Роман Елизаров - Сборник бихевиорационализма

Я говорю с вами о том, что в программировании называют «string», что переводится как цепочка символов. Я не случайно настаиваю на том, что прилагательные стимулов – цепочки символов. Я ввожу эти абстракции, т. к. традиционные прилагательные обозначают нечто, что чувственно воспринимается (горячий, большой), а следовательно является стимулом для чисто физиологического процесса. Так если я говорю «голодная бабушка», то понимать меня следует предельно абстрактно в том смысле, что «голодная»– цепочка символов, на деле же любой человек тотчас вызовет в себе представление о голоде, чувствах, которые владеют нами, когда мы голодны. Я же должен порвать с этой связью, для чего ввожу абстрактные прилагательные (в изложении приходится пользоваться конкретными). Моя задача – выявить творческое поведение, а не провоцировать традиционное понимание.

Я говорю вам лишь о том, что надо как-то приспосабливаться к обстоятельствам. Я не могу здесь сдержать своего раздражения. Обстоятельства же организуются таким образом, что информация, с которой нам приходится иметь дело, это суждения. Это не язык, на котором разговаривает с нами Бог, но язык на котором разговаривают с нами люди. Этот язык, к сожалению, не является языком инструктивного поведения, но является языком суждений. Человек обладает какой-то природной тупостью, коротким умом, повинуясь которому он воздерживается от творческого отношения к действительности, довольствуясь рациональным, рассудочным отношением к ней. Действуя инструктивно, он фиксирует в себе рассудок и довольствуется им. Инструктивное отношение к действительности должно к этому как-то приспосабливаться. Если вам грустно, далеко не каждый попытается развлечь вас, но многие заявят вам, что вы грустите. К этим заявлениям следует быть подготовленным. Зайдут много далее и составят даже понятие о вас, запомнят, что вы грустите и если заметят, что вы грустите вновь, составят о вас суждение, что вы часто грустите.

Долгое время приспособлением к глупцам было то, что из суждений выводили понятия, что, несомненно, было родом творчества. Так выводили из суждения, что вы часто грустите то, что вы «меланхолик». Это был процесс некоторого творчества – вам, как индивидуальности, ставилось в соответствие некоторое артикулируемое представление Тогда понятие, как оно образовывалось, можно было описать дефиницией, хотя оно могло и не исчерпываться дефиницией. Глупцу объясняли, что «меланхолик тот, кто часто грустит». Но этот путь приспособления к суждениям оказался тупиковым, так глупцы стали выносить суждения о понятиях. Стали говорить, что понятие надо рассмотреть с разных сторон, рассматривать его как многообразие суждений, часто противоречивых, так что невинное творческое изобретение понятия обернулось тем, что был изобретен ад. Вам начнут заявлять об изобретенной вами фикции, что есть возрастная меланхолия, есть юный меланхолик и пожилой меланхолик, есть меланхолик-блондин и меланхолик-брюнет и пр. и пр. и пр. Все это будет вполне в кантианском духе, будет суждениями, которые составляются относительно предметов возможного опыта. Но я говорю, что все это ад, который обречен переживать творец. Что может противопоставить этому творец? S-P-артикулирование, т. е. те суждения, которые непосредственно и осознанно мотивируют деятельность. Суждение не употребляется вне связи с инструкцией, с которой образует комплекс. Так происходит в программировании, когда условный оператор и исполняемая инструкция однозначно связаны. Условный оператор не употребляется без инструкций.

В этом смысле речь может вестись о формировании культуры формирования стимулов. Фундаментальным является отношение к условному оператору. Это отношение в моем случае сводится к тому, что условный оператор, стимул, суждение, которое я выношу, будет восприниматься творцами, а не критиками. Мир вообще делится на творцов и критиков. Если я говорю «Сократ мудр» то творец, интерпритируя это суждение, будет прислушиваться к Сократу. Утверждая «Сократ мудр» я мотивирую некоторую инструкцию. Если я скажу «Сократ глупец», то творец, интерпритируя мое суждение, будет подвергать сомнению каждое слово Сократа. В обоих случаях творец творит некоторые значения в своем восприятии, образуя ценности из суждений Сократа или, наоборот, ниспровергая их в прах. Творец не спрашивает меня, что такое «мудр» и что такое «Сократ». Так ведет себя другой тип людей – критик. Эти не доверяют людям, не доверяют им в том отношении, что они относятся к своим суждениям ответственно, рассматривая их как условный оператор, стимул, т. е. то, что мотивирует деятельность, а сводят стимул до уровня факта к которому применимы вопросы «что такое Сократ?», «что такое мудр?». Я полагаю, что глубокие люди не имеют суждений в их наивном смысле и то, что выглядит как суждение, в их смысле является стимулом, т. е. мотивацией к инструкции. Я полагаю, что все люди глубоки и что каждое суждение есть некоторое стимулирование. Если мне говорят «Этот спектакль хорош» я произношу хвалебную речь этому «спектаклю», пусть я имею самое смутное представление о том, что такое «спектакль».

Условный оператор – повод к осуществлению творческого акта. Критик превращает этот процесс в препирательство. Он интерпритирует стимул как [возможный] факт. Он не понимает, что такое условный оператор. Он не понимает, что стимул имеет только форму суждения и является стимулом для выполнения инструкции.

Все то, что я говорил выше я говорил о стимулах. Теперь время рассказать о том, что я понимаю, когда говорю о корректорах.

Итак, стимул подкрепляет или, наоборот, ослабляет (вплоть до исчезновения) инструкцию и отождествим с логическим оператором «if-then» программирования. Корректор же корректирует инструкцию и отождествим с тем, что в программировании называют параметрами функции.

Те, кто говорят, что мы предицируем объект в суждениях «хорошая книга», «яркое солнце» ничего не смыслят в том, что говорят, потому что в действительности мы предицируем действие. В случаях суждений «хорошая книга», «яркое солнце» предикаты, в отличие от общепринятых мнений, характеризуют не объекты (книга, солнце), а действия. Так суждение «хорошая книга» гласит: «книга с интересом читается», «книга хорошо переплетена» и д. р. «Хорошая» означает «с интересом читается и надежно переплетена». Появляются новые, и истинные, предикаты и субъекты: «с интересом», «надежно», «читается», «переплетена». Предметом исследования должны становиться эти «с интересом читаемая» книга, «надежно переплетенная» книга. У всех философов это выпадало из рассмотрения – предицирование (т. е. коррекция) действия при предицировании объекта. Тем не менее предицирование объекта означает предицирование действия и ничего более, и только это и может всерьез рассматриваться. «С интересом читаемая книга», «надежно переплетенная книга» означает – трудно оторваться от книги, трудно разорвать книгу. «Хорошая книга» означает тогда «жадно (предикат) читаемая книга (субъект)», «надежно (предикат) переплетенная книга (субъект)»– большую детализацию и конкретность действия. Так «яркое солнце» означает означает, что «больно (предикат) смотреть на солнце (субъект)». И т. д. «Надреснутый бокал» означает, что из бокала неудобно пить и т. д.

Допустим, у вас болен отец и вы нанимаете соседского мальчишку носить ему пиццу. Высказывания «мальчишка болен», «мальчишка занят» будут стимулами: инструкция «носить пиццу отцу» будет «невозможной». Высказывания же «мальчишка жуликоват», «мальчишка озорник» будут корректорами и означать, что он покупает пиццу подешевле и, когда ее носит, надламывает или мнет ее. Я договариваюсь с этим мальчишкой, что он будет каждый день покупать и носить пиццу отцу и говорю ему «отец болен», указывая таким образом на стимул, условие к тому, чтобы носить ему пиццу. Но я говорю также «учти, отец строг» оказывая таким образом коррекцию, говоря, что «носить пиццу» надо «аккуратно». Я говорю ему «отец горд», оказывая коррекцию «не покупай дешевую пиццу или в мятой коробке».

Свойство «сегодня мальчишка торопится» будет ничем иным как корректором – я буду вынужден дать ему денег на такси и он «понесет отцу пиццу на такси». Прежде чем сообщить мне о том, что сегодня он торопится, а значит не может выполнить обещание он мнется, волнуется и я, замечая это поощряю его улыбкой, кивком головы, что в сущности говорит ему «будь смелее». Я прекрасно осознаю при этом, что корректирую его деятельность. Я был бы полным, законченным идиотом если бы представлял из себя «нечто», которое вы не могли бы интерпритировать в контексте инструктивного поведения.