Андрей Звонков - Пока едет «Скорая». Рассказы, которые могут спасти вашу жизнь
– Одевайтесь – и поедем.
– Это обязательно?
– Операцию надо делать обязательно, – объяснил Ерофеев, – кровотечение остановится, а вот рубец там будет грубый, и когда-нибудь непременно порвете снова. Так что или вы с нами едете, или сами потом обратитесь к урологу, но не затягивайте с этим.
– Я не поеду. Спасибо вам.
Ерофеев протянул парню карточку – подписать отказ от госпитализации.
– Дело ваше. К любому урологу обратитесь. Операция идет полчаса. Ничего сложного. Пока ранка свежая. Потом придется иссекать рубец.
– Я понимаю.
Парень полез в кошелек:
– Я вам что-нибудь должен?
– Вы ничего не должны, – усмехнулся Ерофеев, – но можете. Это ваше право.
Парень сунул фельдшеру в карман куртки тысячную купюру. Тот сказал: «Спасибо».
– А если кровь не остановится, – спросил вдруг парень, – можно снова вызвать?
Ерофеев, который в этот момент пропускал стажерку из квартиры, остановился.
– Вы сами абсурдность этого вопроса не ощущаете? Если будет идти кровь через час, когда снимете повязку, то можете вызвать. Но лучше не трогайте ничего, ведь мочиться повязка не мешает. Главное, не тяните с визитом к урологу.
– Я понял.
Ерофеев закрыл за собой дверь. Таня в лифте тихонько спросила:
– А за деньги ничего не будет?
– Не будет, – ответил Саша, – если болтать не будешь.
– А брать можно?
– Вымогать нельзя. Условия вроде: «Бесплатно лечим по стандарту, а так, как вы хотите, стоит дорого» – ставить нельзя. Это скотство. Но если сами предлагают или суют в карман, то смотри, у кого берешь. Одно дело – вот этот мажорик, которому деньги распирают кошелек, и другое, когда тебе пенсионерка одинокая, извиняясь, двести рублей протягивает. У меня рука не поднимется взять. Просто думай: когда, где, от кого. Совесть подскажет.
На первом этаже, когда выходили из лифта, «крякнул» телефон. На экране высветился адрес.
– Куда нам дали? – спросила Таня, высунувшись в окошечко перегородки в машине.
Ерофеев, не оборачиваясь, сказал так, чтобы слышал и водитель:
– Речной вокзал. К причалу. Пароход «Профессор Звонков».
– А что там? – Таня не дождалась, пока Саша озвучит повод.
Почему она всякий раз спрашивала? Просто само собой так выходило.
– Там мужчина сорока пяти лет от роду с травмой ноги, – ответил терпеливо Ерофеев, но как бы намекая: «Чего спрашивать? Приедем – увидим».
– А ты не знаешь, кто это – профессор Звонков?
Ерофеев молча протянул Тане компьютер-планшет.
– Посмотри в Интернете. То, что он не медик, – это наверняка.
Таня зашла в Интернет и, возвращая планшет, сказала:
– Действительно, не медик. Это специалист по водному транспорту еще в СССР. Василий Васильевич Звонков – профессор, академик, его именем теплоход назвали еще в 60-е годы. Мы этот теплоход увидим сейчас.
– Саш, а ты бы хотел, чтоб твоим именем теплоход назвали? – спросил водитель.
– Нет, – довольно хмуро сказал Ерофеев.
– Почему?
– Я не собираюсь умирать. А при жизни героя пароходам его имя не дают.
– А представляешь, ходил бы по Волге теплоход «Фельдшер Ерофеев», и люди бы спрашивали: «Кто это такой?»
Таня тихонько хихикнула, чтобы Саша не услышал. Но подумала: «А что, вот работают люди, себя не жалеют, профессионалы. А кто помнит о них? Почему вот какого-то профессора увековечили в имени теплохода, может, даже какого-нибудь академика, врача тоже так помянули? А простые фельдшеры или медсестры? Они что, не заслужили?»
Водитель продолжил:
– И вот, как девушка наша, лезли б в Интернет, а там: «Фельдшер Ерофеев – работник скорой помощи и бла-бла-бла… спасавший героически…»
– Мне было бы все равно, – сказал Ерофеев. – Все равно тогда, все равно и сейчас. И вообще хватит трепаться.
Машина уперлась в шлагбаум служебного въезда на территорию речного порта. Из будки вышел охранник, поглядел в салон через окно.
– Езжайте до главного здания, там – направо и увидите теплоход. Вас ждут у трапа.
Поднялась красно-белая штанга. Машина скорой помощи, сверкая маячками, покатилась по аллее.
– Сирень[46] включить? – спросил водитель.
– Зачем? – терпению Ерофеева не было предела. – Для понту? Шума тебе мало?
Теплоход только издалека казался большим бело-голубым красавцем. Когда Таня прошла по трапу и ступила на палубу, увидела проступающую сквозь белую краску ржавчину, ощутила, как играют доски под туфельками, услыхала скрип отворяемых дверей. Да, чувствуется, что это корыто построено еще в 60-е годы и ему уже больше полувека.
В каюте было невероятно тесно, потому что она, рассчитанная на двух пассажиров, вмещала четверых. Один пассажир лежал, упершись ногой в стену, а еще трое стояли рядом и смотрели на подошедшую бригаду.
Ерофеев осмотрелся, поставил ящик в коридоре, сказав негромко Тане: «Жди тут».
– Я буду очень признателен, господа, если хотя бы двое из вас освободят каюту и дадут мне пообщаться с больным и осмотреть его.
Он произнес эту тираду негромко, но все трое созерцающих пострадавшего и его ногу, закованную в палки и тряпки, повернулись и выскочили из каюты.
– Благодарю, не уходите далеко, вы мне еще понадобитесь.
Саша жестом подозвал Таню:
– Возьми ножницы в ящике и убери эти конструкции с ноги.
Пока стажерка выполняла распоряжение, он принялся расспрашивать травмированного. И вот что тот рассказал.
Он с друзьями, теми самыми, что ожидали в коридоре, рыбачил в низовьях Волги и поймал огромного сома. «Ну, гигантский зверюга!» И вот этот монстр потащил мужчину за собой. Может, и утащил бы совсем, да в бочажине[47] нога рыбачка застряла в чем-то.
– Вроде капкана. Я ничего понять не мог. Леску на руку намотал, потому что удилище пополам, это ведь углепластик! А он тянет, тварь, я ноздрями в воде. Орать хочу – не могу… Нога намертво. Думал, все… – рыбачок крепким словом обозначил перспективу. – Хорошо, ребята подлетели – у нас лодка моторная – и лесу-то обрезали. Я торчу из воды буйком… Хорошо, вода не очень холодная, мелководье, но дно илистое. И там, как я понял, коряг видимо-невидимо! Вот в одну такую нога и влетела. Больно так, что в глазах искры.
Ерофеев слушал не перебивая, с совершенно серьезным видом.
– Ребята нырнули, кое-как ногу из коряги вынули. Долго ковырялись. Пришлось и сапог резать, и гидру тоже…
Ерофеев кивнул.
– А как достали, вот… обе кости пополам.
– Давно это было?
Саша осматривал багровую опухшую голень.
– Третий или четвертый день сегодня.
– Я не понял. Вы прошли мимо нескольких крупных городов, почему там не сошли на берег?
Рыбачок пожал плечами.
– А я не знаю… Они меня сперва на лодке до причала, а там этот вот корабель стоит, и свободная каюта есть. Договорились с капитаном, он подождал немного, пока ребята вещички собрали…
– Погодите, но боль ведь должна быть… Как вы это все терпели?
Рыбачок запустил руку под койку и выкатил пару пустых бутылок.
– Вот, обезболивали…
– Вы хоть закусывали?
– А как же, ребята бутерброды из буфета приносили.
– А вот эти лангеты когда наложили?
– А сразу. Из удилищ соорудили и остатками гидрокостюма обмотали. Порезали на ленты. А что? Что-то неправильно?
– Да нет, все правильно. Зря только не сошли в Ярославле или Саратове. Или где вы там были. Вам бы уже и рентген сделали, и, может быть, операцию. А теперь не знаю, что там. Гематома огромная. Сосуды порваны.
– Ногу могут отрезать? – побледнел рыбачок.
– Не знаю. Сейчас шину наложим нормальную. И поедем.
Ерофеев выглянул в коридор к Тане и товарищам пострадавшего.
– Беги в машину, отнеси ящик, бери водителя, пневмошину[48] и волокушу[49], а носилки пусть приготовит у трапа.
Водитель загрузил больного в салон, а один из компании рыбаков вдруг с криком «Подождите!» умчался на теплоход. Таня измеряла давление. От рыбачка несло таким жутким перегаром, что у нее слезы на глаза наворачивались.
– Зачем же вы столько пили? – спросила она.
– Я не пил, – сказал пострадавший, – я лечился. Вася сказал, что помереть могу от боли…
– И сколько «лекарства» вы приняли?
Рыбачок принялся загибать пальцы.
– На четверых одиннадцать бутылок.
Таня недоверчиво усмехнулась.
– Не верите?
– Почему? Верю… То есть вы один четыре бутылки выпили? Два литра водки? Это очень много.
– Четыре по ноль семь, девушка, это почти три литра – два восемьсот. Зато вот как-то пережил. Я тогда в воде боли не чуял: в горячке да от холода… А как понеслись на лодке, так я каждый толчок замечал. Несколько раз сознание терял. Хорошо, у нас было… Да и с пароходом этим повезло. А то конец бы мне.
