Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов
Итак, как же развивается его мысль. Сделав вывод, что «наша древняя, внутренняя история была постепенным развитием исключительно кровного, родственного быта» (Кавелин, 1897, т.1, с.14), Кавелин задается вопросом:
«По какому закону он развивался?» (Там же).
Тут Кавелин прямо и однозначно определяет, что дальнейшее исследование может быть только психологическим:
«Когда мы говорим, что народ действует, мыслит, чувствует, мы выражаемся отвлеченно: собственно действуют, чувствуют, мыслят единицы, лица, его составляющие. Таким образом личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное достоинство, – есть необходимое условие всякого духовного развития народа.<…> Степени развития начала личности и совпадающие с ними степени упадка исключительно родственного быта определяют периоды и эпохи русской истории» (Там же, с.18).
Итак, изучение русской государственности поставлено в прямую зависимость от изучения и понимания русского народного быта, а тот, в свою очередь, жестко завязан в его познании на развитии научной дисциплины, которую можно было бы назвать исторической психологией.
Но из нее же вытекает необходимость и психологии этнической. Во всяком случае, предпринятое далее Кавелиным исследование развития личностного начала в России приводит его к вопросу о том, что такое народность:
«Национальность, народность в разные эпохи развития имеют у одного и того же народа разные значения. Сначала, когда народ пребывает в непосредственном, природном состоянии, народность в его глазах неразрывно связана с внешними формами его существования; иначе и быть не может, ибо другого существования он не знает и представить себе не в силах. Для него перемена форм есть и утрата народности; он не узнает себя под другою внешностью. Иван Берсень говорил еще в XVI веке, что народу, у которого изменяются обычаи, не долго стоять, и, по понятиям тогдашней Руси, он был прав. Но когда народ начинает жить более духовной жизнью и слово «народность» одухотворяется в его устах, он перестает разуметь под ним одни внешние формы, но выражает им особенность народной физиономии – это нечто неуловимое, непередаваемое, на что нельзя указать пальцем, чего нельзя ощупать руками, чисто духовное, чем один народ отличается от другого, несмотря на видимое сходство и безразличие. Словом, национальность становится выражением особенности нравственного, а не внешнего, физического существования народа» (Там же, с.61–62).
Это всего лишь первая попытка дать определение такому сложному предмету. Тем не менее, в ней намечено нечто чрезвычайно, на мой взгляд, интересное – это смена восприятия понятия «народность». Очень часто попытки дать определение понятиям «нация», «народ», «народность» проваливались из-за того, что эти понятия оказывались слишком сложными и противоречивыми внутри себя. Очень даже возможно, что подход и здесь должен быть историческим и изначально принимающим то, что на протяжении своего существования эти понятия коренным образом меняли свои значения. То же, что присутствовало в них во все эпохи, что Кавелин называет «одухотворением», вряд ли будет понято без соответствующего психологического исследования. Однако, как мне кажется, это «неуловимое и непередаваемое» нечто является, говоря современно, мышлением «свойствa». А что такое свои для каждой эпохи и каждого народа, можно понять только исходя из культурно-исторического подхода.
Итак, основные пути дальнейшего исследования были Кавелиным намечены уже в этом раннем сочинении. Но оно явно показывает, что продолжением должно было стать создание полноценной психологической теории, способной соответствовать задачам исторического и этнографического исследования различных культур.
Создать самостоятельный курс психологии в середине прошлого века для русского ученого было делом чрезвычайно сложным. Россия слишком приучила себя следовать за европейскими странами. Очевидно, Кавелин решил сначала как следует изучить все, что создано было в психологии до него. Эта непростая задача потребовала от него много лет. Так или иначе он подходил к созданию новой психологии в разных работах. Например, одна из попыток разработать основу курса психологии была сделана им в работе «Немецкая современная психология» 1868 года. Это был отзыв на книгу М. Троицкого «Немецкая психология в текущем столетии». В нем, вероятно, впервые Кавелин прямо ставит вопрос о методе психологической науки. Начинается он примечательно:
«С полным упадком всех философских систем психология выдвинулась на первый план, и очень понятно почему. Она – собственно центр, к которому теперь сходятся и который предполагают все науки, имеющие предметом человека. Выяснить научным образом отправления и законы деятельности нашей души значит ни больше ни меньше как дать руководящую нить для целого огромного отдела знания, которое занимается человеком. Итак, нет в настоящее время в целой философии вопросов более интересных и более важных, чем психологические <…> А затем, в этой еще колеблющейся науке, которая позже других стала предметом положительного изучения, и по самой сложности психических явлений так туго и медленно подвигается вперед, – вопрос о методе психологических исследований есть все еще пока первый и главный» (Кавелин, 1899, т.3, с.365).
Рассуждение о методе заставляет Кавелина сначала дать описание того, что имеется в современной ему психологической науке. По сути, она делится на психологию английскую, ведущую себя от Локка, и психологию немецкую, которую Кавелин вслед за Троицким выводит из Канта.
«Кант такой же гениальный творец психологии, как Локк, только начавший свои исследования с другого конца; потому-то Кант и не принял методов английского мыслителя. Между Локком и Кантом произошло недоразумение единственно вследствие того, что психологические приемы того и другого были еще очень несовершенны.<…> Немецкая философия после Канта есть, если можно так выразиться, иносказательная психология» (Там же, с.371–372).
В чем суть противоречия? Довольно обоснованно Кавелин показывает, что «английские ученые обратили все внимание почти исключительно на одно содержание, немецкие – почти также исключительно на одни операции и процессы души» (Там же, с.369). Конфликт между двумя школами очевиден, ясно и то, что истина остается где-то посредине. Чтобы найти основание для поиска, Кавелин предпринимает собственное небольшое разыскание, отталкиваясь все от тех же очевидностей и как бы создавая синтез английской и немецкой школ психологии. По сути же это означает, на мой взгляд, что к этому времени он достаточно изучил материал и, как Декарт и Бэкон в свое время, стоит на грани того, чтобы отбросить все имеющееся и создать что-то свое. Я приведу ход его рассуждений почти целиком, поскольку следующий его шаг будет строиться исходя из них.
«Психология – наука сравнительно новая. Психологические исследования до сих пор не более, как подготовительные работы, при помощи которых мы пытаемся более или менее неудачно ориентироваться в загадочной и темной области психических явлений, упорно отстаивающих свои тайны. <…> Будущему психологу, которому выпадет счастливая и блистательная роль Колумба в научном уяснении свойств и операций души, –
