Максим Рохмистров - Введение в социологическую теорию предпринимательства
Не менее важно для обеспечения этого перехода – воспитание нового сознания, адекватного процессам приватизации, рыночной экономики. Здесь центром выступают процессы институализации новой рыночной системы. И прежде всего – институализации частной собственности.
1.4. Рынок и частная собственность
Проблема институализации частной собственности в современной России, казалось бы, уже давно решена. Как впрочем, и многие другие проблемы перехода к ее новому рыночному облику. Однако далеко не секрет, что рынок, рыночные отношения и сегодня, по прошествии более чем 25 лет рыночного переустройства России до сих пор не представляют собой некую целостную систему представлений, основных концептуальных установок и т. п., характерных для определенного этапа развития российского общества, его принципиально нового цивилизационного качества.
Да, в стране проведены рыночные реформы, создана принципиально новая система взаимосвязи государства и населения, приняты законы о свободе волеизъявления россиян во всех сферах их жизнедеятельности. Касается всё это и вопросов частной собственности. Речь идет в первую очередь о ее закреплении в новой Конституции РФ и вновь сформированном своде законодательных актов государства, касающихся конкретной правоприменительной практики. Всё это, казалось бы, и должно обеспечить непосредственный процесс институализации частной собственности в современной России.
Но так ли это на самом деле?
Прямой ответ на этот вопрос ни во времени эйфории перестройки М.С. Горбачёва, ни в период конструирования системы непосредственных рыночных реформ в эпоху Бориса Ельцина, ни во всё последующее время дать трудно. Всё, казалось бы, сделано правильно, хотя, может быть, и не совсем правильно, ибо о том, что и как правильно, никто ни тогда не знал, ни сегодня до конца не знает. И, на наш взгляд, не узнает никогда, если будет метаться между философскими истинами старого и нового мышления, не забывая при этом, столь дорогое и знакомое прошлое. Именно последнее и мешает понять ту простую истину, что, сколько бы ни сотворять неких государственных форм развития рыночной экономики и активизации населения в ее реализации, пользуясь старыми советскими методами, новой эпохи России не создать. Чудо рынка, как его представили первооткрыватели этой новой общественной системы, не в реализации сущностных сил человека в заботах о развитии общества, а прежде всего в заботе о себе единственном, что автоматически и редуцируется на всё общество.
Фундаментом реализации сказанного и выступает частная собственность на средства производства, фантом которой до сих пор остается за кадром самой способности осмыслять, постигать содержание, смысл и значение частной собственности как той новой управленческой субстанции, объективная реальность которой только и может стать первоосновой смены старой государственной собственности (управления) на новую – рыночную систему. Которая и появилась как инновация общественного развития в исторически определенное ей время…
Следует отметить, что вообще сама практика утверждения новой формы жизнедеятельности человеческого общества была далеко не так проста. Низвержение предыдущей эпохи – феодализма – произошло не так быстро и далеко не просто. Так, например, первая буржуазная революция – Нидерландская (1566–1609) – не только была весьма продолжительной по времени, но и вряд ли успешной, поскольку к какому-либо решительному искоренению феодальных порядков не привела, хотя и создала определенные условия для бурного развития не только экономики, но и политико-правовой мысли.
Другая буржуазная революция – Английская (1642–1654) – получила более широкий резонанс в обществе. Власть короля стала ограничиваться властью парламента. Революция решила также вопрос: в какой степени купцы, финансисты и предприниматели допускаются к управлению страной? Постепенно в стране сформировалась конституционная монархия. Это был конец XVII века.
Следующий – XVIII век – век Просвещения стал влиятельным общекультурным явлением эпохи перехода от феодализма к капитализму, безграничной веры в человеческий разум. Открылись возможности перестроить общество на разумных основаниях.
Эти идеи весьма жесткими средствами начал реализовывать в России Петр I, используя в первую очередь западно-европейский опыт развития промышленности, торговли и культуры. Он же проводил политику меркантилизма – государственной поддержки создаваемых мануфактур, металлургических и горных заводов, верфей. Но всё это осуществлялось еще в условиях крепостного права, отмененного в Европе в ходе реформ конца XVIII–XIX века. В России же крепостные крестьяне до самой отмены крепостного права в 1861 году платили господину оброк, отрабатывали барщину; их разрешалось продавать, наказывать и даже убивать.
Впервые разговор об отмене крепостного права стал возникать в период царствования Александра I (1777–1825) после победы в Отечественной войне над Наполеоном (1812 г.). Надо заметить, что эти «разговоры» были весьма противоречивыми. Так, например, будущий шеф жандармов при Николае I подавал записку Александру I о необходимости отмены крепостного права. По этому же вопросу совершенно противоположного плана царю представлял записку и известный историк Н.М. Карамзин, создавший «Историю государства Российского» в 12 томах (1816–1829). В ней Н.М. Карамзин утверждал, что крепостное право является неотъемлемой специфической особенностью Российского государства и что все разговоры об его отмене являются антигосударственными. Разговор об отмене крепостного права продолжался и при следующем царе – Николае I, несмотря на ужесточение цензуры и подавление восстания декабристов (1825 г.), требовавших отмены крепостного права.
И только в феврале 1861 года царь Александр II отменил крепостное право. С этого момента русские крестьяне были свободными людьми и имели все права граждан Российской Империи. Однако земля осталась в основном в собственности помещиков. И с этим Александр II сделать ничего не смог.
Даже такой передовой человек, как Лев Толстой, принял отмену крепостного права, только убедившись, что его не заставят даром отдать бывшим крепостным землю[56].
Манифестом 1861 года были освобождены 22,5 млн крестьян. Количество помещичьей земли после реформы составляло 71,5 млн десятин, у крестьян – 33,7 млн десятин.
Вряд ли правильно считать то, что такой «формат» отмены крепостного права вызвал ускоренное развитие капитализма, как утверждали советские историки, основываясь на мысли В.И. Ленина, изложенной им в «Развитии капитализма в России». Правильнее было бы считать, что те условия, при которых было уничтожено крепостное право, его отмена скорее консервировала старые феодальные экономические структуры.
Крепостное право, как и рабство, составляло существо жизнедеятельности человеческого общества на определенных этапах его развития. Вот и в России в середине XIX века простое юридическое освобождение крестьян без их экономической независимости не диктовалось пока еще и насущной экономической необходимостью. Больше того, вряд ли, например, самая динамичная отрасль промышленности – металлургия, – которая использовала труд крепостных, была заинтересована в отмене крепостного права.
Любые ограничения свободного труда, несомненно, ведут и к ограничению процесса удовлетворения материальных потребностей общества в целом. Конечно, если речь идет не об условиях, например, рабовладельческого или крепостного общества. На этих «низких ступенях экономического быта, – как справедливо замечал еще в конце XIX века известный российский социолог и правовед Б. Чичерин, – крепостной труд может быть выгоднее свободного». Но, по его мнению, крепостной труд производителен до известной ступени. «Никогда принуждение не может заменить той внутренней энергии, которая проистекает из свободной самодеятельности. Свобода одна совместна с высшим существом человека, а потому в состоянии раскрыть все лежащие в нем силы». «Принуждение в области экономической деятельности совместно лишь с рабством»[57].
Наследие феодального прошлого еще долгое время ощущалось и в экономическом мышлении землевладельцев-помещиков, и в мышлении крестьян; заключалось это не только в рабской зависимости крестьян от бывших владельцев, которым они продолжали выплачивать высокую арендную плату, но и от общины. Именно последняя тормозила процесс зарождения кланового сознания у крестьянской бедноты, а не являлась «ячейкой» будущего, о чем писал В.И. Ленин в упоминаемом ранее научном труде.
Всё это и формировало у большинства населения царской России особое отношение к собственности на землю. По этому поводу известный русский государственный деятель О.Ю. Витте замечал, что «Горе той стране, которая не воспитала в населении чувства законности и собственности, а напротив, насаждала разного рода коллективное владение». А это есть не что иное, как «остаток крепостного права», ибо с получением свободы государство, как утверждал Б. Чичерин, «столь же мало обязано давать крестьянам землю, как оно обязано давать ремесленникам и фабрикантам орудие производства. Всё это чисто социалистические требования, несовместимые с существованием свободы и правильного гражданского порядка»[58]. Понимали это и некоторые государственные деятели, риторика которых явно не вписывалась в суть политики царского режима. Хотя уже в начале ХХ века этот режим начал уступать новым веяниям обновления жизни России. И далеко не случайно поэтому то, что первым условием модернизации России известный реформатор П.А. Столыпин ставил возможность сделать крестьян полновластными собственниками. Хотя, конечно же, те 8 % от общего числа тружеников, которые благодаря его деятельности стали собственниками, терялись в масштабах старой России. Последнее заслуживает более внимательного отношения.
