Михаил Жутиков - Проклятие прогресса: благие намерения и дорога в ад
Можно сказать, что с началом утраты верхушечной Европой религиозного чувства в авангардной мысли Запада укрепляется уверование в некую познаваемую формальную «простоту» мироздания, как бы предвечную достаточность аналитических, более или менее простых, соотношений. Произошла подмена бесконечного конечным, реальности – абстрактной схемой, ощущаемая поначалу как победа разума. Оставался только шаг до строительства на основании тех соотношений «целесообразного» собственного синтетического мира – строительства на подавляемой, угнетаемой, вытесняемой жизненной основе! В эффективном поначалу методе упрощения реальности – ее идеализации, в аналитическом алгоритме коренится вся ложность избранного пути.
Повредить природе на самом первом этапе (астрономия) теория не в силах – ведь нет и речи о ее «внедрении», – но именно аналитическая заданность содержит искус, который станет причиной последующего разрушения живого мира – ибо очень скоро она потребует себе законного продолжения: внедрения в практику.
Эта глубинная порча аналитического метода, – расчленяющего Целое, убивающее в нем душу – на поверхности последующих трех веков выступает постепенно и малоприметно – но в точности подобное происходит и на уровне относительно мирном, бытовом! Постепенность и тут, заметим, прековарна! Читатель простит нам взятые наудачу случайные примеры: в крестьянском быту являются невинные ходики вместо петухов (состоится подмена космического времени бездушием высокоточного маятника – пример, подсказанный М.Я. Лемешевым); на памяти уже нашего века является лифт вместо лестницы, холодильник вместо погреба; оптический прицел позволяет охотнику валить зверя издали: тюкай и тюкай – стадо продолжает бестревожно пастись, только падают, неведомо отчего, новые жертвы; рентгеновский аппарат облегчает (а как же!) диагностику, и врачу уже совсем не столь важна теперь интуиция; калькулятор позволяет забыть навеки таблицу умножения… На наших глазах перевертывается качество процесса, именуемого прогрессом. Ведь на деле речь идет о дальнейшем невоспроизводимом техническом потреблении леса, кислорода, воды, угнетении и уничтожении биологических видов, разрушении климата, радиационном заражении почв и вод и т. д. Ослабляется и сам Человек – вследствие постепенного обрыва корней, привязывающих его к живым истокам.
Но нам удобны холодильник, лифт, рентгеновский аппарат, стиральный порошок, оптический прицел, они представляются нам «лучше природы» – и привычка к удобству мало-помалу делается характером нашей цивилизации, ее характер – судьбой планеты. Отказаться от удобств, понятно, трудно (и зачем, коли они есть?), оружие, понятно, необходимо – и для поддержания иллюзорных этих надобностей будут изрублены сибирские и бразильские леса, отстроены новые АЭС, просверлены дыры в Каспии – будет совершаться дальнейшее подавление жизненных процессов. Для экспансии своей искусственной жизни синтетический мир непрерывно востребует все новой энергии, новых и новых площадей, новых искусственных же веществ и т. д., во всеоружии логики наползая на беззащитную земную жизнь.
Все это, как можно видеть, никакие не «погрешности» или недочеты анализа – неправомочен и порочен он сам как таковой, ибо изначально и сознательно обуживает истину до логической абстракции – лишь более или менее детализированной: согласно этой абстракции энергоблок Чернобыльской АЭС взорваться никак не мог! Он взорвался потому, что «учесть» всего нельзя; так обстояло дело и всегда, – вот только цена неучтенностей вырастает на наших глазах неимоверно: лукавый спешит.
Он бесится, потому что век его пришел.
Главной ложью мира является сегодня логизированное естествознание и сама царица наук – не математика как инструментальное оснащение разума (инструмент не бывает истинным или ложным), но как основа (будто бы даже чуть не единственная) истинного знания.
О математике разговор особый. Ее инструментальные возможности вовсе не оспариваются – хоть и она сама, и логика вообще, за порогом вводной аксиоматики («условий игры»), – суть во многих случаях тавтология: сокращение записи, распутывание клубка. Речь о том, что посредством логики разум, быть может, «свертывает» познание в целях самосохранения – мы же принимаем логизированное объяснение мира за продвижение к цели. (Примечательно, что математическая западная мысль вполне сознавала безотносительность, нейтральность математики к познанию истины. Вот, например, характерное высказывание выдающегося немецкого математика Ф.Клейна: «…С этим недоразумением связано в широких кругах другое, в корне ошибочное, понимание роли математического естествознания, которое часто защищается чистыми теоретиками… Это мнение, будто эти науки, в частности аналитическая механика, имеют целью только «объяснить» природу. В противоположность этому нужно особенно подчеркнуть, что при всем значении, которое имели телеологические тенденции для развития науки, задачей естествознания отнюдь не является разыскание в природе сверхъестественных «целей» или даже их привлечение для объяснения явлений; задачу естествознания однако очень легко связать с теми целями, которые человек сам ставит себе и достижение которых облегчает ему наука. Не объяснение природы, которое в конечном счете невозможно, а покорение ее составляет истинную задачу науки». – Ф.Клейн. «Лекции о развитии математики в ХIХ столетии», ч.1, М., 1937 г., с.240 – курсив Клейна. И сам Ф.Бэкон настаивает лишь на вполне определенном акценте познания, своим знаменитым афоризмом наставляя Европу: «Знание – сила»… Не в правде, а в силе ищет (и находит) Запад свою правду…) Сегодня ответственность ученого, сознающего свои способности, обязывает его отказаться от такого «покорения» ввиду невозможности более усыплять свою совесть нуждами (якобы) обороны и чего бы то ни было.
«Простота» формально-логическая, аналитическая шла от нас, а не от натуры, была навязана ей в модели. Натуре не оставалось ничего иного, как только принять игру, потворствовать наивности упрощения. В природе заключено, попросту говоря, «все, что угодно», «чем бы ни тешилось дитятко, лишь бы не плакало», – словно говорит она нам. Все, что только ни может быть изобретено «дедуктивно-непротиворечивого» (и противоречивого тоже, как парадокс Рассела[3]), какая бы невероятная геометрия, алгебра ли, «серая» ли, «бесконечнозначная» ли логика и т. п. ни зародилась в очередной посудине с мозгами – для любой такой премудрости что-нибудь да найдется в реальности в утешение логическому энтузиасту. По мере усложнения нашего вмешательства природа устает подтверждать наши глупости, но ей не переменить враз наш уровень понимания, как не втолковать дитяте сложности королевского двора. Сегодня «подтвержденное» ею естествознание эффективно и ускоренно разрушает нашу неповторимую, единственную среду обитания, убивая неповинных букашек и доверчивых зверей, завтра в отраве задохнемся мы сами. Все натуральнее будут сиять цвета бабочек на телеэкране, все благоуханнее воспроизводиться в помещении запахи лугов или реки – и все мертвее будет сама река, все реже будут встречаться живые бабочки.
Технологическая изощренность не помешала, например, появлению (вдруг, откуда-то) диоксинов в европейской кока-коле; в результате десятки тысяч тонн ее привелось излить в канализацию, откуда, надо полагать, диоксины отправились в Рейн и Сену, Одер и Дунай: ведь рыбам все равно, они уже умерли!
…Платон полагал, что бог «геометризирует», Коперник – что «довольствуется простотой», математик Кронекер – что бог «арифметизирует». Но быть может, вовсе не этим, не дедукцией, причинностью или чем-либо иным, столь же любезным нашей ограниченности, руководствуется Создатель? Что, если (пофантазируем) истинными или хоть главными законами жизни являются как раз преходящие и неповторимые, «случайные»? Что, если эти неповторимые – как раз самые глубокие, изучаем же мы поверхностные и глупенькие?
Мы не настаиваем на этой мысли, нет. Но возьмем наугад любое математизированное заключение науки. Самое простое: математическая теория гармонии учит, что только струны, длины которых соотносятся как целые числа, образуют гармонический строй, и настройщики струнных инструментов добиваются этого с великой тщательностью. Отчего же так гармоничен шум моря? Неужто шелест волн прибоя, их шипение, переплеск и шорох гальки, их ропот и стон, их вечное боренье и игра соотносятся как какие-нибудь целые числа? Отчего в березовой роще вся тайна прелести качания деревьев в том, что ни одной не найдется одинаковой или кратной частоты качания ветвей, но каждая вершина и ветвь, каждый листок до малюсенького последнего тревожится, качается и трепещет по-своему? Неужто эти частоты образуют терции и квинты? Так, стало быть, вздор – теория гармонии? Применительно к искусственному инструментальному миру – нет, не вздор. Но разве это исключает то, что главные законы жизни неподвластны анализу, составляя вечную игру океана Непознаваемого?
