Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов
Вот, пожалуй, и все основные Языки-Образы Мира, используемые наукой. Цензура пометила эту часть моего исследования замечанием:
«Читая перечень образов мира, так и хочется вспомнить Бритву Оккама: не умножай число сущностей до бесконечности».
Мне кажется, цензор тут просто сумничал, похвастался эрудицией и, как ощущается, тонко и неуязвимо схамил. Я посвятил целую книгу тому, чтобы выяснить, какие шаги проделал научный метод в своем развитии, а когда наконец в заключении свожу это воедино, мне говорят: это можно бы и опустить. Покороче, пожалуйста, мы торопимся! Естественно, у меня возникает вопрос: что это за способ борьбы – опять нежелание видеть те основания, из которых разворачивалось исследование? Или же это иной прием – сбивание человека с мысли, типа шиканья и дурацких вопросов не по существу, как это частенько делается на защитах диссертаций? Почему я так жестко оцениваю это замечание. Потому что оно обладает повышенно наукообразным видом, а значит, и высокой действенностью, способной срубить любого, хоть мало-мальски в себе не уверенного исследователя. А это чаще всего бывает с людьми, открывающими новое. При этом оно полностью противоречит тому, что должна делать научная критика и вообще наука, ищущая истину.
Я опишу, как я себе представляю настоящую работу научного редактора в отличие от того, что я называю цензурой. Редактор, прежде всего, должен постараться понять, что хочет сказать в своем сочинении исследователь и браться за редактирование только в том случае, если видит возможность для науки или человечества сделать еще хоть какой-то шаг с помощью этой работы. После того как он увидел некое «положительное зерно», он должен помочь выбрать правильные основания, а потом всю работу отслеживать, правильно ли автор поставил задачу, верен ли он заявленному в начале на протяжении всей работы, не отступает ли от собственной логики и не ошибается ли. И если движение идет неверно, то научный редактор должен указать, где автор разошелся с самим собой и в чем ошибка, а если все идет верно, то поддержать автора и помочь ему превзойти себя, сделать шаг за то, что автор увидел сам, как свой предел. А если итоговые выводы окажутся противоречащими действительности, то исследование все же следует признать успешным, потому что благодаря ему удалось приблизиться к основаниям и увидеть их ошибочность.
Собственно говоря, я сейчас всего лишь повторяю Сократа. Внимательный читатель, я уж не говорю о предвзятом читателе, все это уже читал в моей книге. Но раз предвзятый читатель это читал, а я в этом не сомневаюсь, как и не сомневаюсь, что предвзятые читатели не дураки, значит, делая вид, что они ничего не видели и ничего не поняли, они преследуют цели, с моим сочинением никак не связанные. Точнее. Связанные лишь с задачей препятствовать говорить о многих из затронутых мной вопросов.
И это тоже вопрос. Но пусть он пока останется лишь материалом для следующего исследования психологии сообществ.
Что же касается этих семи слоев Образа мира, то и механистическая картина мира Декарта, и современная физическая картина мира, и множество других попыток говорить о мире иначе на поверку оказывались всего лишь различными сочетаниями и перепевами этих семи основных способов описывать Мир. Где-то добавлено больше математики, где-то логики. Конечно, это далеко не все способы видеть мир, вытекающие из Обычного Образа Мира. Я оставил за рамками исследования и религиозное мировоззрение, и художественное, и язык музыки, и Магический Образ Мира. Да мало ли что еще! Для того, чтобы определиться с местом и методом культурно-исторической психологии, достаточно этих семи способов видеть мир.
Где же среди них место КИ-психологии? Как она рождается?
Начну с того, что все науки изначально рождаются как философия. И лишь по мере того, как какой-то из наук точно определяется ее предмет, они одна за другой выделяются из философии. Так было с физикой, математикой, психологией.
Изначальная философия пыталась понять Мир. Но со времен Сократа стало ясно, что Мир мы можем постигать только сквозь себя. И тогда встал вопрос о познании, познающем и познавательной способности. Поскольку иных объяснений этому, кроме мифологических, не было, познавательная способность была отнесена к Душе и так за ней и закрепилась даже в названии психологии. В этом смысле слова, основателем психологии как науки можно считать Аристотеля с его трактатом «О душе». Сократ, конечно, тоже изучал познавательную способность человека, но науку, в отличие от Аристотеля, не создавал.
Конечно, психология Аристотеля – это еще совсем не современная психология, из которой Душа удалена полностью и заменена на психические и нервные процессы. Тем не менее, наука, изучающая то, что сейчас называется психикой, зарождается сразу вслед за физикой, космологией и математикой.
Сразу отмечу, что все эти зарождения есть одновременно и отделения частных наук от тела основной науки наук – философии. Если исходить из задачи определить предмет КИ-психологии, то ясно, что им не может быть ничего, из относящегося к физике и всем физическим наукам. Сегодня я бы отнес сюда и физиологию. Точно так же надо отделить предметы математических наук. Соответственно, явно свой предмет и у истории. И хотя культурно-историческая психология и использует исторический метод, но по отношению лишь к своему материалу. Так что основной вопрос о предмете КИ-психологии, безусловно, решается в рамках аристотелевской психологии. Что она из себя представляла?
Не вдаваясь в подробности, я разделю ее на две части: первая – собственно психологическая в современном смысле слова, вторая – посвящена познавательной способности человека. В текстах же у Аристотеля все это разделилось на три части: на психологию («О душе»), на логику («Органон») и метафизику, где также обсуждаются многие из вопросов, которые можно посчитать психологическими.
Аристотель сам произвел эти два деления. Выделенные им в самостоятельную дисциплину психологические понятия в общем верны и развились в современную Общую психологию. Она является основой и для КИ-психологии. Все остальное он оставил философии. Логика долгие века считалась также частью философии. Однако сам Аристотель отсек ее от философии в самостоятельную научную дисциплину. Почему?
С XVIII века философия прочно определилась с тем, что ее предметом остается теория познания, гносеология. Разве логика не имеет отношения к теории познания? В том виде, в каком она известна после Канта – как наука предписывающая, – конечно, нет. Но зарождалась она как наука о законах
