Дэниэл Смит - Думай, как Эйнштейн

Скрипач-виртуоз

Не будь я физиком – скорей всего, я стал бы музыкантом.

Но сколь бы сильной ни была его привязанность к яхтам, величайшим пристрастием Эйнштейна всегда оставалась музыка. Эту любовь привила ему с детства мать, по чьей инициативе он стал брать уроки игры на скрипке, – и постепенно стал как преданным слушателем музыки, так и отменным ее исполнителем. «Я часто думаю в музыкальных терминах. Грежу о музыке наяву. И смотрю на свою жизнь как на музыкальное произведение… Основную радость от жизни я получаю благодаря музыке», – рассказывал он в интервью Джоджу Вьереку в 1929 году.

Величайшим его музыкальным кумиром был Моцарт. Эйнштейн обожал простоту (именно простота, в понимании ученого, и составляет основу всего прекрасного) и девственную чистоту композиций Вольфганга Амадея, считая их «отражением внутренней красоты самого космоса». Сразу за Моцартом в его шкале музыкальных ценностей следовал Бах; про обоих композиторов Эйнштейн говорил, что их музыка не сочинялась сознательно, а исходила из них естественно, целиком и сразу. Шуберта он одобрял за мощнейшее эмоциональное воздействие, тогда как Бетховен давил на него своей личностью «так, что делалось неуютно». Гораздо меньше ему нравились Гендель, Вагнер и Мендельсон, что говорит о необычайно высокой планке его музыкальных предпочтений.

Сам Эйнштейн был опытным скрипачом, хотя и не всегда охотно выступал перед публикой. За время жизни в Арау он несколько раз выступал в местной церкви, а с тех пор, как получил мировую известность, стал то и дело давать концерты для сбора средств на те или иные общественные нужды. Так, когда он дал очередной благотворительный концерт, исполнив Баха и Моцарта в Манхэттене, журнал «Times» написал, что он «был так поглощен игрой, что продолжал перебирать струны даже после того, как представление закончилось».

Кроме этого, он нередко выступал и на частных приемах, чему были свидетелями и члены «Академии Олимпия», и даже король с королевой Бельгии. Хотя восторг по поводу его исполнительского мастерства разделяли не все. Так, профессиональный музыкант Вальтер Фридрих в 1920 году заявил, что «Пиликанье Эйнштейна звучало так, будто пилой распиливают бревно». Другие, однако же, различали в его игре неподдельный талант. Взять, к примеру, любопытный отзыв одного из слушателей его выступления на заре 1920-х годов: «Игра Эйнштейна великолепна, хотя и не заслуживает всемирного признания; многие исполнители играют ничуть не хуже». Намек этот явно сводился к тому, что слава Эйнштейна как ученого все же неоспорима, а это при желании можно расценить и как завуалированный комплимент.

Эйнштейн часто брал скрипку в минуты, когда его мозг сталкивался с особенно замысловатой проблемой – примерно так же, как это делал Шерлок Холмс. По воспоминаниям его ближних, иногда он принимался мерять шагами кухню, задумчиво выводя на скрипке мелодию – до тех пор пока с его губ не слетал радостный крик, означавший, что задача наконец решена. В старости он уже обращался к скрипке нечасто и куда больше внимания уделял фортепьяно, на котором, впрочем, играл гораздо слабее. Но как бы там ни было, это лишь подтверждает важнейшую роль, которую играла музыка на протяжении всей его жизни. Как сам он заметил в 1982 году, «Музыка не влияет на исследовательскую работу, но и та и другая питаются одним и тем же страстным желанием – и дополняют друг друга в радости, которую они доставляют».

Питайся, как Эйнштейн

Иногда я поглощен работой так, что забываю пообедать.

Несмотря на то что во второй половине жизни Эйнштейна весь мир воздавал ему почести, в быту он оставался человеком весьма непритязательным. Ибо был убежден, что простая, неприхотливая жизнь куда лучше как для тела, так и для души.

Ужины, которыми открывались заседания «Академии Олимпия», из-за постоянной нехватки денег были довольно скромны. И состояли, в основном, из сосисок, швейцарского сыра (как правило, любимого всеми «грюйера») и фруктов, а пили обычно чай. Иногда Эйнштейн любил приготовить и макароны – сказывался его опыт жизни в Италии; известно также, что он обожал мороженое в рожках. А еще сохранилось описание очень простой трапезы, которую он разделил однажды с королем и королевой Бельгии – состояла она из шпината, яичницы и картошки.

При выборе меню Эйнштейн всякий раз был вынужден помнить о проблемах с желудком, которые начались у него в 1917 году, заставили его сильно похудеть и остались с ним до конца жизни. Врачи решили, что сей недуг явился результатом хронического недоедания в военное время, и прописали ему углеводную диету. Но в те годы он жил один, и долго следовать указаниям врачей, чтобы полностью излечиться, ему так и не удалось.

В разные периоды жизни он увлекался и вегетарианством, хотя полностью отказаться от мяса ему всегда было нелегко. «Плоть убитых животных я всегда поглощаю с легким чувством вины», – признался он в 1953-м. Хотя ранее он не раз говорил, что «согласен с постулатами вегетарианства из эстетических и нравственных побуждений», поскольку влияние сыроедения на физиологию и самочувствие «облегчает участь человечества». Когда в последний год его жизни врач посоветовал ему воздерживаться от употребления мяса, рыбы и жиров, он проворчал в ответ: «Можно подумать, будто человек не рожден плотоядным».

К алкоголю Эйнштейн большого интереса не питал, и на вопрос, что он думает о «сухом законе», действовавшем в США с 1920 по 1933 год, он, не задумываясь, ответил: «Сам я не пью, так что мне все равно». Впрочем, несмотря на проблемы со здоровьем, абсолютным трезвенником он не являлся и предпочитал всем остальным алкогольным напиткам вино и коньяк. Но учитывая бурную общественную деятельность, в которую он был вовлечен, привычка лишь слегка отпивать от каждого бокала, который ему предлагали, несомненно, сослужила ему добрую службу.

Мысли масштабно

Как и Сократ, он знал, что мы ничего не знаем.

Любому человеку меньшего масштаба с меньшим воображением хватило бы славы создателя Специальной теории относительности, чтобы купаться в ее лучах до конца жизни; однако сразу же после обнародования этой революционной теории мозг Эйнштейна на целых два года захватила проблема еще более сложного порядка. Одна из самых примечательных черт его натуры состояла в том, что он не признавал пределов человеческого познания и для своего разума раздвигал любые пределы до поистине безграничных масштабов.

И пока все остальное человечество только начинало свыкаться с откровениями Специальной теории, Эйнштейн уже разбирал ее главные недоработки. В особенности ему не нравилось то, что она рассматривала только обстоятельства движения тел с постоянной скоростью. Более того: теория вселенной Ньютона зиждилась на постулате о том, что сила гравитации распространяется моментально; однако Эйнштейн понимал, что это не так, поскольку доказал, что ничто не способно двигаться быстрее скорости света.

Как мы уже знаем, свой первый гигантский прорыв в сознании он совершил путем умозрительного эксперимента, представив, что испытывает человек, находящийся в свободно падающем лифте. Однако ему потребовалось еще восемь труднейших лет для завершения Общей теории, над которой он корпел, по его же словам, «до полного изнеможения».

Одна из главных проблем, с которой он столкнулся, заключалась в том, что его теория нуждалась в математике нового типа. Для начала ему понадобилась форма геометрии, которая выходила бы за рамки эвклидовой – той, что большинство из нас изучало в школе. Хотя и безупречная для описания трехмерного мира, геометрия Эвклида совершенно не подходила для работы, на которую замахнулся Эйнштейн. И он решил обратиться к своему старому однокашнику по Цюрихскому университету (а на тот момент – уже профессору описательной геометрии) Марселю Гроссману. «Ты просто обязан помочь мне, – взмолился перед другом Эйнштейн, – иначе я сойду с ума». И не прогадал. Гроссман превзошел самого себя, проведя его через дебри высшей математики к неэвклидовым вычислениям Бернхарда Римана, разработавшего систему определения расстояний между точками в пространстве вне зависимости от степени его искажения. А дифференциальное исчисление итальянца Греорио Риччи-Курбастро сыграло решающую роль в разработке новых тензоров (математических конструкций высокой сложности, которыми пользуются в многомерном пространстве).

К концу 1915 года Эйнштейн пришел к убеждению, что принципиально улучшил свою теорию и заполучил все математические инструменты для ее подтверждения. Уложив эти разработки в серию из четырех лекций, он вывел то, что сам же назвал «ценнейшим открытием своей жизни». Четыре года спустя было добыто первое поддающееся наблюдению доказательство его постулатов – и человек, уже известный среди современных ученых, в одночасье стал знаменитостью даже для тех, кто ничего в науке не смыслит.