Джонатан Конлин - Из жизни двух городов. Париж и Лондон
Пока Муре прочесывает квартал в поисках «надежного уголка», где можно заняться любовью со всеми, кто носит юбку, Гур, в свою очередь, «рыщет вокруг, и выглядит странным образом смущенным». Однажды ночью Муре застает консьержа в темном конце своего коридора рядом с ведущей на черную лестницу дверью. «Мне нужно кое-что выяснить, месье Муре», – ворчливо бормочет Гур, отправляясь восвояси. В «беспокойном доме» Золя вездесущий консьерж, фигура, обычно описываемая как ферзь, жестокий тиран, выглядит презренной, ничтожной пешкой.
За парой исключений, внимание Гура направлено в основном на само здание: его фасад, стены, ковры и убранство, нежели на распущенных домочадцев. Старик, одиноко караулящий в темном коридоре, будто блокирует Муре пути к отступлению. Но может быть, он просто слушает тишину дома, пытаясь найти в ней фальшивую ноту? В другом месте романа Золя описывает, как Гур рассматривает обивку стен своей квартиры «так придирчиво, что стены даже покраснели от смущения». Но кто здесь должен краснеть от стыда – стены дома или населяющие его жильцы? Как повели бы себя Компардоны, Жоссераны и Вабры, окажись они по воле случая в подобном же «приличном» доме, но в Лондоне? Что первично – дом, который определяет поведение жильцов, или жильцы, заполняющие его пространство?
На этот вопрос ответил журнал Building News («Новости строительства»): в обзоре, посвященном «французским квартиркам», корреспондент безапелляционно заявлял, что честный, порядочный англичанин никогда не опустился бы до того, чтобы жить друг у друга «на голове», как это модно у «соседей за Проливом». «Французы, конечно, переняли английское слово «комфорт», – язвительно замечал журналист, – но они не поняли его смысла, так как их жилища комфортными никак не назовешь…» Возможно, французы настолько бесстыдны, что им вообще не нужно уединяться! Где это видано, чтобы спальня располагалась прямо рядом с гостиной – ни одна приличная английская семья такого в жизни не потерпит! Конечно, французы имеют талант по части украшения «будуара», этого у них не отнимешь, однако в нормальной, здоровой семье «будуар, пусть и со вкусом украшенный, – это еще не все».
Далее Building News писал, что, безусловно, они согласны с тем, что иметь кухню в доме – достаточно удобно, но это вовсе не извиняет варварскую французскую привычку держать кухню непосредственно рядом со столовой – запахи и звуки готовки витают прямо над обедающими! Вот в Лондоне не так, здесь кухни, хоть и расположены в террасных домах, но скромно ютятся в подвалах или на задних дворах. По сравнению с просторными английскими кухнями, парижские напоминают скорее чуланы, такие они крошечные. О чем это говорит? Опять-таки о том, что парижане понятия не имеют, что такое «домашний комфорт», и предпочитают «развлекаться на стороне», то есть в городе. Печально сознавать, пишет далее неизвестный корреспондент, что рядовой парижанин предпочтет поужинать в ресторане, а не у себя дома, и часто даже тащит туда жену и других членов семьи. Французы вообще не имеют понятия о «настоящем доме», и даже если увидят его, то не узнают. «Что есть дом для типичного француза? В лучшем случае «салон», или «место, где можно перекусить». Они всегда уделяют большое внимание внешней отделке зданий, однако терпят то, от чего любой англичанин тотчас пришел бы в бешенство». Что же, по мнению автора, может привести в бешенство настоящего англичанина? Например, общая лестница: для англичанина в высшей степени оскорбительно встретить утром, по пути в контору, на своей лестнице членов другой семьи.
Два десятилетия спустя общественное мнение англичан принципиально не изменилось за исключением того, что французский образ жизни теперь критиковали не только строительные журналы. В статье «Жизнь в квартирках», The Saturday Review (букв. «Субботнее обозрение») добавляло к числу прочих опасных французских веяний панибратские отношения между слугами из разных семейств. Оно также намекало на зловещую роль консьержа: по мнению корреспондента издания, парижане совершенно беспомощны перед лицом этого «шпиона», «тирана» и «пройдохи». С другой стороны, автор статьи признавал, что и в Лондоне в последнее время строятся целые кварталы многоквартирных домов. Несколько месяцев спустя другой журнал, The Builder (букв. «Строитель»), отметил, что, несмотря на то, что англичанам по-прежнему импонирует утверждение «мой дом – моя крепость», разговоры «о многоквартирных домах как о новом жизненном укладе» продолжаются. По мнению журнала, «если в Англии начинаются разговоры о новой системе, это значит, что скоро ее начнут внедрять в жизнь, или, по крайней мере, перестанут бояться как необычного, пугающего своей новизной явления».
Привычными жалобами на то, что квартиру никак нельзя назвать «домом», англичане маскировали перемену в сознании, почва для которой уже была подготовлена. К 1870 году стало понятно, что уводить цепи террасных домов все дальше от центра становится нецелесообразным. Некоторые некачественные здания рушились на этапе строительства – назвать такой дом «крепостью» было невозможно. Даже если хозяина и ждал зажженный в гостиной камин, сколько времени он мог им наслаждаться, если каждый вечер, возвращаясь из офиса, проезжал «две мили на омнибусе, пять миль по железной дороге, а затем еще милю шагал пешком по бездорожью»? Бэйл Сент-Джон сравнивал дешевую жизнь в квартирах с их общими коридорами и лестницами и дорогое, но безумно скучное существование в лондонских террасных домах не в пользу последних: «…безрадостные ряды домов, а у их обитателей вид такой, как будто они ожидают нашествия чумы, холеры, или как минимум вражеской армии». На взгляд парижанина, лондонские дома выглядели как тюрьмы.
Как в 1868 году отмечал журнал Building News, строители, возводившие террасное здание на улице Фоли рядом с Лэнгхэм-плейс в традиционном стиле (то есть, рассчитанное на одно семейство), в конце концов, прикрепили к входной двери шесть звонков, выглядевших довольно нелепо. Это означало, что дом будет сдаваться в аренду «по частям». Например, в этом случае квартиру в бельэтаже с кухней сдавали за тринадцать шиллингов в неделю, квартиру на втором этаже – за двенадцать шиллингов, а на третьем (верхнем) – за десять. Все три съемщика могли пользоваться маленькой кухней, выходящей на задний двор. «Неудивительно, – едко замечал автор статьи, – что молодые люди нынче совсем потеряли вкус к домашней жизни. Чего и ожидать от юного поколения, взращенного в условиях, где домашний уют совершенно невозможен?» Учитывая эти новые дома «на одну семью», а также широко распространенное обыкновение владельцев «старого фонда» сдавать комнаты, можно сказать, что ситуация с жильем в Лондоне была не менее напряженной и противоречивой, чем в Париже.
От арендатора, делающего вид, что он снимает целый дом, до его домовладелицы, которая скорее умерла бы, чем увидела свое имя в телефонной книге в разделе «Дешевые комнаты внаем» – так что лондонцы, как и парижане, предпочитали горькой правде сладкую ложь.
Дом на небесах[44]
Несмотря на не столь заметную популярность, мы не можем не упомянуть еще одну тенденцию, имевшую место в 1850-е и 1860-е годы: строительство жилья для более состоятельных горожан – зданий, которые мы сейчас привычно называем «таунхаусы». Первые дома такого типа были построены частной фирмой мистера Маккензи на Виктория-стрит.
Длина таунхаусов Маккензи составляла 117 футов, а высота – 82 фута. Несмотря на плоские крыши, выглядели они вполне по-парижски. На первом этаже каждого здания располагалось по шесть магазинов. В доме имелся постоянно проживающий портье, отдельная лестница для торговцев и грузовой лифт. «Преимущества жизни в таких домах очевидны, – писал анонимный корреспондент The Builder, – особенно для семейств, живущих в Лондоне лишь несколько месяцев в году. Во время отсутствия хозяев за их собственностью следит портье». Маккензи, видимо, был весьма ушлым предпринимателем, и своих возможностей не упускал. Застройка Вик тория-стрит еще обсуждалась в Вестминстерском дворце в 1857 году, а ее прямую, как стрела, траекторию сместили в сторону, что позволило Городскому совету по градоустройству снести пользовавшихся дурной славой квартал бедняцких трущоб и продать территорию под новое строительство.
Рис. 7. Улица Виктории. Фотография конца XIX века
В 1870–1880-е годы Виктория-стрит стала для Лондона аналогом знаменитого парижского бульвара Опера: вдоль нее выстроились такие грандиозные сооружения, как отель «Вестминстер-Пэлес», жилые особняки «Оксфорд» и «Кембридж» (1882–1883 гг.) а также «Особняк Принца» (1884 г.). «Типовые дома» для рабочих обычно строились на две-три комнаты, в то время как таунхаусы для зажиточных горожан – на восемь-десять. Слуги жили в том же доме, что и хозяева. Как и комплекс зданий, спроектированный под руководством Маккензи, другие таунхаусы в основном предназначались для тех, кто проводил в Лондоне небольшую часть года. Они были также популярны среди членов парламента (поскольку здание Парламента находилось совсем рядом), а также артистов мюзик-холла, таких, например, как танцовщица Кейт Воган, с которой мы еще познакомимся в четвертой главе.
