это не сразу. Сторонники умиротворения во главе с Чемберленом упрямо цеплялись за надежу все-таки договориться с Гитлером. Черчилль же безуспешно пытался достучаться до товарищей по партии и убедить их, что сейчас куда перспективнее заключить союз Великобритании, Франции и СССР. Сам он сумел отодвинуть в сторону свою ненависть к коммунизму еще в 1938 году, когда советский посол обратился к нему с просьбой довести до министерства иностранных дел предложения СССР. «Черчилль, конечно, был антикоммунистом № 1 в королевстве, – пишет его биограф Франсуа Керсоди, – но прагматичного Иосифа Сталина подобные мелочи не смущали: враг моего врага – мой друг, а Черчилль считался врагом Гитлера уже пять лет».

В 1939 году такие переговоры все же начались, но только для вида – ни Чемберлен, ни его сторонники не желали договариваться с Советским Союзом… потому что такой альянс мог рассердить Гитлера. К тому времени уже, кажется, все поняли бессмысленность политики умиротворения, но кабинет министров продолжался упрямо за нее цепляться. Польшей решено было пожертвовать, на нее давили, заставляя уступить требованиям Гитлера. Одновременно Германии предложили значительные экономические льготы в обмен на заключение англо-германского пакта о ненападении.

Но 24 августа Чемберлену и его политике был нанесен последний удар – стало известно о заключении пакта Молотова-Риббентропа. Ни в Лондоне, ни в Париже никто не ожидал такого поворота – пока они тянули время, пытаясь умилостивить Германию и стравить ее с СССР, те заключили между собой договор, оставив Францию и Англию с их «умиротворением» в дураках.

«Над Европой воцарилась тишина. Что это за тишина? Увы! Это тишина тревожного ожидания, а для многих стран это тишина отчаянного страха. Прислушайтесь! Только прислушайтесь хорошенько! Слышите этот звук? Лично я слышу его вполне отчетливо, а вы? Это топот солдатских сапог по хрустящей гальке учебных плацев, по размокшей глине невспаханных полей – это шум шагов двух миллионов немецких солдат и более миллиона итальянцев…»