Ниал Фергюсон - Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира
Восточная Азия по сравнению с “лоскутной” Европой являлась (по крайней мере в политическом отношении) однотонной. Главными врагами Срединного государства на севере были монголы, совершавшие опустошительные набеги, а на востоке японцы, промышлявшие пиратством. Со времен Цинь Шихуанди, “первого императора” (221–210 годы до н. э.), наиболее опасной для Китая представлялась угроза с севера. Соображения безопасности потребовали огромных вложений в оборону. Ничего подобного Великой стене Европа со времен императора Адриана[104] до Эриха Хоннекера не видела. Не менее грандиозной была ирригационная сеть Китая. Синолог Карл Виттфогель, одно время придерживавшийся марксистских взглядов, видел в ней важнейший продукт “гидротехнического” восточного деспотизма.
Запретный город в Пекине – еще один памятник монолитности китайской власти. Чтобы получить представление об ее мощи и своеобразном этосе, нужно через Врата высшей гармонии (Тайхэмэнь) пройти в Зал высшей гармонии (Тайхэдянь; здесь стоит Драконий трон), затем в Зал срединной гармонии (Чжунхэдянь; личные покои императора), а после в Зал сохранения гармонии (Баохэдянь; здесь проходили заключительные экзамены для поступающих на государственную службу). Ясно, что идея гармонии неразрывно связана с идеей неделимой императорской власти[105].
Как и у Великой стены, в xv веке у Запретного города не имелось аналога на Западе и тем более в Лондоне, где власть делили король, Палата лордов и Палата общин, Лондонская корпорация и гильдии. У них были дворцы и палаты – но, по восточным меркам, очень скромные. И в то время как средневековыми европейскими королевствами управляла группа потомственных землевладельцев и священнослужителей, отбираемых по прихоти монарха, Китаем на всех уровнях управляла конфуцианская бюрократия, пополняемая, вероятно, при помощи самой сложной в истории экзаменационной системы. Кандидат на чиновничью должность должен был пройти изнурительные трехступенчатые испытания. Для этого строили специальные экзаменационные центры. Один из них и сейчас можно увидеть в Нанкине: огромное, обнесенное стеной здание с тысячами комнатушек едва просторнее туалета в железнодорожном вагоне:
Эти крошечные кирпичные “купе” [писал европейский путешественник] были около 1,1 метра в длину, 1 метр в ширину и 1,7 метра в высоту. Имелись два каменных выступа, первый из которых служил столом, второй – сиденьем. Два дня, пока шел экзамен, за кандидатами зорко наблюдали… Единственным дозволенным перемещением был приход слуг, разносивших пищу и воду или уносящих испражнения. Когда кандидат уставал, он мог достать принесенные с собой постельные принадлежности и отдохнуть. Но яркий свет в соседней ячейке, вероятно, заставлял его вновь браться за кисть… Некоторые кандидаты лишались рассудка от напряжения[106].
Без сомнения, после трех дней и двух ночей в такой обувной коробке лишь самые способные и, конечно, целеустремленные, выдерживали экзамен. В ходе аттестации акцент делали на знании конфуцианской классики – Четверокнижия (Сы шу) и Пятиканония (У-Цзин), что требовало запоминания 431286 иероглифов, и на умении написать строго формализованное “восьминогое сочинение”[107] (с 1487 года)[108]. Конечно, экзамен такого рода предполагал очень жесткую конкуренцию, но отнюдь не порождал стремление к переменам. Письменный китайский язык служил воспроизводству консервативной элиты и гарантией невмешательства масс в ее дела. Здесь заметен сильный контраст с европейскими языками. Итальянский, французский, испанский, португальский и английский языки были пригодны для высокой литературы и при этом доступны широким кругам благодаря относительно простому, допускающему распространение образованию[109].
Мудрость гласит: “Обычный человек удивляется необычным вещам. Мудрец удивляется обыденным”. Однако на пути, которым шел Китай в эпоху Мин, встречалось слишком много обыденного и слишком мало нового.
Срединное государство
Цивилизации – сложные явления. Столетиями они могут процветать, а после внезапно обратиться в прах.
Династия Мин воцарилась в Китае в 1368 году. Военачальник Чжу Юаньчжан, ставший императором, сделал девизом своего правления “Разлив воинственности” (Хунъу). Почти три следующих столетия, как мы видели, Китай почти во всех отношениях превосходил остальные цивилизации, а в середине xvii века эта сложная система пошла вразнос. Конечно, не следует переоценивать прежнюю стабильность. Чжу-ди (Юнлэ) наследовал своему отцу Чжу Юаньчжану только после гражданской войны и свержения законного правителя – своего племянника. Но кризис середины xvii века, бесспорно, оказался разрушительнее. Политическую борьбу усугубил налогово-бюджетный кризис, поскольку снижавшаяся покупательная способность серебра обесценивала сборы[110]. Непогода, голод и эпидемии сделали страну беззащитной перед восстаниями и иноземными вторжениями[111]. В 1644 году Пекин взяли повстанцы во главе с Ли Цзычэном. Чжу Юцзянь, последний минский император (девиз правления – Чунчжень), не вынеся позора, повесился. Драматический переход от конфуцианской гармонии к анархии занял немногим более десятилетия.
Великобритания и Китай: соотношение ВВП на душу населения, 1000–2008 гг.
Итоги правления династии оказались катастрофическими. В 1580–1650 годах население Китая сократилось на 35–40 %. Замкнутость обернулась западней, особенно для такого сложного общества, как китайское. Оно достигло равновесия – впечатляющего, но хрупкого. Сельское хозяйство могло прокормить на удивление много людей, но лишь при крайне статичном общественном устройстве, которое буквально перестало воспринимать что-либо новое. Это была своего рода ловушка. Когда что-то пошло не так, ловушка захлопнулась: для выхода из кризиса не нашлось ресурсов. Правда, во многих трудах империя Мин предстает процветающим государством с оживленной внутренней торговлей и рынком предметов роскоши[112]. Однако недавние исследования китайских ученых показывают, что в эпоху Мин доход на душу населения не рос, а основной капитал таял[113]. Напротив, в Англии, население которой в конце xvii века росло, заморская экспансия сыграла важнейшую роль в выводе страны из мальтузианской ловушки. Благодаря трансатлантической торговле появились новые продукты питания, например картофель и сахар (1 акр [0,405 га] посадок сахарной свеклы дает столько же калорий, сколько 12 акров пшеничного поля[114]), а также изобилие трески и сельди. Колонизация избавляла страну от избыточного населения. В результате с течением времени увеличивались производительность, доходы, потребление пищи и даже средний рост людей.
Сравним англичан с японцами, живущими на островах, расположенных на примерно таком же расстоянии от побережья Евразии. В то время как англичане упорно стремились к расширению своего влияния (“англобализация”), японцы после 1640 года, при сёгунах Токугава, взяли противоположный курс, на самоизоляцию (сакоку, буквально “страна на цепи”). Поскольку все контакты с внешним миром были запрещены, Япония не сумела воспользоваться выгодами, которые несли быстро развивавшаяся мировая торговля и миграция. Результаты самоизоляции поразительны. К концу xviii века более 28 % рациона английского крестьянина составляла продукция животноводства, в то время как рацион японских крестьян на 95 % состоял из злаков, главным образом риса. Это объясняет различие в росте англичан и японцев, проявившееся после 1600 года. Средний рост английских преступников в xviii веке составлял 170,2 см, а японских воинов – 158,8 см[115]. Так что когда Восток и Запад встретились, они не сумели посмотреть друг другу прямо в глаза.
Задолго до Промышленной революции небольшая Англия выигрывала в сравнении с великими цивилизациями Востока благодаря торговле и колонизации. Отказ Китая и Японии от внешней торговли и курс на интенсификацию разведения риса привели к тому, что с ростом населения доходы упали. То же произошло с питанием, средним ростом и производительностью. Когда случался неурожай или хрупкому сельскому хозяйству что-либо угрожало, результаты были катастрофическими. Англичане оказались удачливее и в выборе наркотиков. Привыкшие к алкоголю островитяне в xvii веке получили встряску от американского табака, арабского кофе и китайского чая. Кофейня служила отчасти фондовой биржей, отчасти кафе, отчасти чатом[116]. Китайцы же закончили летаргией опиумных притонов, причем их трубки наполняла Британская Ост-Индская компания[117].
