Юрий Гагарин - Психология и космос

Вот ученик, хорошо выучивший стихотворение, без запинки декламирует его перед классом. Но попробуйте одновременно с ним произносить те же стихи, но в другом ритме — и он быстро собьется, начнет ошибаться.

Точно так же влияют на летчика неумело подаваемые подсказывающие команды с Земли; пилот путается, когда одновременно нескольким абонентам передаются близкие по значению сообщения и он должен выбрать нужную ему информацию из многих сигналов, большинство которых являются для него лишь помехами.

Чтобы определить, насколько оператор устойчив по отношению к таким помехам, прибегали все к той же черно-красной таблице. Как только оператор подходил к самому трудному участку — к середине таблицы, — диктор начинал читать те же цифры, но в несколько измененном темпе. И те, кто недостаточно «помехоустойчив», сбивались, а то и вовсе прекращали эксперимент.

О том, как может действовать подсказка, говорил еще К. С. Станиславский: «По-моему, тот суфлер хорош, который умеет весь вечер молчать, а в критический момент сказать только одно слово, которое вдруг выпало из памяти артиста; но наш суфлер шипит все время без остановки и ужасно мешает, не знаешь, куда деваться и как избавиться от этого не в меру усердного помощника, который точно влезает через ухо в самую душу. В конце концов он победил меня, я сбился, остановился и попросил его не мешать мне». Но трудности работы в системе «человек — машина» этим отнюдь не исчерпываются.

«Робот СПД-13 был уже близко, и его можно было рассмотреть во всех деталях. Его грациозное обтекаемое тело, отбрасывавшее слепящие блики, четко и быстро передвигалось по неровной поверхности Меркурия. Его имя — „Спиди“, „Проворный“ — было, конечно, образовано из букв, составлявших его марку, но оно очень подходило ему. Модель СПД была одним из самых быстрых роботов, которые выпускались фирмой „Ю. С. Роботс“.

— Эй, Спиди! — завопил Донован, отчаянно махая руками.

— Спиди! — закричал Пауэлл. — Иди сюда!

Расстояние между людьми и свихнувшимся роботом быстро уменьшалось… Они уже были достаточно близко, чтобы заметить, что походка Спиди была какой-то неровной — робот заметно пошатывался на ходу из стороны в сторону. Пауэлл замахал рукой и увеличил до предела усиление в своем компактном, встроенном в шлем радиопередатчике, готовясь крикнуть еще раз. В этот момент Спиди заметил их.

Он остановился как вкопанный и стоял некоторое время, чуть покачиваясь, как будто от легкого ветерка.

Пауэлл закричал:

— Все в порядке, Спиди! Иди сюда!

В наушниках впервые послышался голос робота:

— Вот здорово! Давайте поиграем. Вы ловите меня, а я буду ловить вас. Никакая любовь нас не разлучит. Я — маленький цветочек, милый маленький цветочек. Ур-ра!

Повернувшись кругом, он помчался обратно с такой скоростью, что из-под его ног взлетали комки спекшейся пыли. Последние слова, которые он произнес, удаляясь, были: „Растет цветочек маленький под дубом вековым“. За этим последовали странные металлические щелчки, которые, возможно, у робота соответствовали икоте».

Этот отрывок взят из научно-фантастического рассказа американского писателя, профессора-биохимика А. Азимова «Я — Робот». Роботы у Азимова нередко действуют как разумные, не только мыслящие, но и чувствующие существа. И это отнюдь не такая уж чистая фантазия. Сейчас в специальной литературе все чаще, характеризуя то или иное электронное устройство, употребляют такие вполне человеческие термины, как «усталость», «тренировка», «поведение». Подобные понятия — вовсе не образные выражения, свидетельствующие о своего рода «машинном анимизме», — они отражают существо явления. Исследовав особенности процессов, ученые установили, что в деятельности «машин» возможны любые непредвиденные случайности, резко меняющие их «поведение». Иногда достаточно небольшого внешнего возмущения, толчка, чтобы через некоторое время в работе автоматического устройства возникло неожиданное, казалось бы, беспричинное отклонение. Эти отклонения, возникающие «сами собой», иногда даже вопреки воздействиям, и позволяют говорить о «поведении» автоматических устройств.

У одного штурмана в полете стал отказывать прибор слепого бомбометания. На земле он казался абсолютно исправным, но едва самолет набирал определенную высоту, прибор «объявлял забастовку». Штурман нервничал, раздражался. Особенно досадно было то, что, когда самолет снижался до какого-то уровня, прибор вновь начинал работать, и, приземлившись, штурман бессилен был доказать его «виновность». Поведение штурмана показалось настолько необычным, что его поместили в госпиталь и дважды показывали психиатру. Неисправность устранили лишь тогда, когда прибор «поймали с поличным на месте преступления», сфотографировав его в тот момент, когда он отказывался работать. А штурман признан здоровым и годным к летной работе.

Возможность неожиданных реакций приборов и автоматических систем приходится особенно учитывать в космических полетах. Ведь межпланетные корабли будут насыщены электронными самонастраивающимися системами, то есть системами, которые, получив информацию, станут искать оптимальный режим работы с учетом изменяющихся внешних и внутренних условий. Такие системы не предполагают раз и навсегда заданных жестких программ. А следовательно, появится больше шансов, что аппараты будут преподносить сюрпризы. Поэтому космонавты должны знать о возможностях неустойчивого «поведения» электронных устройств и уметь своевременно «диагносцировать» работу прибора или устройства, «сошедшего с ума».

Незнание этих особенностей автоматической техники может обойтись дорого. Оператор перестанет доверять приборам, его нервы подвергнутся опасному испытанию.

Штурмана З., опытного специалиста, направили в госпиталь в связи с неврозом: он стал раздражителен, потерял сон, уставал в полетах. Причем особенно утомляло его учебное бомбометание, которое раньше он выполнял с удовольствием. Выяснилось, что прежде он производил бомбометание на самолетах, не оборудованных автопилотами. К бомбометанию же при включенном автопилоте он относился резко отрицательно, считая, что автопилоты недостаточно надежны и при «плохом поведении» могут завести самолет в такое место, где сбрасывать бомбы невозможно. Сначала штурман не пользовался автопилотом, но затем вынужден был подчиниться дисциплине. Тут-то он и почувствовал огромное нервное напряжение, усталость, начал жаловаться на головную боль и раздражительность. К автопилоту он по-прежнему обращался, но выключал его гораздо раньше, чем это требовалось. Он напоминал мастера, которому дали нежелательного подручного. Сначала тот стремится избавиться от него, но потом, видя что это бесполезно, уходит, хлопает дверью и оставляет все дело на помощника.

Очень часто у летчиков показания приборов вступают в конфликт с их личными ощущениями. Хотя все знают, что приборы обычно не врут, все же бывает нелегко признать свои ощущения ложными.

На Земле человек обычно не задумывается над тем, как отыскать «верх» или «низ». Это вещи само собой разумеющиеся. А в космосе? Уже К. Э. Циолковский предполагал, что состояние невесомости изменит восприятие окружающего пространства. В 1911 году он писал: «Верха и низа в ракете, собственно, нет, потому что нет относительной тяжести, и оставленное без опоры тело ни к какой стенке ракеты не стремится, но субъективные ощущения верха и низа все-таки останутся. Мы чувствуем верх и низ, только места их меняются с переменою направления нашего тела в пространстве. В стороне, где наша голова, мы видим верх, а где ноги — низ. Так, если мы обращены головой к нашей планете, она нам представляется в высоте; обращаемся к ней ногами, мы погружаем ее в бездну, потому что она кажется нам внизу. Картина грандиозная и на первый раз страшная; потом привыкаешь и на самом деле теряешь понятие о верхе и низе».

Чтобы понять, как будет ориентироваться космонавт в состоянии невесомости (хотя и кратковременной), ставили такой эксперимент. Космонавт сидел в задней кабине двухместного реактивного самолета, пристегнувшись ремнями к креслу. На участке полета, когда возникала невесомость, летчик накренял машину на 60–65 градусов, а космонавт по радиопереговорному устройству сообщал о своих впечатлениях. И оказалось, что, если глаза открыты, космонавты ориентируются безошибочно; при закрытых же глазах у всех возникали иллюзии: никто не мог точно определить, какой маневр выполнял самолет. Владимир Комаров, например, отмечал: «Пространственная ориентировка затруднялась при выполнении летчиком „горки“ с креном; мне казалось, что мы летим вертикально вверх».