Александр Смыкалин - Перлюстрация корреспонденции и почтовая военная цензура в России и СССР
Особая секретность перлюстрационной деятельности обусловливалась тем, что она была не просто противозаконной, но и преступной. Устав уголовного судопроизводства (ст. 368 и ст. 1035) допускал выемку корреспонденции лиц, против которых было возбуждено уголовное преследование, но только с разрешения окружного суда. Жандармы должны были получить разрешение Министерства юстиции. Во всех других случаях Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., 1885 г. грозило нарушителю ссылкой или тюремным заключением.
Ограниченный штат чиновников (в Петербурге – 12, в Москве – 7, в других городах – от 2 до 5 человек) успевал ежедневно ознакомиться с огромным числом писем (например, в Петербурге 2–3 тыс. писем) как важных политических и общественных деятелей, так и крупнейших чиновников. Интересно то, что Плеве, вступив на пост министра внутренних дел в 1902 г. обнаружил в столе своего предшественника, бывшего министра Сипягина, выписки из собственных дел его, Плеве, и писем жены, добытые путем перлюстрации. Перлюстрации подлежали вообще подозрительные корреспонденты и адресаты. Особенно тщательно проверялись письма, поступающие из-за границы или направленные из России за рубеж. Они прочитывались, из них делались выписки, наиболее «интересные» письма фотографировались.
Выписки из перлюстрированных писем поступали в Департамент полиции. Ежегодно Департамент полиции составлял сводный отчет о перлюстрации за год.[54]
В конце XIX в. намного расширился аппарат Министерства внутренних дел, в частности штаты полицейских учреждений. Об этом наглядно свидетельствует следующий пример. Половина всех чиновников России, а это 32 395 человек, состояли на службе в двух министерствах: внутренних дел и юстиции. Причем удельный вес чиновников приходился в основном на суд и полицию, в том числе тайную. В содержании этого аппарата ложилось тяжелым бременем на государство, хотя эффективности было мало. В огромных размерах процветало взяточничество и воровство. Вообще государственный аппарат в конце XIX в., рос быстрее в три раза, чем население страны.[55]
Для перлюстраторов корреспонденции особый интерес представлял, в связи с этим, круг чиновников, относящийся к понятию «губернское начальство» – губернаторы, вице-губернаторы, председатели палат, прокуроры… Анализ документов показывает, что за внешней парадно-положительной стороной скрывалась тайная, дающая отрицательные сведения о личности.
И хотя считалось, что местные розыскные органы не должны соприкасаться с перлюстрацией. На практике это правило сплошь и рядом нарушалось. В Москве старший цензор помещал выписки в конверт с надписью: «Анненкову» – и опускал в ящик градоначальства. Письма с этой фамилией-кодом попадали в охранное отделение. В других городах жандармские офицеры доплачивали почтовым чиновникам из агентурных сумм и регулярно получали доступ к частной переписке.
Перлюстраторы признавались, что «не стесняются никакими лицами, как бы оно ни было высоко поставлено и как бы оно ни было близко к особе его величества». Только два человека в империи – царь и министр внутренних дел – могли быть уверены в том, что их переписка скрыта от любопытных глаз. Парадоксально, что перехватывались письма товарищей министра, заведовавших полицией, и директоров Департамента полиции. Командир корпуса жандармов П. Г. Курлов с сарказмом писал старшему цензору Фомину, что он вынужден, «если письма его подвергаются перлюстрации, просить распоряжения вашего превосходительства о том, чтобы они не носили явных признаков вскрытия».[56]
Уходя в отставку, министры внутренних дел уничтожали доказательства слежки за коллегами и подчиненными. Тайна раскрывалась в том случае, если министров настигала внезапная смерть в результате покушения террористов. Когда директор Департамента полиции А. А. Лопухин вошел в кабинет только что убитого Плеве, он обнаружил пакет своих собственных писем. Большинство их было перлюстрировано, но имелось и два оригинала, которые так и не дошли до адресата. Это еще раз доказывает, что от перлюстрации корреспонденции не были застрахованы даже высшие сановники в государстве.
Перлюстрация корреспонденции использовалась не только для полицейских целей, но и служила важным подспорьем в работе разведки и контрразведки в царской России.
Поскольку цель оправдывала средства, объем перлюстрации постоянно возрастал. В 1882 г. было вскрыто 38 000 писем и сделано 3600 выписок. В 1900 г. выписок было 5431, в 1904 г. – 8642, в 1905 г. – 10 182, в 1907 г. – 14 221. Все эти выписки направлялись в Департамент полиции, где с ними знакомились чиновники Особого отдела. Чтобы не расшифровывать источники информации (перлюстрированные письма), применяли завуалированную формулу: «по агентурным данным».[57]
Естественно, что любое секретное мероприятие правительства требовало немалых расходов, не являлись исключением и «черные кабинеты». Расходы на перлюстрацию состояли из нескольких частей. Во-первых, на содержание личного состава и различные канцелярские расходы. Во-вторых, на поощрение чиновников в столь нужной государству деятельности. До 1882 г. на «негласное жалованье» и небольшие канцелярские расходы отпускалось 92 тыс. руб. в год. Александр III утвердил секретный бюджет в 107 тыс. руб. С 1894 г. Высочайшим соизволением на перлюстрацию пошло еще 8 тыс. руб. «из секретных сумм, отпускаемых Департаменту полиции». С 1910 г. секретная сумма из средств Департамента полиции выросла до 28 тыс. Как никак, дело было общее, и Департамент полиции денег на чтение частной корреспонденции российских подданных старался не жалеть. К концу 1915 г. общие учтенные расходы на перлюстрацию равнялись 163 338 руб. в год: из них 108 376 руб. – на содержание личного состава и на канцелярско-почтовые затраты, 24 914 руб. – на вознаграждение косвенных участников (почтово-телеграфных служащих), 9000 рублей на премиальные служащим перлюстрации по итогам года, 10 300 рублей полагалось раздать в конце года косвенно причастным и еще 10 746 рублей шли на секретные добавочные пенсии, пособия вдовам и сиротам участников этой секретной службы.[58]
По данным исследователя проф. В. С. Измозика, общее количество чиновников, занимавшихся перлюстрацией, к 1913 г. составляло не более 50 человек. При этом часть чиновников цензуры занималась своими прямыми обязанностями – цензурой иностранных газет и журналов и перлюстрации не касалась. Другая же, большая, часть в основном занималась перлюстрацией и по совместительству цензурой.
Нестабильная политическая обстановка, вызванная убийством императора Александра II 1 марта 1881 года, ряд покушений на его сына Александра III настоятельно требовали от спецслужб усилить борьбу с конспиративными революционными организациями, и важная задача отводилась здесь перлюстрационной деятельности. По мнению бывшего шефа жандармов А. Спиридовича, «агентурные сведения, данные наружного наблюдения и перлюстрация, являлись тремя главными источниками осведомления политической полиции».[59]
1.3. Форма тайного политического контроля российских спецслужб на рубеже XIX–XX веков
Среди методов борьбы политической полиции с нарастающим революционным движением в России важное место занимала перлюстрация. Она служила источником информации о деятельности революционных организаций, о настроениях среди населения в различных кругах общества.
Общее руководство перлюстрацией до 80-х годов XIX в. осуществлял почт-директор Санкт-Петербургского почтамта. Но у него было много и других обязанностей. Поэтому с 1886 г. эти обязанности стал выполнять старший цензор санкт-петербургской цензуры иностранных газет и журналов, который формально именовался помощником начальника Главного управления почт и телеграфов и одновременно подчинялся министру внутренних дел. Эту должность в течение 40 лет, с 1886 по 1917 г., занимали три человека: тайные советники К. К. Вейсман, А. Д. Фомин и М. Г. Мардарьев.
Используя опубликованные исторические источники, дадим краткую биографическую справку о каждом из них. Это важно с точки зрения развенчания мифа об исключительно интеллектуальном составе тайных перлюстраторов, хотя, безусловно, исключения имели место и здесь.
Карл Карлович Вейсман представлял целую династию почтовых служащих. Его прадед начал службу в почтовом ведомстве в середине XVIII в., дед и отец были почтмейстерами в г. Перново (Пярну). Карлуша в возрасте 18 лет закончил Перновское высшее уездное училище, а в 20 лет уже состоял чиновником, знающим иностранные языки, в санкт-петербургской цензуре иностранных газет и журналов. Чиновником он, видимо, был весьма добросовестным и через 17 лет стал старшим цензором. К концу службы грудь его украшало множество орденов (Св. Анны трех степеней, Св. Станислава 2-й и 1-й степени, Св. Владимира 3-й степени, ордена Пруссии и Австрии). Он имел чин тайного советника. По «Табели о рангах» это был чин третьего класса, равнявшийся генерал-лейтенанту. С 1887 г. под его началом служил и единственный из пятерых детей сын Отто. В ноябре 1891 г. К. К. Вейсман подал прошение об увольнении от службы «по расстроенному здоровью». Ему была пожалована пенсия 3310 рублей в год. Умер он в 1912 г., 75 лет от роду.
