Алексей Величко - История Византийских императоров. От Константина Великого до Анастасия I
Замечателен в этом отношении один отрывок из Евсевия Кесарийского, где он сравнивает власть монарха с властью Бога и вообще даёт характеристику монархии, как идеальной форме правления. «Закон царского права, — пишет Памфил, — именно тот, который подчиняет всех единому владычеству. Монархия превосходнее всех форм правления, многоначалие же, составленное из членов равного достоинства, скорее есть анархия и мятеж. Посему-то один Бог (не два, не три, не более, ибо многобожие есть безбожие), один Царь, одно Его слово и один царский закон, выражаемый не речениями и буквами, не в письменах и на таблицах, истребляемых продолжительностью времени, но живое и ипостасное Слово Бога, предписывающее волю Отца всем, которые покорны Ему и следуют за Ним»[1005]. Таким образом, царство есть своего рода «естественный закон» человеческого общества, данный непосредственно Богом и потому обязательный для всех.
Присутствовал ещё один мотив, который нельзя не учитывать. Было бы крайне сомнительно отказывать христианским императорам в тех правах и титулах, которыми обладали языческие Римские императоры. И с полным основанием римские солдаты в IV в. приносили императору следующие слова присяги: «Клянёмся именем Бога, Христа и Святого Духа, величеством императора, которое человеческий род после Бога должен особенно почитать и уважать. Император принял имя Августа, и ему, как истинному и воплощенному Богу («tanquam praesenti et corporali deo»), должно оказывать верность и поклонение, ему должно воздавать самое внимательное служение. И частный человек, и воин служит Богу, когда он верно чтит того, кто правит с Божьего соизволения»[1006].
Но республиканские политические традиции нередко вступали в открытую конфронтацию с новыми веяниями, и императорская власть имела своего постоянного оппонента в лице сената. Римский сенат всегда представлял собой удивительное явление — из его среды нередко выходили римские самодержцы, а, с другой стороны, он являлся неизменной и серьёзнейшей оппозицией императору. Но в целом сенат очень подозрительно поглядывал на фигуру императора, опасаясь с его стороны попыток полного подчинения себе всех государственных институтов, включая сам сенат. Родовая аристократия, формирующая сенат, не готова была мириться с уничижением своих высших полномочий, и цари прекрасно это понимали. Поэтому они старались не останавливаться в древней столице, под любым поводом надолго задерживаясь в Милане, Равенне, Фессалониках, Никомедии, Антиохии и т.п.
Сенат, чувствуя увеличивающуюся мощь императорской власти, особенно со времён Диоклетиана, глубоко обиженный невниманием императоров к римским древностям, ищет опору в восстановлении древних традиций, в том числе и религиозных. Не случайно во времена первых христианских императоров язычники-узурпаторы часто находили поддержку у представителей знатнейших сенаторских фамилий. Происходят удивительные изменения: если ранее римляне считали хорошим тоном изучать греческую философию и литературу, то начиная с IV в. сенат становится во главе нового латинского культурного возрождения. Здесь всё дышало старинным республиканским римским духом, и императору было крайне неуютно в этой столице, где ему, в отличие от греческого Востока, оказывали совсем не те знаки внимания и не такое почтение, как там. «Вечный город» сам требовал к себе почтения. По мере того, как императоры старались найти себе другие резиденции и открыто игнорировали Рим, роль сенаторской знати и префекта города неизменно возрастает[1007].
II. Таким образом, выросши на берегах Тибра, императорская власть Рима, сохранившая на себе отпечаток национальных особенностей, находилась в несколько двойственном положении. Некоторые черты римского строя способствовали её развитию и наполнению историческим содержанием, другие препятствовали раскрыться наиболее полно и ярко идее монархизма.
Чтобы император стал самим собой, монархия должна была найти основу там, где ей придавали более совершенное содержание. Инстинктивно или нет, но ещё задолго до св. Константина Великого взоры императоров устремлялись на Восток, имевший свою богатую и специфическую культуру. Разве мог св. Константин Великий или Констанций игнорировать тексты Священного Писания, в которых излагается другое, к тому же, данное непосредственно Богом, толкование царской власти? Ведь, ещё в книгах Ветхого Завета говорится: «Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: «что ты делаешь?» (Еккл. 8, 4); «Царь правосудием утверждает землю» (Притч. 29, 4). «Когда страна отступит от закона, тогда много в ней начальников; а при разумном и знающем муже она долговечна» (Притч. 28, 2). «Милость и истина охраняют царя, и милостью он поддерживает престол свой» (Притч. 20, 28). «Сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его» (Притч. 21, 1). «Как небо в высоте и земля в глубине, так сердце царей — неисследимо» (Притч. 25, 3). «Бойся, сын мой, Господа и царя» (Притч. 24, 21). «Слава Божия — облекать тайною дело, а слава царей — исследывать дело» (Притч. 25, 2). Естественно, императоры начинали проникаться той культурой, которая выросла на ветхозаветных и новозаветных книгах.
Но этот процесс вовсе не означал полного отрицания римской политической культуры. Примечательно, что в течение нескольких последующих столетий императоры часто принимали консульство, как знак некогда высшего достоинства в Римской республике, утративший уже к этому времени какое-либо политическое содержание и являющийся всего лишь почётным титулом. Тем не менее повсеместно в имперских указах наряду с обозначением царского титула значится и титул консула, и само исчисление времени правления того или иного государя начинается с его консульства.
Возведённый св. Константином Константинополь, как новая столица, хотя перенял большинство политических традиций старого Рима, но дал и много нового. Здесь так же был образован свой сенат из числа переехавших представителей древних римских семей, но равноапостольный царь, как великий администратор, не желал сохранять институты, которые казались ему отжившими и морально устарелыми. Он хотел уйти от пустого аристократизма, к тому же крайне неэффективного на государственной службе, и обрести государственное управление, основанное на государственных мужах. Святой Константин резко увеличил число важных государственных должностей, получивших сенаторский статус, но занимал их представителями служилых сословий. Образовался новый «путь карьеры» (cursus honorum) для тех, кто стремился наверх: через службу в государственном аппарате и у императора. Того, кто прошёл этот путь, ждала высшая награда: он считался практически приравненным к старой аристократии, хотя бы являлся выходцем из низов[1008].
Надо сказать, святой император руководствовался политическим гением Диоклетиана. Ещё в пору этого императора был установлен новый «Табель о рангах» Римского государства, предусматривавший 6 высших степеней чиновников. К первой группе относились «nobilissimi» — «знатнейшие» (члены императорской семьи и сама императорская чета), затем «clarissimi» — «светлейшие», «perfectissimi» — «совершеннейшие», «egregii» — «превосходнейшие», «illustres» — «сиятельные», «spectabeles» — «высокородные». Были введены также должности управляющего императорским дворцом («praepositus sacri cubiculi»), государственный канцлер Римской империи («Quaestor sacripalati»), управляющий финасами («comes largitionum») и огромное количество придворных должностей, прямо и косвенно связанных с государственным управлением[1009].
Дети св. Константина Великого продолжили дело отца. Так, уже при императоре Констанции членами сената могли быть лица, удовлетворяющие следующим критериям: 1) наличие денег, 2) недвижимого имущества, 3) занятие определённой государственной должности, 4) необходимый культурный уровень. При этом царе ядро Константинопольского сената составили служилые аристократы и даже бывшие рабы, включая евнухов[1010]. Поэтому роль и значение сената в Константинополе были, конечно, несопоставимы с теми, которыми обладал Римский сенат. Но всё же это был один из высших органов государственной власти Империи, нередко принимавший активное участие в выборе или назначении императора.
Сохранился также, хотя и в ослабленном виде, принцип народного суверенитета, и потому каждый новый царь должен был проходить процедуру назначения. Особенно интересно, у кого всякий раз новый император получал согласование на царствование. Сенат, как уже говорилось, был непременным участником этих церемоний, сохранив значение первенствующего в Империи государственного органа. Поскольку собрать весь народ никто никогда и не предполагал, его естественным «заместителем» с давних пор стала армия. То обстоятельство, что постепенно армия стала наёмной, варварской и даже неправославной, никого не смущало. Помимо любви к традициям, римляне всегда были реалистами и не шли против силы — а армия была той зачастую хаотической, неподчинённой никому силой, которая могла опрокинуть и сенат, и императора. Но впоследствии участие этих институтов в деле поставления нового царя минимизируется, и всё большее значение приобретает Церковь и Константинопольский патриарх.
