Алексей Величко - История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I
Но в 515 г. гунны внезапно опустошили Армению, Капподакию, Понт, Галатию и дошли до Ликаонии, и у двора Анастасия было много оснований предполагать, что виновником этих бедствий являлся Виталиан. В виде наказания в 516 г. царь распорядился отозвать у него титул магистра армии и передать его Руфину. Это вызвало третий поход Виталиана на Константинополь. С большими силами, основную ударную мощь которых составляли болгары, он стал в предместье столицы Сики, но здесь его ждали первые разочарования: исавры, на которых он так рассчитывал, остались верны императору. Видимо, и римская армия внушала собой серьёзную силу, поскольку Виталиан предпочёл перенести боевые действия на море, где ему противостоял будущий царь, тогда ещё комит экскувитов Юстин.
По одному свидетельству, добрый совет, принесший, в конце концов, царю победу, дал Анастасию философ Прокл Афинский. Он рекомендовал ему использовать в битве с войском Виталиана серный порошок — некое подобие «греческого огня». Неопытные моряки восставших не сумели противостоять римскому флоту, их корабли горели, как факелы, и они были разбиты; стоявшие в Сиках болгары бежали, бросив своих раненых и больных — победа имперских войск была полной[1056].
С торжественной процессией Анастасий в течение нескольких дней совершал благодарственные молебны в храме Архангела Михаила и предал казни попавших в плен ближайших соратников Виталиана, руки которых были обагрены кровью царских сановников. После этого Виталиан ушёл куда-то в Скифию и в течение 2-х лет не представлял уже опасности для Римской империи[1057].
Уже после ухода остготов во главе с Теодорихом северные области Римской империи оказались опустошёнными, и хотя остготская угроза перестала существовать, внезапно выяснилось, что охранять границы некем. Этим и воспользовался новый враг Империи — славяне, которые под именем гетов в 517 г. совершили первое вторжение. Они опустошили обе Македонии, Фессалию, дошли до Фермопил и Старого Эпира. Вскоре славяне заняли территории на левом берегу Дуная и с тех пор стали доставлять Империи большие неудобства.
Другие придунайские земли вскоре с разрешения императора заняли эрулы, которые едва не были истреблены до последнего человека славянами и гепидами. Впоследствии они много помогут римскому оружию, выступая под имперскими знамёнами в войнах[1058].
Глава 3. Состояние Восточной Церкви и сношения с Римом
Монофизитский раскол никоим образом не следует воспринимать только как спор церковный, в значительной степени это было явление, вызванное многочисленными политическими причинами и мировоззренческими расхождениями между Востоком и Западом. К политическим причинам следует отнести в первую очередь «германский вопрос» и проблему сохранения целостности территории Римской империи, ко второй группе — вопрос о статусе в Кафолической Церкви Римского епископа. Излишне, пожалуй, говорить, что все вопросы были глубоко взаимосвязаны.
Анастасий, будучи миролюбивым человеком, совсем не желал вводить что-либо новое, тем более в церковный порядок. Он всеми способами стремился к тому, чтобы все церкви жили в мире и без смут и чтобы подданные пользовались глубоким покоем[1059]. Образ его мыслей можно охарактеризовать не как религиозное безразличие, а, скорее, по одному точному выражению, как беспристрастность. Поставив перед собой целью обеспечить единство и мир для Церкви и Империи, царь искренне возмущался, что кто-нибудь из римлян может быть подвергнут наказанию или иным неприятностям за свой образ мыслей. Отдавая себе отчёт в невозможности объединить все восточные области, он всё же до конца верил в «Энотикон» Зенона, искренне полагая, будто тот способен сохранить внешнее единство Кафолической Церкви. И если он заблуждался, то следует отнестись к нему снисходительно: перед Анастасием стояла задача, выполнение которой было не по плечу не только престарелому царю, но всему епископату.
Его религиозную толерантность легко комментирует тот факт, что далеко не всё ближнее окружение императора солидаризовалось с ним по вопросу Халкидона. Например, двоюродный брат царя Помпей и его жена Анастасия тяготели к восстановлению отношений с понтификом и во время ссылки патриарха Македония поддерживали того деньгами. Как говорят, жена Помпея была ревностной защитницей Православия, равно как и жена полководца Ареобинда Юлиана. Вместе обе женщины состояли в переписке с Римом и посещали св. Савву, когда тот останавливался в Константинополе. На стороне Халкидона был и знаменитый Келер, близкий товарищ императора, под конец его царствования занимавший пост магистра оффиций[1060]. Но при этом, умершая в 515 г. и впоследствии прославленная Кафолической Церковью, верная сторонница Халкидонского Собора, императрица св. Ариадна была помощником своему мужу во всех его начинаниях, включая вероисповедальную политику царя[1061].
Идея единства Церкви была в то время столь же распространена, как и идея политического единства всей Вселенной. Не говоря уже о том сопротивлении, которое оказывали императору сторонники Халкидона, многие христиане искренне переживали по поводу свершившегося раскола церквей и прекращения общения с Римом. Это, тем более, было неприятно национальной партии, которая только-только освободила Империю от варваров (германцев и исавров) и считала себя обязанной напомнить остальным, что Империя родилась не на Востоке, а в Риме, и её сроки — вечность, а не 150 лет от даты основания новой столицы[1062].
Была ли так очевидна ущербность «Энотикона» и православность Халкидона? Едва ли. Для нас, спустя тысячелетия, кажется само собой разумеющимся, что Халкидон является великим Вселенским Собором со всеми вытекающими презумпциями истинности его определений, а «Энотикон» — шагом назад. Но мы нередко забываем, что этого знания христиане тех веков не имели, и Церковь переживала тяжёлую борьбу по уяснению истины, которую Господь открыл через вселенский орос. «Умеренных» монофизитов (а «крайние» уже давно отъединились в то время от Кафолической Церкви) было никак не меньше, чем твёрдых халкидонитов, и их мнение и постоянные просьбы о поддержке не могли оставить царя равнодушным. Представим себе, как человек того времени, привыкший к тому, что Сирийская и Египетская церкви являются апостольскими и древнейшими в мире, что именно из Александрии св. Афанасий Великий усмирял арианство, а св. Кирилл — несторианство, вдруг сталкивается с тем неприятным фактом, что вдруг его церковь признана еретической.
Согласимся, что «вдруг» и полностью принять такую точку зрения мог только исключительный обыватель и, по-видимому, далеко не самый порядочный. В подавляющем большинстве случаев для рядовых мирян, слабо разбирающихся в догматических тонкостях, такое положение дел было изначально неприемлемо: кто сможет моментально отказаться от своей истории, традиции, семьи и всего иного, что человеку дорого с детства? Естественно, что самая обычная реакция на «нововведения» со стороны Константинополя рассматривалась как «греческие штучки», имевшие под собой замысел унизить древние кафедры, подчинить их себе. В Антиохии и Александрии, где среди населения греческий элемент отнюдь не доминировал численно, любая жёсткая реакция непременно должна была перерасти в национально-религиозные движения, сепаратистские по своей сути. Поэтому император поддержал «Энотикон», позволяющий хоть как-то смягчить остроту ситуации и не создавать неразрешимых проблем во внутренней политике.
Однако здесь таилась опасность с другой стороны. Примирительная позиция императора, убеждённость, что, сохраняя единство Церкви, он создаёт необходимые условия для устраивающей всех вероисповедальной формулы, встречала устойчивое сопротивление со стороны Римских епископов. Они решительно вмешивались в дела Востока, не всегда, мягко говоря, оглядываясь на фигуру императора. Смерть Зенона вдохнула новые надежды в сердца понтификов о скором достижении поставленной ими цели. Как только произошла коронация нового царя, послы из Рима, сенаторы Фауст и Ириней, являвшиеся одновременно представителями Теодориха Великого (!), предъявили императору Анастасию требование папы и короля исключить имя патриарха Акакия из диптихов.
Когда им в этом было отказано, папа Геласий I (492–496) обратился с посланием к епископам Иллирика, в котором призывал их не подчиняться Константинополю, то есть императору. К сожалению, Рим зашёл уже слишком далеко в упрочении собственной власти, и папа Геласий безапелляционно заявлял, что в «доме греков одни еретики». Геласий — далеко не «рядовой» понтифик, и образ его мыслей много повлиял на позднейшее папство. Имея хорошие отношения с Теодорихом Великим, чувствуя мощную поддержку остготов, папа нисколько не был озабочен растущим конфликтом между папским двором и царём. Последовательно оттеняя Константинополь, он вновь пытается вывести на первый план Александрию и Антиохию.
