Энтони Олперс - Дельфины
На ранних стадиях эволюции, когда китообразные были еще мало приспособлены к жизни в океане, разумное использование новой среды, вероятно, давало и определенные преимущества.
Возникает вопрос, насколько среда, в которой живут китообразные, сложна с точки зрения ее восприятия их органами чувств. Функции коры головного мозга высокоорганизованных животных заключаются, помимо всего прочего, в накоплении и систематизации большого количества разнообразной информации, поступающей от органов чувств. Если среда достаточно примитивна и условия существования однообразны, то сложный мозг животному просто ни к чему.
Предки человека жили на деревьях, и считается, между прочим, что трехмерный характер среды сыграл ведущую роль в развитии их умственных способностей. Теперь люди живут в очень сложных условиях, про которые уж никак не скажешь, что они бедны событиями, мы сами весьма усердно способствуем этому. И с нашей ограниченной точки зрения условия жизни в море могут показаться чрезвычайно спокойными и однообразными. Однако впечатления подводных пловцов и снятые ими фильмы заставляют изменить это мнение.
Наконец, о социальной природе китообразных. Взаимоотношения между отдельными животными и целой группой являются дополнительным и очень богатым источником для суждения об интеллекте китообразных, который, несомненно, сыграл значительную роль в приспособлении дельфинов к жизни в океане. А вопрос о сущности этой роли пусть решают биологи и психологи, если смогут.
Теперь, когда мы уже знаем то, что было рассказано выше о дельфинах, интересно вернуться к античным авторам и посмотреть, насколько близки они были к истине. При этом следует помнить, что у них не было возможности держать дельфинов в бассейне со смотровыми окнами, запечатлеть их движения на кинопленку или записать звуки, которые они издают; к тому же античные авторы не знали ничего из того, что нам сейчас известно об эволюции животного мира вообще.
Аристотель и Плиний, и даже Оппиан, несмотря на его особую манеру изложения, допустили очень немного серьезных ошибок; то ли благодаря интуиции, но они подошли ближе к правильному пониманию природы китообразных, чем многие писатели более поздних эпох.
Аристотель, например, правильно судил обо всех основных вопросах — о дыхании дельфина, кормлении детенышей, о его костях, которые не являются «рыбьим хребтом». Однако тот факт, что дельфины — теплокровные животные, ускользнул от его внимания, так как во времена Аристотеля понятия о теплокровности не существовало. Не отметил он также горизонтальное расположение хвостового плавника — факт чрезвычайно важный. Тем не менее, он дал правильную классификацию, объединив китов, дельфинов и морских свиней под названием κηґ τη, или китообразные, как мы теперь говорим. При этом он добавлял: «Многие придерживаются мнения, что морская свинья является разновидностью дельфина».
К сожалению, одно неверное суждение увело Аристотеля далеко в сторону в тот самый момент, когда он был очень близок к истине. Он полагал, что помимо воздуха, дельфин для дыхания «втягивал воду и выдувал ее через дыхало», и эту мысль он положил в основу одной из своих главных классификаций. Он предложил рассматривать всех животных, которые дышат воздухом, как наземных, а тех, кто «втягивает воду», как водных; дельфины же, считал Аристотель, делают и то, и другое. Следовательно, «трудно считать такое животное наземным и только наземным или водным и только водным». Таким образом, Аристотель нашел верное решение ошибочно поставленной задачи.
Информацию о дельфинах Аристотель мог получить, естественно, либо от рыбаков или моряков, наблюдавших этих животных в открытом море, либо изучая дельфина, случайно попавшего в сеть или выброшенного на берег. Если сам Аристотель и не анатомировал дельфинов, то сведения о них он получал, несомненно, от людей, очень хорошо знавших строение этих животных.
Например, Аристотелю было известно, что если дельфин запутался в сетях под водой, он утонет от недостатка воздуха — это даже в наши дни понимает не каждый.
Аристотелю принадлежит также описание того, как дельфин спит: «Дельфин и кит, и все, у кого имеется дыхало, спят, выставив его из воды, и таким образом дышат, при этом не переставая слегка шевелить плавниками». Нужно только вместо «плавниками» прочесть «хвостом», и картина будет абсолютно точной. Ее не портит даже следующее замечание: «Некоторые моряки убеждают нас, что слышали, как дельфины храпят».
«Брачный балет» дельфинов. (Фото Ф. Эсапяна)
Аристотель дает точное описание брачных игр дельфинов и без всякого скептицизма передает рассказ о том, что «видели двух дельфинов, поддерживающих на поверхности моря тело мертвого дельфина».
Всего Аристотель сделал около сорока фактических замечаний о жизни дельфинов, из которых только три — явная бессмыслица, причем два содержатся в тексте, который многие ученые считают более поздним, ошибочно приписываемым Аристотелю. Таков текст из «Истории животных»: «Как правило, крупные рыбы хватают пастью более мелких, плывя за ними в обычном положении; однако селахии (Акулы. — Прим. пер.), дельфины и все китообразные должны сначала перевернуться на спину, так как их пасть расположена на нижней стороне туловища; это дает мелким рыбам шанс увернуться; в самом деле, иначе осталось бы очень мало мелких рыб, так как скорость и ловкость дельфинов удивительны».
Непохоже, чтобы Аристотель, который, весьма вероятно, сам осматривал и изучал дельфинов, написал эти строки. Добавление о китообразных сделано, как полагают, другой рукой.
Еще одним примером ошибки в сведениях, сообщаемых Аристотелем о дельфинах, является утверждение, что матери «берут своего детеныша, когда он еще совсем мал, в рот» — наблюдение, которое излагается и Оппианом в свойственной ему причудливой манере. Однако детеныш дельфина в момент рождения достигает в длину трети длины тела матери и потому вряд ли может «забираться к ней в пасть и оставаться там». И все же можно найти объяснение появлению даже такого фантастического утверждения. Древнегреческие рыбаки, несомненно, часто могли видеть, как малыши дельфинов играют у самого носа матери, внезапно скрываются позади нее или под ней, и пытались объяснить это таким странным образом.
Будь Аристотель хоть немного знаком с дарвиновской эволюционной теорией, он наверняка бы догадался, откуда происходят дельфины, и сказал бы вместе с Оппианом, что они «сменили сушу на воду и приняли форму рыб». Плиний Старший добавил к рассказам Аристотеля и фактов, и выдумки, однако фактов значительно больше, чем выдумки.
Рассказывая о дельфине у Лукринового озера, Плиний писал, что когда мальчик забирался на спину дельфина, тот «прижимал колючки своего плавника», как будто у него такие же плавники, как у рыб. Действительно, существует крупная рыба Coryphaena, или дорада, которую часто называют дельфином и у которой вдоль всей спины проходит острый колючий плавник. Эта рыба получила известность благодаря тому, что, умирая, меняет свою окраску; о ней упоминает в одном из своих стихотворений Байрон. Однако я нигде не нашел сведений, что во времена Плиния ее называли дельфином, так что извинений ему нет.
Репутация Плиния, как автора, отличающегося доходящим до абсурда легковерием, в достаточной мере заслуженна. Его «Естественная история» полна подобных утверждений. Тем не менее он единственный из античных писателей, отметивший особый вид слуха у дельфинов. «Дельфин — животное, для которого характерно не только дружеское расположение к человеку, — пишет Плиний, — но и любовь к музыке. Он поддается очарованию гармонического пения, в особенности звуков водяного органа». «Водяной орган», или hydratilis — музыкальный инструмент, изобретенный в Египте примерно за 300 лет до жизни Плиния, представлял собой почти то же, что современный орган, с той только разницей, что для продувания воздуха через трубы использовали давление воды. Он мог звучать страшно громко, так, что тот, кто играл на нем, должен был заранее затыкать уши, и устанавливали его на открытом воздухе во время боев гладиаторов. Может быть, на нем играли и у берега моря. Как мы знаем теперь, короткие трубки, издающие высокие звуки, возбуждают также колебания очень высокой частоты, воспринимаемые дельфинами. Весьма возможно, что дельфинов привлекали необычные звуки водяного органа, и замечание Плиния о музыкальности животных вовсе не столь абсурдно, как считалось раньше.
Плинию принадлежит также, безусловно, лучшее из сохранившихся у античных авторов описаний поведения дельфинов.
Его рассказ о том, как дельфины помогли рыбакам Нарбонны, представляет собой, несомненно, честно переданное сообщение очевидца и, кроме того, удивительно совпадает с современными рассказами о подобном способе рыбной ловли, применяемом аборигенами побережья Мортон Бэй в Квинсленде (Memoirs of the Queensland Museum, vol. VIII, 1926. — Прим. ред.) (Австралия). В рассказе Плиния запоминается и описание чрезвычайной осторожности дельфинов, которые никогда не совершали быстрых и резких движений, если поблизости были люди. Плиний сообщает также факт, который может служить примером существования у дельфинов определенных намерений: они не набрасывались на кефаль сразу же, а откладывали обед до тех пор, когда «будет одержана полная победа». Бросается в глаза удивительное сходство сведений, сообщаемых Плинием, с наблюдениями, сделанными у берегов Флориды девятнадцать столетий спустя. Плиний пишет, что если дельфины попадали в сеть, «ни один из них не пытался освободиться, перепрыгнув через нее, пока край сетки не опускали под воду, хотя в иных случаях они очень охотно прыгают высоко вверх». Может быть, вода была очень темной и они находили сеть с помощью эхолокации?
