Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен

Так, исходя из простого различения рассудка, порожденного самим рассудком (raison raisonnee), между разумом и волей Бога, мы пришли путем заключения к финалистской концепции физики. Именно финалистские заключения неприемлемы для Декарта, и, чтобы разрушить их до самого основания, он, как мы видели до сих пор, отрицает все их предпосылки. Есть или нет различение рассудка между разумом и волей Бога, предшествует или не предшествует у Бога познание блага определению Его воли — все это суть метафизические вопросы, которые сами по себе Декарта не интересуют. Их можно отрицать, что ни в малейшей степени не затронет учения, изложенного в «Размышлениях»; все это совершенно неважно для Cogito, доказательства существования Бога, учения о ясных и отчетливых идеях, реального различия души и тела. Подлинное значение этого вопроса для Декарта надо искать не здесь, а в только что показанных следствиях относительно физики, которые извлекались из него в схоластической философии.

В самом деле, если отказаться от различения в Боге воли и разума, то можно уже не обращать внимания на схоластические дискуссии, объясняющие решения божественной воли тем, что Бог счел лучшим или более подходящим определить свою волю тем, а не иным образом. И Декарт уточняет свою мысль на конкретном примере. Аристотель утверждает, что мир существует вечно, потому что Бог, хотя и действует своим разумом и своей волей, определен тем не менее естественной необходимостью судить и желать то, что Он должен делать. Поскольку Бог как Первый двигатель движет мир естественной необходимостью, мир существует вечно. Такова, по крайней мере, интерпретация, которую дали мысли Аристотеля по этому вопросу ученые схоласты. Однако, как замечает Суарес, доказательство не убедительно. Утверждая, что Бог вынужден желать мира и судить таким образом, не показывает, что Бог хотел создать мир в вечности. Прежде всего следовало бы доказать, что Бог необходимым образом считал лучшим создать мир в вечности, а не во времени. Потому что может быть так, что Бог рассудил, что лучше или более уместно создать его во времени, а не вечным, и в этом случае Он и создал мир во времени[165].

Согласно Декарту, это плохой подход к данному вопросу. Не надо спрашивать себя, считал ли Бог более подходящим или лучшим создать мир во времени или в вечности; не надо тратить сил на все эти дискуссии, в которых выясняется, что, хотя мир создан во времени, как тому учит вера, Бог мог бы тем не менее создать его вечным, если бы он счел это лучшим[166]. Все эти рассуждения предполагают в Боге идею блага, предшествующую решениям Его воли. Однако данное предположение ложно и недостойно Бога. Нужно обратить предшествующие суждения: не Бог хочет того, что есть благо, но благо есть то, чего хочет Бог. Если Бог хотел создать мир во времени, то не потому, что он увидел, что это лучше, чем создать его вечным. Напротив, поскольку Бог создал мир во времени, это лучше, чем если бы он был создан вечным[167]. Нетрудно заметить, что в этом рассуждении Декарт отбрасывает именно финалистскую концепцию мира, которой всегда была привержена схоластика, и для того и выбран им пример с вопросом о сотворении мира.

Сказать по-правде, тут возможна была для него и промежуточная позиция: не отрицать полностью, что мир создан Богом согласно принципу наилучшего и для реализации некоторых целей, но признать, что вследствие диспропорции между божественным разумом и нашим умом для нас совершенно невозможно обнаружить эти цели; так можно было бы проще освободиться от пут бесполезных и губительных для физики финалистских объяснений. В самом деле, в «Размышлениях» и «Первоначалах» Декарт именно так обосновывает отказ от конечных причин. Мы знаем, что наша природа немощна и ограничена, а природа Бога, напротив, безгранична, непостижима и бесконечна. Этого достаточно, чтобы понять, что Бог может произвести бесконечно много следствий, причин которых мы не знаем, и что было бы безрассудством пытаться постичь божественное целеполагание. Вот почему весь род причин, называемых конечными, не может иметь места в истинной физике. И уже в силу одного этого нам следовало бы их отбросить[168]. Этот довод, проводимый Декартом, является не случайным, но глубоко связан с остальными положениями его системы. Мы еще увидим, на чем он основывается и что, по мнению Декарта, придает ему подлинное значение. Тем не менее этот довод является вспомогательным, и главное его достоинство состоит в том, что с ним связано меньше трудностей. Но сам текст, на который мы только что сослались, заставляет думать, что подлинная причина отказа от конечных причин не такова. Ob hanc unicam rationem[22*], пишет Декарт; это означает, если мы его правильно поняли, «при предположении, что нет других соображений». Эти другие соображения Декарт показывает нам более явным образом в беседе с Бурманом.

Первое соображение состоит в том, что, даже если знание конечных причин было бы возможно, оно для физики совершенно бесполезно. Знание цели вещи не ведет нас к знанию вещи самой по себе, и ее природа остается скрытой. Мы знаем, почему вещь есть, но все равно не знаем, что она есть, а ведь нам важнее всего знать именно это последнее. Самый большой порок рассуждений Аристотеля состоит в том, что он всегда говорит о вещах, исходя из соображений их целей. Но дело не только в этом; абстрагируемся от целей, которые только сам Бог мог бы открыть нам в откровении, и поговорим чисто философски. Не совершаем ли мы, говоря о целях Бога, величайшую из ошибок? Мы рассматриваем Бога просто как человека; более могущественного, чем все остальные, но все равно человека, который ставит себе ту или иную цель и стремится к ней с помощью тех или иных средств. Однако такое представление совершенно недостойно Бога[169]. Это означает не только, что безрассудно пытаться проникнуть в цели Бога, но что надо пойти дальше и объявить это невозможным, ибо это абсурдно в своих исходных посылках. Декарт советует воздержаться не просто от трудного и рискованного исследования, но от поисков того, чего на самом деле нет. Исследование целей Бога является в буквальном смысле слова исследованием несуществующей вещи. Декарт отрицает исследование конечных причин на основании своей особой концепции божественной свободы, благодаря которой он считает себя способным доказать, что Бог никогда не действует, имея в виду некую цель. Или, скорее, надо сказать, что поскольку Декарт хочет до основания разрушить концепцию конечных причин в природе, он считает необходимым добраться в своем рассуждении до Бога и существенно изменить схоластическое понимание Его свободы[170].

Несомненно, Декарт открыл Бурману свои подлинные мысли по этому поводу. В самом деле, надо учесть, что уже в 1630 г., касаясь своей физики, Декарт излагает Мерсенну свои представления о свободе Бога: «Но я не пропущу случая затронуть в моей физике некоторые вопросы метафизики, в частности следующий…» С этого времени отрицание целеполагания у божественной воли становится для Декарта основой физики, и поэтому он мог написать в том же письме, что без знания Бога и его истинной природы нельзя отыскать основания данной науки[171]. Благодаря этому мы можем понять, какой смысл и какую значимость надо придать картезианской концепции божественной свободы. Данное учение было, в глазах Декарта, прежде всего необходимым метафизическим основанием физики действующих причин. Он отказывается признавать даже различение рассудка между разумом и волей Бога, поскольку такое различение приводит к мысли, что воля Бога определяется благом, постигаемым Его разумом, каковая мысль оправдывает финалистские объяснения вещей. Сообразно цели, ради которой Декарт публикует свои «Размышления», он вкладывает туда метафизические принципы, способные сами собой незаметно подвести неподготовленные умы к истинной физике[172]. Если мир был произведен согласно порядку действующих, а не конечных причин, то, разумеется, истинная физика должна искать порядок действующих, а не конечных причин. Вот почему Декарт не устает повторять, что Бог создал все вещи подобно тому, как действующая причина производит свое следствие. Именно таков смысл сравнения Бога, сотворившего истины, и короля, свободно устанавливающего законы в своем королевстве. Именно это он хочет объяснить Мерсенну, когда пишет ему, что Бог создал вещи ut efficiens et totalis causa[27*][173]. В «Ответе на Шестые возражения» он возвращается к вышеупомянутому сравнению, уточняя его в указанном нами смысле: Бог создал вещи в качестве действующей причины: eadem ratione qua Rex est legis effector[29*] [174]. Наконец, в своих ответах Гассенди Декарт настаивает на непостижимости целей Бога и на невозможности того, чтобы одни цели Бога были явлены нам более, чем другие, и со всей определенностью требует отказаться от попыток их разгадывания и заменить рассмотрение конечных причин рассмотрением причин действующих, ибо только это позволит нам действительно познать величие и совершенство Бога-творца[175]. Декарт понимает, что, изменив столь радикально принятое представление об акте творения, он должен не менее радикально изменить принятое представление о том, каким должно быть настоящее объяснение сотворенного мира. Наше знание природы Бога и наша уверенность в том, что Он сотворил мир так, как действующая причина производит свое следствие, позволяет нам непосредственно заключить, какой должна быть наиболее совершенная наука, единственное истинное объяснение творения: объяснение следствий их причинами[176]. Таким образом, исследование конечных причин предстает не только дерзким и опасным, но также химерическим и необоснованным. Благодаря своей концепции свободы Бога и своему отказу от различения в Боге разума и воли Декарт, как он считает, ниспроверг все здание аристотелевской физики и вырвал в самом ее корне — концепции свободы Бога — рассуждения, основанные на цели.