Виталий Захаров - Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII – 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 2
Вполне можно согласиться с М. М. Сафоновым, который считает, что тот факт, что одна из редакций проекта была представлена от имени Державина, а другая – от имени Зубова, вскрывает закулисную сторону сенатской реформы.[130] И, действительно, получается, что за спиной сенатора Державина стоял один из руководителей дворцового переворота 11 марта 1801 г. Платон Зубов – едва ли не самый влиятельный сановник того времени. Причем Зубов не был сенатором и непосредственного участия в обсуждении сенатской реформы принять не мог, но он имел многочисленные связи в гвардии. А поддержка гвардии придавала его голосу ту весомость, которой не было ни у одного из сенаторов.
Во многом этот факт, хорошо известный членам Негласного Комитета, проясняет то, казалось бы, трудно объяснимое внимание, которое проявил Александр I к «мнению» Державина в сравнении с «мнениями» отдельных сенаторов и всего Сената в целом. «Молодые друзья», нужно отдать им должное, прекрасно понимали, что именно державинский проект является программным документом аристократической оппозиции. Либеральная фразеология не могла скрыть от них истинного положения вещей. Если учесть, что лица четырех первых классов, из числа которых Державин предлагал избрать сенаторов, в подавляющем большинстве состояли из представителей высшей аристократии, то все эти выборы становились чистой фикцией, закамуфлированной попыткой ввести олигархическое правление. Дворянство оказывалось по-прежнему лишенным политических прав, не говоря уж о других сословиях. Недаром, «молодые друзья», работая над «Жалованной грамотой», ратовали за расширение дворянских прав, т. к. именно в дворянстве, в силу неразвитости других сословий, они видели противовес высшей аристократии.
Всё вышесказанное позволяет существенно пересмотреть позицию Негласного Комитета в вопросе о реформе Сената и всю трактовку борьбы вокруг сенатской реформы как столкновения «молодых друзей» и «екатерининских стариков». На самом деле Негласный Комитет боролся с объединённой оппозицией сановной бюрократии в лице сенаторов и стоявших за ними «заговорщиков» и прежде всего клана Зубовых, стремившихся ограничить императорскую власть, введя аристократическую конституцию, что было бы, как уже отмечалось выше, препятствием к проведению социальных реформ, задуманных Александром I и членами Негласного Комитета.
В этом контексте следует рассматривать и работу над «Жалованной грамотой», разработка которой проходила под грузом давления сановной оппозиции.
«Молодые друзья», видимо, считали почти неизбежным принятие реформы Сената в том виде, в каком этого требовала оппозиция.[131] Зубов имел огромное влияние в гвардии, поэтому преждевременное выступление против него могло, по мнению «молодых друзей», привести к новому дворцовому перевороту. Каков же был выход из этой ситуации? Зубов первым предложил компромисс, подав записку Александру I об освобождении от крепостного права дворовых, т. е. то, чего так желал Александр. Предполагался своего рода обмен: Александр соглашается на реформу Сената по проекту Зубова-Державина, а значит на ограничение своей власти олигархическим органом, взамен получает возможность провести частичную реформу по крестьянскому вопросу.
Однако «молодые друзья» предложили свой выход из сложившегося положения. Они попытались нейтрализовать реформу Сената, внеся в неё совсем другое содержание. Для этого-то и готовилась «Жалованная грамота российскому народу». Согласно ей дворянство, а в перспективе и всё имущее население империи, должно было получить политические права, а значит возможность избирать и быть избранными в Сенат, который аристократическая оппозиция до последнего времени считала своей неделимой вотчиной. В результате большинство в Сенате принадлежало бы дворянству, через которое император и «молодые друзья» надеялись проводить задуманные реформы без препятствий. Другое дело, что общая позиция дворянства ими явно идеализировалась.
Итак, перейдём к рассмотрению одного из самых важных документов начала александровского царствования – проекта «Жалованной грамоты российскому народу», который должен был стать своеобразной программой будущих реформ, прежде всего в сфере основ государственного строя.
Переходя к текстологическому анализу «Жалованной грамоты российскому народу», необходимо осветить ряд вопросов, являющихся до сих пор спорными в историографии. Прежде всего, это вопрос о количестве редакций «Грамоты» и их последовательности.
Впервые «Грамоту» попытался охарактеризовать В. П. Семенников. Именно он ввёл в научный оборот две редакции этого документа в двадцать шесть и двадцать восемь статей, но о существовании третьей редакции – «двадцати воронцовских пунктов» – он не знал, хотя они уже были опубликованы в «Русском архиве».[132] Семенников считал, что вначале появилась редакция в 28 статей, а затем в 26 статей, которая обсуждалась в Негласном Комитете 15 и 23 июля 1801 г.[133]
И. М. Троцкий первым обнаружил и опубликовал русский текст «двадцати воронцовских пунктов», так называемых Article’s (в «Русском архиве» публиковался французский текст). Он предложил следующий вариант последовательности редакций «Грамоты»: 20-28-26. 26-ти статейная редакция и обсуждалась, по его мнению, в Негласном Комитете.[134]
Другой порядок расположения редакций «Грамоты» предложил П. К. Бонташ: 20-26-28. Он считал, что в Негласном Комитете обсуждался текст «двадцати пунктов Воронцова», после чего была создана промежуточная редакция из 26 статей, а затем из 28 статей, которую и сопровождала записка Н. Н. Новосильцева от 12 августа 1801 г.[135] Его точку зрения поддержали Д. С. Бабкин и Н. В. Минаева.[136]
А. Н. Китушин повторил схему Троцкого 20-28-26, но полагал, что ни одна из этих редакций не обсуждалась в Негласном Комитете. Аргументировал он это тем, что члены Комитета рассматривали вопрос о предоставлении крестьянам права приобретать общинные земли и об уничтожении шлагбаумов, но в воронцовском проекте специальных пунктов об этом нет. Значит, полагал автор, А. Р. Воронцов представил Александру I какой-то другой, ещё не открытый текст.[137]
А. В. Предтеченский пришел к этому же выводу, независимо от Китушина, а также заметил, что в протоколе Негласного Комитета от 23 июля 1801 г. речь шла о статье Воронцова относительно свободы передвижения для всех граждан внутри государства[138], но такой статьи в известных редакциях «Грамоты» не существует. К тому же, после обсуждения статей из Habeas corpus act’a Строганов записал, что «статьи на этом закончились», но у Воронцова пункты, относящиеся к Habeas corpus act’y, далеко не заканчивают его проект.
В целом Предтеченский считал, что первая редакция из 20 пунктов была написана в июне 1801 г. (вопрос о языке он оставил открытым). Вопрос же о времени написания двух последующих редакций он считал неразрешимым, так же, как и вопрос об их последовательности, т. к. по его мнению, ни тексты редакций, ни записка 12 августа не дают достаточных оснований для этого, а Протоколы Негласного Комитета от 15 и 23 августа 1801 г. не позволяют выяснить, какой текст там обсуждался.[139]
М. М. Сафонов, однако, достаточно обоснованно доказал, что на заседании Негласного Комитета от 23 июля 1801 г. обсуждались не «воронцовские пункты», а «Замечания» к ним, подготовленные Новосильцевым, почти полностью совпадающие с первыми и по названию, и по порядку статей, но заканчивающиеся как раз на статьях, заимствованных из Habeas corpus act’a.[140]
Что касается последовательности и числа редакций, то Сафонов выдвинул свой вариант. Обнаружив журнал заседаний Непременного Совета от 9 сентября 1801 г., на котором обсуждался проект «Грамоты», ранее исследователям неизвестный[141], Сафонов пришел к выводу, что последовательность редакций «Грамоты» была такова: 20–28–25–25+1.[142] В Непременном Совете обсуждался, по его мнению, проект из 25 статей.
Вариант Сафонова представляется наиболее аргументированным, что позволяет принять его за основу при рассмотрении «Грамоты». Но это вовсе не означает, что он окончательный. Вполне возможно, что в архивах ещё лежат неизвестные исследователям документы, касающиеся «Грамоты» и, в случае их открытия, вопрос о количестве и последовательности редакций может быть пересмотрен.
Другой спорный вопрос касается авторства «Грамоты» и, как правило, связывается с проблемой участия в её составления А. Н. Радищева.
