Генри Киссинджер - О Китае
«Существуют два способа борьбы с варварами, а именно: подталкивать враждебно относящиеся к варварам страны к нападению на них и изучать все, в чем варвары превосходят нас, дабы держать их в узде. Существует два способа поддержания мира с варварами, а именно: разрешить различным торговым странам вести торговлю и таким образом сохранять мир с варварами и выполнять первый договор Опиумной войны с целью ведения международной торговли»[91].
В этом проявилось умение анализировать китайской дипломатии, которая, столкнувшись с превосходящим противником и всевозрастающими требованиями, поняла, что соблюдение даже унизительного договора ставит определенные ограничения перед новыми вымогательствами в дальнейшем.
Одновременно Вэй Юань изучил страны, которые, основываясь на европейском принципе поддержания баланса сил, предположительно могли бы оказать давление на Великобританию. Ссылаясь на прецеденты из древности, когда династии Хань, Тан и ранняя Цин справлялись с устремлениями агрессивных племен, Вэй Юань изучил земной шар в поисках «враждебной страны, которой боялись бы английские варвары». Написав так, как будто лозунг «пусть варвары борются против варваров» мог бы действовать сам по себе, Вэй Юань указал на «Россию, Францию и Америку на Западе, а также гурков [из Непала], Бирму, Сиам [Таиланд] и Аннам [Северный Вьетнам]» на Востоке как на возможных кандидатов. Вэй Юань представлял, как Россия и гурки нападут на самые удаленные и хуже всего защищенные интересы Великобритании – ее индийскую империю. Поощрение давней враждебности Франции и Америки по отношению к Англии, подталкивание их к нападению на Британию с моря стало еще одним оружием анализа Вэй Юаня.
Весьма оригинальное решение, претворению в жизнь которого мешал только один-единственный факт: китайское правительство не имело ни малейшего понятия о том, как воплотить его в жизнь. У него были весьма неполные знания в отношении потенциальных союзных стран и ни одного китайского представительства в этих странах. Вэй Юань пришел к пониманию ограниченности возможностей Китая. Он утверждал, что в век глобальной политики вопрос состоял не столько в том, что «невозможно использовать дальних варваров», сколько в том, что «нам нужны люди, которые могли бы договориться с ними» и которые знали бы «их местонахождение [и] их предпочтения дружбы и враждебности»[92].
Когда Пекину не удалось, как предлагал Вэй Юань, остановить британское продвижение, ему необходимо было ослабить позиции Лондона как в мире, так и в Китае. И он выдвинул еще одну необычную идею: пригласить в Китай других варваров и противопоставить их алчность британской, в результате чего Китай остался бы балансирующей силой, способной контролировать свой собственный раздел. Вэй Юань далее писал:
«Сегодня английские варвары не только оккупировали Гонконг и накопили огромное количество богатств, чем они гордятся по сравнению с другими варварами, но также открыли порты и добились распространения прав благоприятствования и для других варваров. Так зачем же давать возможность английским варварам благодетельствовать другим варварам и тем самым увеличивать число их сторонников, уж лучше нам самим дать им эти блага, дабы иметь возможность их контролировать как пальцы на своей руке?»[93]
Другими словами, Китаю следовало бы предоставлять концессии всем алчущим странам, а не позволять Великобритании получать их и иметь свои выгоды от дележа добычи с другими странами. Механизм достижения поставленной цели заключался в реализации принципа наиболее благоприятствуемой нации: любая полученная одной страной привилегия автоматически распространяется на все другие[94].
Время – понятие субъективное. В пользе от предлагавшихся Вэй Юанем хитроумных маневров можно было бы убедиться только в случае, если бы Китай вооружил себя «наивысшими техническими достижениями варваров». Как советовал Вэй Юань, Китаю следует «пригласить западных мастеров в Кантон» из Франции или Соединенных Штатов, «чтобы те взялись за строительство кораблей и производство оружия». Вэй Юань подвел итоги новой стратегии, предложив следующее: «Для установления мира нам надлежит использовать варваров против варваров. После достижения мира нам следовало бы обучиться их наивысшим техническим достижениям с целью установления контроля над ними»[95].
Небесный Двор, изначально отвергавший призывы к технической модернизации, принял стратегию выполнения буквы договоров Опиумной войны, лишь бы установить предел западным требованиям. Как позднее писал один из высокопоставленных официальных лиц, двор будет «выполнять положения договоров и не позволит иностранцам выйти хоть на йоту за их пределы»[96].
Эрозия власти: внутренние потрясения и проблема иностранного вторжения
Западные договорные державы, разумеется, не хотели, чтобы их выстраивали в один ряд, и после завершения переговоров между Ци Ином и Поттинджером начала проявляться новая пропасть в ожиданиях сторон. Для китайского двора эти договоры были временной уступкой, сделанной под давлением варваров, и потому в определенной степени необходимой, но никогда добровольно не расширяемой. Для Запада же договоры были началом долгосрочного процесса, с помощью которого Китай постепенно приобщался бы к западным нормам политических и экономических обменов. Но то, что Запад рассматривал как процесс просвещения, в Китае некоторыми расценивалось как философское оскорбление.
Именно поэтому китайцы отказывались подчиниться иностранным требованиям расширить сферу применения договоров с тем, чтобы распространить свободную торговлю на весь Китай и установить постоянные дипломатические представительства в китайской столице. Несмотря на крайне ограниченные знания о Западе, Пекин понимал, что сочетание превосходящих сил иностранцев, неконтролируемой активности иностранцев в Китае и многочисленных западных миссий в Пекине серьезно подорвало бы китайские воззрения на мировой порядок. Стань Китай однажды «нормальным» государством, он потерял бы свою исторически уникальную моральную силу; он стал бы еще одной слабой страной, осажденной захватчиками. В этом контексте кажущиеся пустяшными споры о дипломатических и экономических прерогативах превратились в крупное столкновение.
Все это происходило на фоне крупных внутренних беспорядков в Китае, которые китайские официальные лица, уполномоченные вести дела с иностранцами, по большей части скрывали за невозмутимым спокойствием и уверенностью в себе, – особенность, оставшаяся неизменной и в современный период. Маккартни еще в 1793 году отмечал непростые взаимоотношения между правящим классом маньчжурской династии Цинов, китайским чиновничеством из числа ханьцев и обычным населением, большую часть которого составляли ханьцы. Он писал: «Не проходит и года, чтобы не происходило восстания в какой-либо из провинций»[97].
Мандату Неба, выданному этой династии, бросили вызов, когда внутренние противники усилили накал сопротивления. Их требования носили как религиозный, так и этнический характер, тем самым подливая масла в огонь конфликтов, зачастую выливавшихся в крупные кровопролития. На дальних западных границах империи происходили мусульманские восстания, объявлялись и исчезали недолго существовавшие сепаратистские ханства, подавляемые ценой больших финансовых и человеческих жертв. В Центральном Китае восстание, ставшее известным как восстание няньцзюней, получило поддержку трудящегося ханьского населения. Этот мятеж длился почти два десятилетия (с 1851 по 1868 год).
Самый серьезный вызов был брошен Тайпинским восстанием (1850–1864 годы), которое подняли китайские христианские секты на юге страны. Миссионеры существовали веками, хотя их деятельность жестко регламентировалась. Они начали проникновение в страну в большом количестве после Опиумной войны. Возглавляемое харизматичным китайским мистиком, заявлявшим, будто он является младшим братом Иисуса и его единомышленником, обладающим телепатическими способностями, Тайпинское восстание преследовало цель свержения династии Цин и создания нового «Небесного государства великого спокойствия» («Тайпин тяньго»), которое жило бы по правилам, почерпнутым из замысловатым образом истолкованных лидерами восстания текстов миссионерских книг. Силам тайпинов удалось захватить власть и сместить цинов в Нанкине и на большей части Южного и Центрального Китая, где они осуществляли свою власть, выступая в качестве новой нарождающейся династии. Западная историография, несмотря на слабые знания об этом конфликте между тайпинами и цинами, называет его самым разрушительным конфликтом в китайской истории. Число его жертв, по некоторым оценкам, превысило десятки миллионов. Хотя официальной статистики по этому поводу не существует, но, по некоторым оценкам, Тайпинское восстание, мусульманские мятежи в Синьцзяне и Няньцзюньское восстание уменьшили население страны примерно с 410 миллионов в 1850 году до 350 миллионов в 1873 году[98].
