Алексей Маслов - Путь воина - путь к смерти
"С самого начала своей жизни мое сердце прикипело к Пути Боя. Тринадцати лет от роду я вступил в свою первую схватку и побил некого Ариму Кихэя, последователя школы воинских искусств Синто-рю, что была при синтоистском храме. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я победил еще одного способного бойца - Тадасиму Акияма. В возрасте двадцати одного года я отправился в столицу и сражался там с различными мастерами клинка, ни разу не испытав поражения". Так Миямото Мусаси сам описал свое вступление на воинский путь.
Слова великого мастера скупы - всего лишь перечисление нескольких фактов биографии, но хотя бы на мгновение задумаемся над психологией тогда еще юного мастера боя. В тринадцать лет, т.е. совсем мальчиком, он убил своего первого противника, бросив беднягу на землю и огрев палкой по голове. Вся его остальная жизнь наполнена постоянными схватками, в которых Мусаси проявляет беспримерную жестокость и хитрость.
Для него не было авторитетов, он критиковал всех, причем свою правоту доказывал ударами меча. Мусаси ругал практически все школы кэн-дзюцу за приверженность строгим правилам и ритуалам, которые лишь затрудняют ведение поединка. Для себя же он отмел все правила.
К нему обращались многие известные дайме с просьбой открыть в их владениях официальные школы, но Мусаси практически всем решительно отказывал. Его угнетало падение нравов, упадок воинского духа (и это в период расцвета самурайской культуры в конце XVI в.!), непонимание Пути воина. Большинство школ кэн-дзюцу он считал просто шарлатанством и их инструкторов - не воинами, а "жонглерами меча", лишь стремящимися заработать себе побольше денег.
"Взглянем на мир, - рассуждал Мусаси. - Мы увидим, что творчество зачастую становится предметом торговли. Люди изощряются в изобретательстве, стремясь получить скорую выгоду, продавая свои навыки, находясь в действительности лишь на самых начальных этапах постижения, искажая тем самым суть происходящих с ними изменений. На Путь воинских искусств становятся люди - и ученики, и инструкторы боевых искусств, - ведомые лишь стремлением поразить окружающих блеском мастерства, похваляясь совершенством техники фехтования. Проще говоря, это подобно тому, как ускорять расцвет цветка и формирование завязи, что никому не под силу. Эти люди, рассуждая о преимуществах того или иного додзе (школы боевых искусств. - А.М.), на самом деле лишь ищут выгоды для себя".
Мусаси превратился в странствующего воина, по сути ронина, который, однако, не особо стремился найти себе постоянного господина. Он всю жизнь прожил наемником, причем превыше всего он ставил именно саму возможность поучаствовать в поединках, нежели придерживался какой-то стороны. Именно поэтому судьба заставляла его многократно менять того, кто платил ему жалование, нередко изменяя свои идеалы на прямо противоположные. Но и в этом выразилась концепция Мусаси - "не иметь принципов, не иметь методов", а быть адекватным ситуации.
Первым местом, куда Мусаси направил свои стопы, была императорская столица Киото. Именно здесь воины могли снискать
себе славу знаменитых фехтовальщиков и бесстрашных бойцов. В ту пору ему был всего лишь двадцать один год, и немногие воспринимали всерьез его появление в Киото. Но Мусаси сумел за пару месяцев заставить круто изменить мнение о себе. Он жесточайшим образом расправился над кланом профессиональных воинских инструкторов Есиоки, убив на поединках двух из них и тяжело ранив третьего. Правда, пошли слухи о том, что он не всегда придерживается честных правил поединка, например, вызвав на дуэль одного из Есиоки, он просто-напросто убил его из засады. Но все, кто попытался оспорить "истинность" методов боя Мусаси, был отправлен "на встречу с предками".
Сам же фехтовальщик, о котором стали поговаривать, что он побеждает не столько воинским ремеслом, сколько силой чудесных духов, отправился в сегунскую столицу Эдо, заезжал на север на Хоккайдо и бывал на южной оконечности Кюсю. Его привлекал сам дух сражений, тот уникальный опыт переживания порога жизни, который обретает воин в поединке. В мастерстве уже никто не мог сравниться с Мусаси, к двадцати девяти годам он провел более шестидесяти поединков, убив большинство своих противников, других же - тяжело ранив. Постепенно он разработал свою тактику боя, во многом отличавшуюся от той, которая преподавалась в большинстве школ кэн-дзюцу. Он метился острием меча в лицо сопернику, стремясь выколоть глаз и заставляя своего -врага закрывать глаза. Он подрубал подколенные сухожилия и отрубал кисти рук. Он полностью отказался от показных статичных позиций и нападал столь внезапно, столь яростно, что просто сминал противника.
Как-то, путешествуя в провинции Идзумо, Мусаси испросил разрешение у местного дайме Мацудайра сразиться с его лучшим самураем, который прославился своим искусством боя на тяжелом восьмигранном шесте. Мусаси решил использовать против него свое излюбленное оружие - парные мечи, точнее, их деревянную имитацию (бокэн). Противники сошлись в саду библиотеки, а за схваткой наблюдал сам дайме.
В этом бою Мусаси блестяще применил все свои практические изыскания:
сначала, использовав особенности местности, загнал противника на ступени веранды, затем сделал несколько колющих ударов деревяшкой в лицо и заставил врага отшатнуться и прикрыть глаза, а после этого моментально короткими ударами раздробил ему обе кисти.
Дайме, считавший себя отменным воином, немало подивился мастерству Мусаси и решил лично выйти на поединок - как видим, в ту эпоху дайме 'были не только богатыми людьми, но и мужественными воинами. Мусаси и здесь тонко построил схватку: убить или даже ранить дайме было нельзя, но и проиграть Мусаси тоже не мог. Сначала он заставил дайме активизировать свои действия, создав ему иллюзию того, что он одолевает Мусаси, и как только Мацудайра бросился в атаку, применил излюбленный прием "огня и камня". От такого мощного удара меч дайме разлетелся на две части, и тому пришлось признать себя побежденным. На некоторое время Мусаси задержался в Идзумо у дайме Мацудайры, преподавая искусство боя, но спокойная жизнь воинского инструктора не привлекала его - душа Мусаси требовала странствий и поединков. И он, презрев небедную и, в общем-то, спокойную жизнь, вновь отправляется в скитания, "взяв в спутники лишь собственный меч". Он был готов сражаться с кем угодно и когда угодно. В Эдо к нему явился известный боец Мусо Гоносукэ и застал Мусаси за тем, что тот строгал деревяшку, собираясь изготовить из нее деревянный меч. Гоносукэ предложил Мусаси сразиться с ним, тот согласился, причем заявил, что драться будет деревянной заготовкой. После чего вскочил, бросился в яростную атаку на соперника и нанес ему сильнейший удар по голове, от которого Гоносукэ и скончался.
Мусаси, который превратился едва ли не в нравственный идеал самурая последующих эпох, часто поступал совсем не так, как должен был поступать воин. В период своих странствий он почти не следил за собой, ходил в рваных одеждах, нечесанный и нестриженный, с диким взглядом. Его не интересовали женщины и веселые пирушки, он не любил роскоши и бежал от оседлости - все его мысли были заняты оттачиванием своего боевого мастерства. Рассказывают, что прохожие, которым он встречался на пути, немало пугались вида Мусаси, принимая его за безумца или бандита.
Уже не каждый дайме рисковал пригласить его в инструкторы воинского искусства - Мусаси был крайне несдержан и практически не управляем. Он никогда не ранил своих соперников, он всегда их убивал, он добивал упавшего, он придумывал десятки хитроумных способов, заставляя противника потерять силу духа, стремясь полностью сломить его, "затоптать его дух ногами", как про это говорил сам Мусаси.
Никто уже не решался выйти на открытый поединок с этим удивительным самураем. Жесткий, расчетливый ум Мусаси никому не давал ни малейшего шанса не то что на победу, но даже на то, чтобы просто остаться в живых. Он никого не берет в ученики и бродит по провинциям с юношей Иори, которого подобрал в провинции Дэва и назвал своим приемным сыном. Для него уже нет "правил боя", как не существует и никаких ритуальных уложений - он целиком слился с естественностью бытия, достигнув дзэнского идеала "проживания своей жизни легко, словно листок, падающий с дерева". В этот момент Мусаси записал: "С тех пор я живу, не следуя никаким особенным правилам. Обладая пониманием Пути Боя, я совершенствуюсь во всех искусствах и ремеслах, но всюду отказываюсь от помощи наставников".
Постепенно что-то менялось в душе Мусаси. Произошло нечто странное его уже не привлекали постоянные поединки и привычные боевые уловки. Может быть, время брало свое, Мусаси уже было под шестьдесят, хотя по-прежнему никто не рисковал скрестить с ним меч. А может, это был приход высшей мудрости боевого искусства, ведь, как он сам заметил, "мудрость воинского искусства отлична от обыденных вещей". В 1634 году он оседает в Огуре на острове Кюсю.
