Ричард Фрай - Бухара в Средние века. На стыке персидских традиций и исламской культуры
Мы уже упоминали о вооруженных крестьянах, которые особенно выделялись в гористых районах Средней Азии. В меньшей степени это относится к более организованному Бухарскому оазису, который защищала хорошо обученная профессиональная армия саманидского эмира. По мере роста силы и значимости воинов шли на убыль – хоть и меньшими темпами – независимость и влияние крестьянства. Произошли перемены и с дехканами, которые, помимо земледелия, становились все более вовлеченными в торговлю и ремесла и постепенно переселились в города. В Бухарском оазисе дехкане все больше и больше перебирались в столицу, где жили вблизи двора, как отсутствующие на месте собственности землевладельцы.
Небезынтересно было бы провести исследование, которое определило бы, сколько людей из класса дехкан имело доисламское происхождение, сколько арабское и сколько было среди них нуворишей. В сельджукские времена, в одном городе Хорасана, более половины из сорока с лишним наиболее влиятельных семей землевладельцев имели арабские корни, три рода прослеживало свою родословную от Сасанидов, а остальные являлись высшими должностными чиновниками вместе с незначительным количеством купцов. Возможно, что среди главных семей Бухары купцы и чиновники в пропорциональном отношении являлись более многочисленными, однако соотношение арабских и иранских представителей должно быть аналогичным тому, что имело место в городе Байхак (город в Иране недалеко Нишапура. – Пер.).
Чиновничество уже неоднократно упоминалось, и, конечно, большая часть правительственных служащих проживала в городах. Можно поделить их на два основных класса: дабиры – светские клерки, или писцы, и религиозные, факихи. И хотя в классе писцов имелось некое подобие преемственности, здесь не было ничего похожего на гражданскую службу и, при недовольстве визиря, многие чиновники теряли свои посты, а на их место назначались новые. Вовсю процветал протекционизм, и новый визирь обычно имел полный аппарат чиновников, которые приходили вместе с ним и занимали места уходящей администрации. Потерявшие работу клерки создавали проблемы: они пускались в интриги, дабы вернуть свое положение, или искали покровительства влиятельного правителя или государственного министра. Должности обычно передавались от отца к сыну на манер наставничества, и, разумеется, тонкости профессии держались под строгим секретом. Видимо, более поздние гильдии уже не были столь влиятельными.
Религиозное чиновничество существовало наряду со светским и, по-видимому, являлось более стабильным. Но поскольку все правовые проблемы решали религиозные судьи, кади, численность и влияние религиозных чиновников были чрезвычайно велики. Кади занимались тяжбами, уголовными делами – за исключением определенных политических преступлений – и всеми проблемами личного права. Обычно местом проведения суда являлась мечеть, хотя нам известно о судах в доме кади. К сожалению, подробности процедуры суда отсутствуют. Особым влиянием в Бухаре пользовалось суннитское духовенство, поскольку именно их лидеры первыми призвали в Бухару Исмаила и позднее, после падения Саманидов, взяли на себя руководство как общественной, так и политической жизнью города.
Существовало множество известных факихов, высокообразованных исламских религиозных правоведов, и каждый выдающийся деятель имел последователей и учеников. Общественное мнение играло огромную роль в принятии правовых решений – несомненно, во многих случаях несправедливых, – однако механизм рассмотрения судебных дел учеными мусульманскими законоведами – улама – был организован в некую систему, схожую со светским управлением. При Саманидах государственные органы тесно сотрудничали с улама, хотя люди привыкли воспринимать духовных лидеров в качестве защитников от тирании государства. И в случаях народных волнений или выступлений на духовенство нельзя было полагаться, как на безоговорочно поддерживающее правительство. Обширные полномочия религиозных организаций обеспечивали контроль за многими видами деятельности государства в различных частях его владений.
Следует отметить, что многие мусульманские ученые с большой неприязнью относились к должности судьи и даже искали оправданий для отказа от сделанных светскими властями назначений на такие должности. Однако в саманидский период происходит некоторая эволюция, поскольку судьи заслужили более высокую репутацию и их деятельность оплачивало государство. Можно было бы много написать об отправлении правосудия и его связях с теологией, только здесь не место для подобных дискуссий.
Было бы неверно полагать, будто в Бухаре не проводились теологические дискуссии, наиболее значимые из которых исходили от «свободомыслящих» Багдада самого начала X в. мутазилитов (обособившиеся, отделившиеся, удалившиеся; самоназвание «ахл ал-адл ва-таухид», люди справедливости и единобожия – представители первого крупного направления в каламе, игравшие значительную роль в религиозно-политической жизни Дамасского и Багдадского халифатов в VII–IX вв.). Суфии, или мистики, так заметно выдвинувшиеся в более позднем Иране, в X столетии только начали формироваться как течение, и, опять же, важным центром для них стала Бухара. Все эти теологи, если можно употребить это слово в самом общем смысле, были более чем далеки от ученых законоведов, пришедших к X в. к доминирующей исламской философии и теологии. Гигантский свод неписаных законов пророка, на которые опирались исламское право и теология, был завершен как раз к X столетию. Поэтому нет ничего неожиданного в том, что в рассматриваемый период времени и позднее умы людей занимали иные области религиозной мысли.
Разумеется, невозможно вдаваться в детали развития исламской религии X в., но это было время перемен. Например, высшей степени критичность в толковании Корана и методы проверки достоверности традиций были разработаны учеными именно в этом столетии. Каждая провинция имела собственную школу толкователей Корана, где каждое слово и акцент в тексте воспринимались со всей серьезностью, и дело доходило даже до ожесточенных споров с кровопролитием. В Бухаре превалировала правовая школа ханафитов, хотя и другая школа, шафиитов, существовала по всей Трансоксиане.
Все из вышеперечисленного упомянуто лишь кратко, дабы обозначить разнообразие мыслей и интеллектуальной деятельности в исламском мире X в. Бухара, как столица Саманидов, принимала самое широкое участие в разнообразной деятельности мусульманских ученых и чиновников. Однако следует пояснить, что из того, что источники наиболее полно сообщают о положении дел в Багдаде, вовсе нельзя с уверенностью утверждать, будто параллель с Бухарой будет всегда достоверна. Более того, записи о значительных событиях в Нишапуре и Самарканде, важных городах саманидских владений, могут оказаться не в равной степени применимыми к Бухаре. Мы располагаем лишь обрывочными сведениями о жизни в различных городах Восточного Ирана, а поскольку наше внимание сфокусировано на Бухаре, следует проявлять осторожность в объяснении ситуации в провинциальном городе по аналогии со столицей. Например, и сектанты-шииты, и каррамиты – секта, основанная неким Ибн Каррамом во времена Тахиридов, – оставались влиятельными в Нишапуре на протяжении всего саманидского периода, тогда как в Бухаре, оказывается, нет.
Обращаясь к другой сфере деятельности, к искусству при Саманидах, мы также наблюдаем расцвет прежних традиций, объединившихся с новым исламским стилем в форму ирано-исламского искусства высоких форм и изысканности. Из доступных свидетельств можно видеть, что древние мотивы в искусстве дольше сохранялись преимущественно в Восточном Иране, чем в Западном. Очень трудно выделить среднеазиатские черты в искусстве Ирана исламских времен, в первую очередь из-за немногочисленности сохранившихся предметов искусства и конечно же из-за невозможности проследить место происхождения конкретных образцов. Мы можем лишь предположить, что кушанское наследие в искусстве Восточного Ирана проникло и в исламские времена и арабские завоеватели оказались правы в своем определении Трансоксианы, «страны по ту сторону реки», как культурной и политической области, отличной от сасанидского Ирана. Постоянно увеличивающееся количество раскопок и находок исламских предметов искусства в советской Средней Азии подтверждает полученную из письменных источников картину о том, что искусство эпохи Саманидов представляло собой смесь местных традиций, влияния сасанидского Ирана, в основном раннего исламского периода, и нового исламского искусства, развившегося при Аббасидах. Последнее лучше всего представлено находками, сделанными во временной столице Аббасидов, Самарре, по имени которой и получил свое название самаррский стиль.
