Коллектив авторов - Обыденное и научное знание об обществе: взаимовлияния и реконфигурации

В то же время дать ответы на эти вопросы поможет более четкое понимание механизмов приписывания интенциональности/ответственности индивидуальными членами коллективного субъекта и актору в целом. Здесь мы возвращаемся к старому философскому и юридическому вопросу об ответственности, например, работников концлагерей или солдат в составе армии, осуществляющей вооруженную агрессию[14]. Методология исследований «наивных» теорий групп и сообществ позволяет рассмотреть эти вопросы эмпирически, сместив фокус в сторону обыденного приписывания ответственности.

Заключение

В самом начале работы мы отмечали, что обыденные теории социального скорее всего коррелируют с научными представлениями «классиков» социологической мысли. Сам факт наличия органицизма как влиятельного направления в социологии конца XIX – начала XX века свидетельствует, что рассмотрение социальных образований в качестве самостоятельных единиц, подобных живым существам, а значит, имеющих собственные цели и, возможно, мотивы, не было чем-то исключительным.

Остается открытым вопрос, как связаны изложенные в работе обыденные теории с современными научными представлениями о социальном. На первый взгляд кажется, что научные представления зашли далеко вперед, так что ученые при объяснении социальных феноменов редко апеллируют к обществам как «целостным» образованиям, имеющим самостоятельное существование, а тем более – как акторам, преследующим собственные цели.

Если говорить об обществе как «целостном» социальном образовании, имеющем собственное существование, то несмотря на наличие различных системных теорий, практически ни одна из них не принимает большинство допущений, характерных для обыденного мышления. Так, для Т. Парсонса первостепенное значение имеет то, что система – это нечто, состоящее как минимум из двух взаимодействующих единиц, «которые одновременно являются друг для друга акторами и социальными объектами» [8, 30], что в принципе соответствует обыденным представлениям. Более того, социальная система, по Парсонсу, – это вполне самостоятельная, интегрированная система (в смысле наличия взаимосвязанных компонентов), что позволяет говорить о ней как о «целостном» образовании. Однако стоит помнить, что, во-первых, социальная система – это также подсистема системы действия, во-вторых, что Парсонс предпочитает говорить о своей теории как об «аналитическом» построении, что делает вопрос о реальном существовании общества второстепенным. Иными словами, хотя социальная система имеет нечто общее с социальными образованиями, о которых мы все обыденно мыслим, однако не меньше свойств их отличает друг от друга.

Другой пример – это теория Н. Лумана, в которой социальная система представляет собой нечто, обладающее реальными статусом, и определяется через «различие между системой и окружающим миром» [7, 68]. С одной стороны, это напоминает важную характеристику социальных образований, выделяемую обыденным сознанием, – наличие четкой границы с внешним миром. С другой – социальная система, по Луману, – это не совокупность взаимодействующих индивидов, как это предполагается в обыденных теориях. То есть и в этом случае тезис, что обыденное и научное знание об обществах в значительной степени совпадают, выглядит неправдоподобно.

Если же говорить о второй парадигме, рассматривающей сообщества как акторов, имеющих цели, желания и даже мысли, то, как уже отмечалось, найти подобные представления в современном научном знании затруднительно. Общим трендом можно считать приписывание ментальных состояний исключительно индивидам, но не надындивидуальным образованиям. Так, И.Ф. Девятко отмечает, что последние социологические версии субъективизма, согласно которым в качестве источника действия рассматривается некий холистский «сверхиндивид», обладающий «надындивидуальной волей», «исчерпываются, видимо, консервативной традицией в политической социологии» [4, 47–48]. В исключительных случаях можно найти лишь релевантные метафоры, за которыми, по-видимому, стоят скорее интуитивные, а не научные представления. Например, М. Дуглас, назвав свою работу «Как мыслят институты», подчеркивает, что на самом деле «институты не могут сами мыслить», однако институты определяют индивидуальное мышление, а принятие важных решений, как правило, происходит в рамках, заданных институтами [22, 8]. Другой, может быть даже более показательный пример, – это рассуждения о «столкновении цивилизаций» С. Хантингтона. Хотя под цивилизацией он понимает «культурную общность наивысшего ранга», подразумевающую высокий уровень культурной идентичности людей, однако очень часто С. Хантингтон пишет о цивилизациях как полноценных акторах, которые «реализуют свои экономические интересы» и «навязывают другим странам экономическую политику по собственному усмотрению» [9]. Скорее всего, приписывание этим коллективным акторам ментальных состояний – это метафора, которая, тем не менее, составляет ядро концепции[15]. Вероятно, именно поэтому идея «столкновения цивилизаций», будучи интуитивно ясной, получила распространение в неакадемических кругах.

Эти примеры – особенно теорий обществ как целостных образований – позволяют предположить, что научные теории об обществах, безусловно, связаны с обыденными, но лишь в том смысле, что базируются на некоторых отдельно взятых интуициях («взаимодействие между членами» или «наличие четкой границы»), не принимая во внимание другие (так, ни Парсонс, ни Луман не оперируют эссенциалистскими идеями, не апеллируют к наличию у социальных образований скрытого единства или общих целей). Такой тезис кажется правдоподобным, поскольку существование научных теорий возможно при условии, что они имеют дело только с отдельными аспектами реальности. Может оказаться, что обыденные представления об обществе учитывают больше разнородных деталей, тогда как научные теории исходят из ограниченного числа базовых характеристик объекта, предлагая при этом более разработанную и логически последовательную систему утверждений.

Сказанного, однако, недостаточно, чтобы сделать окончательный вывод, что обыденные и научные теории социальных образований «разошлись» где-то на «классическом» этапе развития социологической мысли. И дело не только в том, что тема нуждается в более глубоком изучении[16]. Вероятно, рассмотренные обыденные теории ближе некоторым «отраслевым» социологическим дисциплинам, не претендующим на построение концепций общества в целом, но рассматривающим такие социальные образования, как организации, семьи или специфические группы (выделенные, например, по гендерному или профессиональному признаку).

Поясним эту идею на примере социологии организации[17]. Тот факт, что метафора организации как организма находится в центре одного из направлений социологии организаций, признается в целом ряде обзорных работ [32; 33; 40]. Так, М. Кили отмечает, что «несмотря на различия в деталях, обычно предполагается, что организации, будучи действующими единицами, имеют некоторые цели и что поведение членов организации направлено на их достижение. Вознаграждение членов за их кооперацию чаще всего рассматривается в качестве издержек для организации» [32, 343]. Здесь мы видим элементы обеих выделенных парадигм обыденного мышления: с одной стороны, организация мыслится как нечто целостное, а с другой – имеется возможность для объяснения действий организаций через ее цели.

Рассмотрение организаций как «целостных» образований вполне возможно и без привлечения метафоры организма. Г. Олдрич и М. Руф отмечают, что модель организации как социальной системы – это одна из двух базовых моделей изучения организации. Подобная социальная система поддерживается посредством распределения ролей между членами организации, а роли и вознаграждения, в свою очередь, формируют поведение, способствующее поддержанию целого [12, 94]. Эти же авторы в качестве ключевых измерений организации называют цели, процессы поддержания границ и деятельность по преобразованию (сырья, информации или человеческих ресурсов)[18][12, 4–7]. Эти измерения (вероятно, за исключением последнего) в целом характеризуют обыденные представления о сообществах как «целостных» образованиях. Иными словами, можно констатировать использование социологией организаций некоторых свойств социальных образований, выделенных при изучении обыденных теорий. Впрочем, эта связь нуждается в дальнейшем изучении: с одной стороны, очевидно, что на теоретизирование об организациях повлияли обыденные представления о социальном; с другой стороны, социологические теории организаций могут, вероятно, пролить свет на способы «наивного» рассмотрения социальных образований, в том числе не осуществляющих операции по «преобразованию».