Шалва Амонашвили - Здравствуйте, дети!

— Дети, я вижу шесть треугольников!

Кто-то из ребятишек, наверное, поправит меня: «Квадратов, а не треугольников!»…

…Последние секунды пятиминутной перемены. Нам пора двигаться дальше по нашей тропинке учения. Может быть, сможем преодолеть еще один сантиметр пути!

— Марика, слезь, пожалуйста, с моих колен! Саша, возьми, пожалуйста, наши маленикие колокольчики и звони в них!

«Дзин-дзин-дзин!» — веселятся маленьие колокольчики.

Приятно смотреть на думающего человека

— Дети, я вижу шесть треугольников! Несколько голосов: «Это не треугольники, а квадраты!»

Конечно, квадраты! Спасибо, что поправили! Посмотрите внимательно, сколько там квадратов шесть или семь?

— Шесть! спешат некоторые.

— Семь! выкрикивают другие.

Почему у шестилеток язык так опережает мысль? Дело не в том, что они выкрикивают свои ответы, мешая другим думать. Обычно на практике педагоги такие выкрики на уроках пресекают довольно простыми способами: порицают детей за, нарушение дисциплины, приучают их поднять руку, так проявляя свою готовность отвечать, и ждать, пока педагог сам не обратится к кому-либо за ответом. Но что этим меняется? Эта форма готовности отвечать хороша, когда достигается главное — осмысленность ответа. Ребенок обдумывает свой ответ, проверяет его, формулирует, а потом поднимает руку и спокойно ждет вызова. Но проблема в том и заключается, что ребенок не может спокойно ждать, предмет с достаточной полнотой еще не познан, а он уже спешит отвечать, спешит опередить других. Часто случалось со мной: только раскрыл рот, чтобы задать вопрос, а дети уже тянут руки. «Вы же еще не знаете, о чем я буду спрашивать», удивлялся я. Но, видимо, для них важнее отвечать, но на какой вопрос и правилен ли будет ответ это для них не так уж и важно.

Они всегда «готовы» к любым вопросам педагога. И создается такое впечатление, что ответы на все премудрые задачи у них уже «заготовлены» и все они сосредоточены на кончике языка. Вот и выкрикивают они: «Шесть!», «Семь!», не думая о том, что эти ответы неправильны. Не думают, но отвечают, спешат ответить.

Может быть, они стремятся к общению со своим педагогом? Может быть, хотят выделиться среди других? Или просто еще не знают, что нужно мыслить, а главное, не знают, как мыслить? Думаю, это и является одной из причин, наряду с импульсивностью их поступков и действий, того, что дети выкрикивают свои необдуманные ответы.

Мне, таким образом, надо пресечь не столько эти выкрики, которые не так уж страшны, если дети выкрикивают правильные ответы, если выражают свою радость в связи с постижением истины. Конечно, постигнув истину, человек всегда будет спешить сообщить ее другим. И еще: он имеет право стремиться быть первооткрывателем в той или иной области человеческого познания и радоваться своему первенству. Но как заставить детей сидеть спокойно с поднятой рукой и ждать моего неторопливого вызова, когда у них что-то мгновенно прояснилось, когда истина «схвачена» или же вот-вот будет открыта? Как сказать им в таких случаях: «Не шумите, дети, не зовите меня, не выкрикивайте, сидите спокойно!» А если я вызову в это время, допустим, Дато, когда отвечать хотят все, то не сделаю ли я искусственно этого Дато первооткрывателем истины? «Колумбами» могли бы быть все, но я, со своей манерой вести урок, сделаю таким только одного, мною выбранного! Справедливо ли это? Я помогаю всем детям стать «Колумбами», слушая их ответы, нашептываемые мне на ухо, или же быстро занимая центральное место в классе и, как дирижер, подавая всем знак, чтобы истина прогремела хором, И тогда все довольны.

Так вот, надо пресечь не сами выкрики, а необдуманность ответов. И делать это надо тонко. Помогут ли мне призывы к детям: «Думайте, думайте!»? Не совсем, если не научу их, как думать, не налажу свое общение с ними так, чтобы процесс постижения истины стал для них важнее стремления выделиться.

Но как я это сделаю?

Буду сам часто размышлять вслух и на виду у всех действовать с предметами: тем самым сделаю наглядным то, как мыслить и действовать;

буду давать им специальные задания, решение который станет невозможным без напряженной мысли, и помогу им построить план последовательных умственных операций;

создам условия, чтобы они смогли свободно рассуждать, доказывать, опровергать, сомневаться;

буду направлять их на обдумывание задания, на его мысленное решение, чтобы только после этого они высказывали свои соображения;

буду подкреплять стремление каждого ребенка быть вдумчивым, мыслить, «не спешить языком».

А сейчас я не обращаю внимания на эти выкрики — «Шесть!», «Семь!» и пытаюсь перепроверить свое соображение: шепча «про себя» и двигая указательным пальцем, я считаю количество квадратов на рисунке. Дети подражают мне. Я все еще продолжаю считать квадраты, а многие уже решили задачу правильно:

— Пять квадратов, а не шесть!

— Четыре маленьких и один большой квадрат!

— Вы говорили, что семь

квадратов, атампять!

Несколько минут назад я слышал, как Лела кричала, не подумав как следует: «Семь квадратов!»

— Лела, ты можешь доказать, что там пять квадратов? Может быть, я плохо вижу без очков и потому мне кажется, что там все-таки семь квадратов?

Лела уже забыла, что кричала: «Семь квадратов!» Теперь она правильно сосчитала фигуры. Выбегает и показывает все.

— Да, я плохо видел. Спасибо! Значит, там пять квадратов!..

Я направляюсь к доске.

— А теперь я дам вам более сложную задачу. Я нарисовал здесь несколько квадратов, но не успел их сосчитать. Посмотрите внимательно, сосчитайте, проверьте, чтобы не ошибиться, и шепните мне на ухо!

Приоткрываю другую часть доски, а там у меня следующая фигура:

— Не спешите, пожалуйста, с ответом! — предупреждаю детей и сам тоже «включаюсь» в решение задачи — стою посередине класса, перемещаю в воздухе указательный палец и считаю «про себя» квадраты: «Один большой квадрат… два… три… четыре…»

Некоторые уже зовут меня, чтобы шепнуть о решении задачи. Получаю множество неправильных ответов: «Четыре!», «Восемь!», «Двенадцать!», «Сто!», «Три!». Шепотом советую каждому проверить свое решение. Некоторым помогаю найти девятый квадрат. Тот самый квадрат, который находится в центре фигуры и который я раскрасил красным мелом. Именно он остается незамеченным многими.

Но вот не прошло и минуты, а секрет уже разгадан. Моим «открывателям» не терпится выкрикнуть ответ.

— Скажите все вместе! — говорю я и подаю знак.

— Восемь!.. Девять!

Я записываю цифры 8 и 9 на доске.

— Поднимите руки те, кто считает, что здесь 8 квадратов! (Так считает почти половина класса.) А теперь — те, кто считает, что здесь 9 квадратов!

Вызываю к доске Магду и Майю — представительниц обеих половин класса.

— Докажите!

Здесь девять квадратов, — говорит Майя.

Нет, восемь! — кричат другие.

— Вот, посмотрите! Майя начинает обводить каждый квадрат указкой. — Один, два, три… девять! — последним обводит маленький красный квадрат в центре рисунка.

— Ааа! — вздыхает одна половина класса.

— Мы правы! — радуется другая.

— А теперь опустите головы и закройте глаза! — даю я распоряжение. В классе мигом прекращается всякий шум, дети отключаются от своих эмоций, вызванных решением задачи. Теперь я имею возможность дать им другое задание. Прохожу между рядами и говорю вполголоса:

— Хотите задание еще сложнее?

— Хотим!

Я нарисовал на доске две группы квадратов А и В. Вы должны сравнить в какой группе больше квадратов. Я буду наблюдать за вашими лицами, как вы будете думать. У некоторых, наверное, лица станут серьезными и сосредоточенными. Не давайте волю языку, чтобы не сказать чего-нибудь непроверенного! (Я отодвигаю занавеску на доске.) Поднимите головы. Смотрите и думайте.

На доске приготовлен такой рисунок:

Что мне ответят дети? По всей вероятности, большинство скажет, что в группе А квадратов больше, чем в группе В. Ведь эта задача образец для проявления в них так называемого феномена Пиаже! Они перепутают между собой количество и площадь и «сколько» воспримут как «больше по площади».

На днях я уже давал им подобные задания, но решили их далеко не все. Я показал им нарисованные на доске груши три маленькие и две большие и — спросил:

Где больше груш — слева или справа?

Справа! — сказали они мне.

Давайте сосчитаем, — предложил я.

Сосчитали: слева — три, справа — две. Под рисунками груш я написал цифры: